На мгновение Эд невольно задался вопросом, выдержит ли шаткая кафедра добавочный вес.
Он шепнул Элен:
– Ты сказала, Эйб Линкольн? Он больше похож на Джона Брауна, готового освободить рабов в Харперз Ферри.
Элен начала что‑то говорить, но ее голос потонул в громовом реве Иезекиля Джошуа Таббера.
– Жизненные стандарты, глаголешь ты! Есть ли то жизненный стандарт, что мы должны иметь новую машину каждые два‑три года, выбрасывая старую за ненадобностью? Есть ли то жизненный стандарт, что женщина должна нуждаться в полдюжине купальных костюмов, а иначе считает себя униженной? Есть ли то жизненный стандарт, что все устройства сконструированы так – они называют это запланированным устареванием – что почти немыслимо доставить их домой из магазина раньше, чем они придут в негодность? Воистину мы в Соединенных Штатах использовали больше мировых ресурсов, чем все население Земли за всю писаную историю человечества до 1914 года, в этой ложной погоне за жизненными стандартами. Добрая душа, это безумие! Мы должны стать на путь, ведущий в Элизиум!
Эд Уандер тряс Элен за руку, но остановить ее было невозможно.
– Прекрати называть меня «добрая душа», папаша. Если тебе приходится жить в палатке и носить джутовую дерюгу, это еще не значит, что остальные хотят последовать твоему примеру.
Иезекиль Джошуа Таббер вырос еще на шесть дюймов.
– Ты не сумела услышать слово, о суетная женщина. Разве не говорил я, что дары Всеобщей Матери бездумно расточаются во имя суетных и мнимых благ, о коих глаголешь? Обрати взор свой на себя. На платье свое, которое наденешь лишь несколько раз, прежде чем выбросить ради нового фасона, новой моды. На туфли свои, столь непрочные, что нуждаются во внимании сапожника, будучи всего несколько раз надеты. На лицо свое, раскрашенное дорогостоящими красками в ущерб дарам Всеобщей Матери. Не говорил ли я, что мы почти исчерпали наши запасы меди? И все же каждый год женщины выбрасывают сотни миллионов латунных футляров из‑под губной помады, а латунь делается преимущественно из меди. Ступи на путь в Элизиум, о суетная женщина!
– Слушай, Элен… – Эд Уандер с несчастным видом тормошил ее.
Но Элен разошлась не на шутку. Она вскочила на ноги и рассмеялась в лицо разгневанному пророку.
– Может быть, твоя дочь, там, снаружи, с удовольствием отправилась бы на свидание, вместо того, чтобы слоняться вокруг палатки – если бы она немного занялась своей внешностью, папаша. Ты можешь трепаться хоть до утра про этот путь к Всеобщей Матери, но не уговоришь ни меня, ни кого другого, если у него есть хоть капля здравого смысла, отказаться от жизненных удобств. Число людей, которым небезразличны комфорт и стиль, растет, и ты с этим ничего не поделаешь.
– Слушай, пойдем отсюда, – взмолился Эд. Он тоже встал с места и тащил Элен к проходу между рядами, ведущему к выходу. Он еще раз невольно поразился, как шаткий деревянный помост, на котором стоял Иезекиль Джошуа Таббер, выдерживает бурю ярости этого человека. Даже занятый тем, что тянул Элен к выходу, Эд отметил потрясение, застывшее на лицах немногочисленных слушателей.
Таббер только на миг задержал дыхание, затем раздался его голос – рев такой силы, что он перекрыл бы даже трубный глас.
– НЫНЕ ВОИСТИНУ ПРОКЛИНАЮ СУЕТНУЮ ГОРДОСТЬ ЖЕНЩИН! ИСТИННО ГОВОРЮ, ЖЕНЩИНА, ЧТО БОЛЕЕ НИКОГДА НЕ НАЙДЕШЬ ТЫ НАСЛАЖДЕНИЯ В СУЕТЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ. ВОИСТИНУ БОЛЕЕ НИКОГДА НЕ НАЙДЕШЬ ТЫ НАСЛАЖДЕНИЯ В КРАСКЕ ИЛИ ПЕСТРЫХ ОДЕЖДАХ!
Впервые за последние пять минут раздался тишайший звук со стороны группы верных последователей, которые, похоже, потеряли дар речи от безрассудной смелости Элен. Кто‑то в благоговейном ужасе выдохнул:
– …Сила…
2
– Ну пойдем же, – понукал Эд сквозь стиснутые зубы.
Кто‑то в благоговейном ужасе выдохнул:
– …Сила…
Элен сказала:
– Уймись, милашка. Ничего не случилось.
– Ты должна присматривать за стариком, – сказал Эд Уандер. – Он так может когда‑нибудь того.
Эд окинул взглядом девушку с головы до ног. Она того стоила.
Девушка остановилась.
– Я… слышала, как он возвысил голос в гневе.
Элен зевнула.
– Ты изъясняешься почти так же цветисто, как и он, милашка. Он просто малость разозлился, только и всего.
– Но, мисс Фонтейн, отец никогда не должен терять самообладание. Ведь он – Говорящий Слово.
Элен нахмурилась.
– Откуда ты знаешь мое имя?
Нефертити начала что‑то говорить, но тотчас сжала губы, а ее шея порозовела.
– О, матерь божья! – засмеялась Элен. – Эта девушка краснеет! Не думаю, что я за последние несколько лет видела, чтобы кто‑то покраснел.
Эд сказал:
– А все‑таки, откуда вы знаете имя Элен?
Девушка не сразу ответила:
– Я… Я видела вашу фотографию в газете, мисс Фонтейн.
Они уставились на нее. Элен снова засмеялась.
– Ага, значит, пока папочка возглашает речи против косметики и моды, дочка читает светскую хронику в газетах и томится.
Краска залила щеки девушки.
– О нет… нет…
– О да, Красная Шапочка. Это уж как пить дать. – Элен повернулась к Эду Уандеру. – Пойдем отсюда, Крошка Эд.
И она направилась к машине.
Прежде чем последовать за ней, Эд посмотрел на девушку.
– Прошу прощения, что мы разволновали старика, – сказал он. – Он хорошо говорит. По крайней мере, он искренне верит в то, что говорит. Мне по работе приходилось сталкиваться с разными людьми.
У него было такое чувство, что девушка не привыкла разговаривать с мужчинами. Во всяком случае, наедине. Она опустила взгляд и произнесла:
– Я думаю, это так и есть, Эдвард Уандер.
Затем быстро повернулась и ушла в палатку.
Эд посмотрел ей вслед. Что за черт, она знала и его имя. Что ж, самодовольно пожал он плечами, это не так удивительно, как то, что она знала имя Элен.