Справа над городом нависал двугорбый массив горы Салев. Сейчас, облитый светом поднимавшегося солнца, он был окрашен в нежные золотистые тона. А слева до горизонта расстилалась лазурная гладь Лемана. Между озером и горой причудливо вились улочки с разнообразными домами, перенесёнными сюда, кажется, из нескольких европейских стран. Между домами и на стенах общественных зданий полоскались длинные полосы голубой и жёлтой материи: это были цвета Женевского кантона. Эти полосы создавали праздничный, почти сказочный вид, оттеняя разнообразие фасадов, балконов, мансард, лестниц…
Кропоткин, забывшись, смотрел по сторонам, как вдруг, словно из-под земли выскочив, перед ним оказались два человека.
– Пётр Алексеевич! Доброго утречка!
Кропоткин близоруко прищурился, узнавая говорившего: чёрные цыганские кудри, шляпа залихватски сдвинута набок… Это был Сергей Кравчинский.
– Доброе утро, Сергей Михайлович, – отозвался Кропоткин. Перевёл взгляд на спутника Кравчинского. Это был высокий юноша, безбородый и безусый, в очках, которые он постоянно поправлял от волнения.
– Вот, Пётр Алексеевич, познакомьтесь, – сказал Кравчинский. – Николай Морозов. Тот самый, о котором я вам говорил.
Кропоткин недоверчиво посмотрел на Кравчинского. Как? Неужели это тот самый Морозов, который вошёл в секретный полицейский список самых опасных людей в России? Список недавно был опубликован в Лондоне, в лавровском журнале «Вперёд!».
Заметив взгляд Кропоткина, Кравчинский понял его по-своему:
– Да, Пётр Алексеевич, видите, какая молодёжь идёт нам на смену?
– М-да… – неопределённо хмыкнул Пётр Алексеевич. – Однако боюсь, не вышло ли ошибки…
Морозов внезапно густо покраснел: вот-вот брызнут из глаз слёзы.
– Вы… – прерывающимся от волнения голосом выговорил он. – Вы мне не верите?
– Я верю Кравчинскому, – угрюмо ответил Кропоткин. – А вас я пока не могу… Э-э… Говоря научным языком, идентифицировать.
Теперь уже обиделся Кравчинский. Он обижался совершенно по-детски: или лез в драку, или надувался, как индюк.
– Пётр Алексеевич, – сказал он. – Я Морозова знаю давно, вместе в народ ходили… Так что… Если вас смущает его вид, так это потому, что он здесь новичок. Да и выглядит моложе своих лет…
Кропоткин смягчился.
– Прошу меня извинить, – буркнул он, не глядя на Морозова. – Сергей Михайлович, не беспокойтесь. Вам я целиком и полностью доверяю. Но сейчас попрошу вас оставить нас наедине.
Кравчинский совсем обиделся.
– Как вам угодно, – сказал он, гордо вскинул голову, развернулся и зашагал крупным полувоенным шагом: сказывалась выправка, полученная ещё в Артиллерийском училище.
Когда Кравчинский исчез в глубине аллеи из плакучих ив и пирамидальных тополей, Кропоткин наконец прямо взглянул в лицо Морозова.
– Так это вы написали брошюрку о террористической борьбе? – спросил он после паузы.
– Я, – просто ответил Морозов.
Кропоткин двинулся с места, жестом приглашая Морозова следовать рядом.
– Написано дельно. Но лишь для человека понимающего. Простой народ ваших умствований, извините, не поймёт.
Морозов снова запунцовел.
– Что это за «метод Вильгельма Телля и Шарлотты Корде»? – продолжал Кропоткин. – Убийство из-за угла, что ли? Смешали народного героя Швейцарии с контрреволюционеркой… Видите, даже мне не очень понятно…
Морозов молчал.
Они шли по набережной, мимо летних террас многочисленных кафе, которые ещё не открылись. Полоскались на ветру голубые и жёлтые полотнища, чайки кричали вдали, а на набережной появились первые прохожие.
– Я не убийство из-за угла имел в виду, – наконец, сделав над собой усилие, проговорил Морозов. – Я…
– Да понимаю, – отмахнулся Кропоткин.
– Начитались в детстве Шиллера… Только Шарлотта Корде здесь не к месту. Да и Вильгельм Телль, насколько помню, из-за угла ни на кого не покушался… Впрочем, прошу простить. Здесь, в эмиграции, становишься недоверчивым и подозрительным… Ну, так зачем вы желали меня видеть?
Морозов помолчал. Когда прошли мимо коляски молочника, Морозов, понизив голос, отчётливо выговорил:
– Мне велено передать вам, что вы приговорены к смерти.
Кропоткин приостановился.
– Что?
– Да, именно так. Вы слышали о «тайном эскадроне», созданном Охранкой? Так вот этот «эскадрон » и получил приказ сделать на вас покушение. Здесь, в Женеве, или в Париже.
– Ну, в Париж, я, как говорится, больше не ездок, – кривовато усмехнулся Кропоткин. – Меня там хотели арестовать и выслать в Россию, да спасибо местным анархистам: предупредили вовремя… Так значит, теперь уже и смерти моей желают? И кто там состоит, в этом «эскадроне»?
– Не знаю. Жандармские чины, люди из тайной полиции… Эскадрон создан, как я слышал, с молчаливого согласия цесаревича Александра Александровича.
Кропоткин помолчал.
– Вы сказали: вам велено передать. А кем велено?
Морозов открыл рот, запнулся.
– Я не могу сказать вам имени. Разве только псевдоним: Хронос.
Кропоткин снова приостановился, с изумлением взглянул на Морозова.
– Постойте! Да вы откуда такие вещи знаете?
Морозов пожал плечами, поправил очки, покосился сбоку на Кропоткина.
– Ещё Хронос просил передать, что против Мавра заведено дело. Скорее всего, он будет оклеветан. Кстати, его имя стоит первым в списке приговорённых к смерти «тайным эскадроном».
– Боже мой! – воскликнул Пётр Алексеевич, останавливаясь и разворачиваясь лицом к Морозову. – Николай! Или вы немедленно расскажете мне всё, что знаете о Хроносе и Мавре, или я буду вынужден прекратить этот разговор!
Морозов снова поправил очки и, ещё более понизив голос, сказал, глядя себе под ноги:
– Трудись, как сталь, и защищайся…
После этих слов с Кропоткиным произошла перемена. Он вдруг порывисто подхватил Морозова под локоть и потащил куда-то в боковую аллею.
– Знаете что, – на ходу пояснил он. – Я думаю, нам понадобится немало времени, чтобы поговорить откровенно… Я знаю здесь один чудесный уголок, где нам никто не помешает. Сейчас срежем угол и выйдем на берег Роны… Это река, которая вытекает из Лемана… Там неподалёку от берега есть замечательный уединённый островок…
– Я знаю, откуда Рона вытекает, – с обидой в голосе сказал Морозов. – И остров этот знаю. Остров Руссо. Я по утрам хожу туда читать. Как раз возле памятника великому французу, на скамейке, и читаю. Очень удобно: с набережной меня закрывают ивы, а мост к острову виден, как на ладони…
Кропоткин быстро взглянул на него:
– Да вы, я вижу, совсем молодец… Именно туда я вас и приглашаю. Кстати, трава там…
Он замолчал, и Морозов, поняв, что от него требуется, продолжил:
– Да, змеям там не спрятаться нигде. Ведь… Latet anguis in herba…
* * *
АЛЕКСЕЕВСКИЙ РАВЕЛИН.
Апрель 1879 года.
Помощник смотрителя Нефёдов вошёл в камеру Нечаева с видом деловым и торжественным. Достал из кармана ключи и объявил:
– С вас велено снять кандалы!
– А я этого давно жду, – отозвался Нечаев. – Приказ-то уж две недели как подписан, – он подмигнул Нефёдову. – Может, думаю, где в канцелярии, как у нас обычно бывает, потерялся…
Он лежал, читая какую-то толстую книгу: ему на днях разрешили выдавать книги из крепостной библиотеки.
– Валяй, снимай.
Нечаев подставил ноги. Нефёдов повозился с замком, снял кандалы, передал караульному.
– Ну, что ещё? – спросил Нечаев.
– Так что – записка вам с воли…
– Ну, читай.
– Не могу-с. Записка с секретом…
Нечаев сел на постели.
– Дур-рак!
Помощник смотрителя вытянул руки по швам.