Де Бриенн и мрачный дворянин в сером камзоле неотступно держались поблизости от герцога с принцем - а значит, д'Артаньяну предстояло не спускать глаз именно с них. Об остальных, его заверили, найдется кому позаботиться...
- Его высокопреосвященство кардинал-министр!
Всякий непосвященный наблюдатель мог бы поклясться, что кардинал Ришелье и в самом деле поражен недугом: его почтительно вели под руки двое слуг, передвигался он с трудом, вместо кардинальской мантии на нем была обычная сутана с опущенным на лицо капюшоном. Шаркая ногами, кардинал грузно и неуклюже опустился в кресло с резными подлокотниками, сгорбившись, словно ослабли поддерживавшие его невидимые нити. Д'Артаньян заметил, как несколько человек обменялись быстрыми, злорадными взглядами, - желанная добыча выглядела еще доступнее и беззащитнее, чем предполагалось...
"Наш кардинал - великий актер, - подумал д'Артаньян. - Так убедительно представить хворь и немощь..."
Он не сразу понял, когда все началось. Просто-напросто слева от него, совсем близко, вдруг послышалась резкая перепалка, с каждым мигом становившаяся все ожесточеннее и громче. Гости, так и не успевшие сесть за стол, с наигранным изумлением смотрели в ту сторону - и одновременно как бы невзначай расступались, оставляя проход, ведущий от ссорившихся прямо к креслу кардинала. Что до Ришелье, он восседал в той же позе, сгорбившись и положив руки с расслабленными, растопыренными пальцами на широкие подлокотники, казалось, глухой и слепой ко всему происходящему.
- Да разнимите же их! - воскликнул кто-то, не трогаясь, впрочем, с места.
- Черт побери, я заставлю вас смыть оскорбление кровью! И немедленно!
- Что ж, извольте!
- Разнимите их!
- Вашу шпагу, к бою!
- Извольте!
Вот уже и клинки вырвались из ножен, не менее дюжины... Герцог Анжуйский, подавшись вперед всем телом, уставился на кардинала, и его лицо застыло в хищной гримасе - теперь д'Артаньян ни за что не сделал бы прежней ошибки, не спутал бы этого злобного и энергичного человека с вялым во всякое время дня и меланхоличным во всякое время года Людовиком...
Первые двое оказались совсем близко - и д'Артаньян на миг замер, видя, как острие, нацеленное в грудь сидящего кардинала, неотвратимо приближалось к согбенной фигуре...
Но тут произошло нечто, изумившее его самого, не знавшего всех замыслов кардинала.
Скрюченная фигура, казавшаяся аллегорическим изображением всех духовных и телесных немощей, какие только преследуют доброго христианина на белом свете, вдруг с поразительной быстротой выпрямилась, словно взметнулась освобожденная стальная пружина. Сверкнул клинок, во мгновение ока извлеченный из-под сутаны, - и рапира человека в рясе со звоном отбила шпагу так, что она вылетела из руки нападавшего.
Капюшон откинулся на спину - и д'Артаньян, к своему превеликому изумлению, увидел не лицо Ришелье, а знакомую хищную улыбку Рошфора, уже скрестившего шпагу со вторым злоумышленником. Вспомнив о своих обязанностях, д'Артаньян тоже выхватил шпагу, сделал выпад - как раз вовремя, чтобы пронзить запястье де Бриенна, уже выхватившего из-под камзола двуствольный рейтарский пистолет и наводившего его в спину герцогу Анжуйскому. Глядя на него с невыразимым ужасом и удивлением, де Бриенн скрючился, громко охая и зажав ладонью левой руки кровоточащее запястье, - а д'Артаньян уже был возле мрачного дворянина в сером камзоле и без всяких дуэльных церемоний ударил его острием в бок. В самую пору - мрачный успел достать шпагу и ринуться было к принцу Конде...
Все это происходило посреди ошеломленной тишины - заговорщики застыли нелепыми статуями, на пару мгновений растерявшись...
Драпировки с треском распахнулись, и оттуда выскочил капитан де Кавуа - совсем не тот, каким д'Артаньян привык его видеть в семейном гнездышке. Нынешний капитан де Кавуа, несмотря на некоторую полноту, двигался проворно, как атакующий кабан. Вмиг вспрыгнув на ближайший стул и махнув шпагой, он закричал что есть мочи:
- Ко мне, гвардейцы! Да здравствует кардинал!
- Да здравствует кардинал! - отозвался многоголосый рев.
Многие обожают театральные эффекты, и капитан де Кавуа не был исключением... Зал тут же наполнился топотом ног и лязгом стали - из-за драпировок, из всех дверей выскакивали гвардейцы в красных плащах с серебряными крестами, со шпагами наголо. Из-за тех же драпировок мгновенно были извлечены звенящие охапки шпаг - и они, словно сами по себе разлетаясь по залу, оказались в руках мнимых слуг.
Вверху, на галерее, раздался частый и громкий стук - это выбежавшие с двух сторон гвардейцы опускали на перила свои мушкеты, целясь в оторопевших заговорщиков. Дымились многочисленные фитили, готовые после легкого движения указательного пальца прижаться к затравкам и воспламенить порох на полках.
Заговорщики сбились в кучу слева от стола - под прицелом пары дюжин мушкетов и вдвое большего количества шпаг, опоясавших острым кольцом толпу перепуганных, смятенных и сбитых с толку людей, еще не успевших в полной мере осознать, что все их замыслы рухнули в одно печальное мгновение.
Д'Артаньяна среди них не было - когда стальное кольцо уже стало замыкаться, кто-то из незнакомых гвардейцев резко потянул его за локоть и весело крикнул в ухо:
- Не мешкайте, д'Артаньян, ваше место не там!
Гасконец отошел в сторону, спокойно убирая шпагу в ножны. Кое-кто косился на него со страхом.
- Оружие на пол! - взревел капитан де Кавуа, потрясая шпагой. - Все, какое только найдется! Живо, живо, мои прекрасные господа! Все оружие на пол, иначе, клянусь богом, я скомандую залп!
Его лицо, яростное и решительное, подкрепляло угрозу. Уже через какой-то миг по мраморному полу зазвенели брошенные шпаги, а кое-где глухо стучали пистолеты. Люди торопливо стаскивали через голову перевязи, мешая друг другу, поторапливая соседей:
- Живей, что вы копаетесь? Они же начнут стрелять!
Д'Артаньян видел, как герцог с принцем, поддавшись общей панической суете, содрали с себя перевязи не хуже прочих и отбросили шпаги подальше. На лице красавчика Гастона уже не было другого выражения, кроме откровенного страха. Принц, правда, держался чуточку спокойнее, он сверкал глазами исподлобья и громко скрипел зубами, но со шпагой расстался столь же проворно, прекрасно помня, должно быть, разницу меж отвагой оправданной и бессмысленной. Любой человек с мало-мальским опытом вооруженных стычек мог бы очень быстро понять, что у застигнутых врасплох заговорщиков не было ни единого шанса, - как водится: страх и внезапность превратили орду убийц в скопище разобщенных трусов, где каждый был сам по себе и чувствовал себя невероятно одиноким. А потому заботился в первую очередь о сохранении своей жизни, единственной и неповторимой...
А противостояло им не менее шестидесяти гвардейцев, спаянных в единое целое волей своего капитана и готовых по первому знаку устроить резню, которую долго помнила бы и обсуждала вся Европа...
И тогда появился настоящий кардинал (Рошфор, так и не успевший снять маскарадную сутану, стоял со шпагой наголо) Ришелье, не в красной кардинальской мантии, а в одежде для верховой езды и высоких ботфортах, вышел из почтительно распахнутой перед ним двери - совершенно спокойный на вид, чуточку мрачноватый, но от этого ледяного спокойствия несло плахой и железом. Твердо ставя ноги, он подошел к цепочке гвардейцев и какое-то время разглядывал замершую толпу разоблаченных заговорщиков.