Старуха была матерью её покойного супруга и после смерти сына осталась доживать свои вёсны у снохи — её здоровье не позволяло совершить путешествие до Моры — даже на корабле или в носилках. Она по дому-то передвигалась с большим трудом. — Я тебе потом всё расскажу.
Старая женщина неловко остановилась и беспомощно захлопала невидящими глазами.
— Потом? Да, конечно… Но что же творится?
Понять её было непросто: домна Лафисса отчаянно шепелявила, поскольку за долгие семьдесят три весны растеряла все зубы. Но домна Ветилна её речь отлично разбирала.
— Домна Лафисса, пройди в свои комнаты, — терпеливо повторила она. — Я потом приду и всё тебе расскажу. А сейчас не надо меня отвлекать, я очень занята.
— Да, да, конечно, — забормотала старушка, неловко поворачиваясь. — Я пойду к себе, ты мне потом всё расскажешь…
— Ловра, проводи госпожу в её комнату.
Рабыня, которой минуту назад было приказано исчезнуть, тотчас вынырнула откуда-то из недр коридора и почтительно подхватила старушку под левую руку. Хозяйка же прошествовала в малую спальню, где слуги уже уложили в постель несчастную девочку.
— Госпожа, если мне будет позволено, то я посижу с юной госпожой, пока она не проснётся.
Благородная домна бросила изумленный взгляд на посмевшую заговорить с ней вэйту. Ящерка, как и подобает нечке, занимала самое низкое положение среди слуг и не осмеливалась обращать на себя внимание.
— Ты?
— Если госпоже будет угодно… Я умею ухаживать за больными…
— Умеешь? Где же ты этому научилась?
Вэйта часто заморгала, что служило признаком крайней растерянности, но благородная домна не имела представления о том, что бы это могло значить.
— У прежних хозяев, госпожа.
— Ты куплена, чтобы чистить потолки и очаги, Рия, — назидательно заметила домна Ветилна. — Но, если ты сделала свою работу на сегодня…
— Да, госпожа, я всё уже сделала…
— Хорошо, ты можешь посидеть с молодой госпожой.
— Я благодарю мою госпожу, — вэйта склонилась в грациозном поклоне.
Первое, что увидела Анна-Селена, когда сознание вернулось к ней, были глаза. Два огромных золотистых глаза, казалось, испускали невидимые лучи, пронзавшие девочку насквозь.
Вслед за этим она рассмотрела и хозяйку глаз — крупную тёмно-зеленую ящерицу, сидевшую у кровати.
— Ты кто? — удивлённо спросила девочка.
— Я — Рия, — ответила ящерица, ничуть не удивившись вопросу. Голос у неё был немного глуховат, но совсем не напоминал Анне-Селене шипение, которое издавали ящерицы, знакомые ей по курсу биологии. — Как ты себя чувствуешь, маленькая неживая?
— А где я нахожусь?
Девочка с удивлением оглядела комнату. Высокий потолок скрывался во мраке. Стены были покрыты фресками с изображением цветов и птиц, наверное, яркими, но казавшихся тусклыми из-за окутывавшего комнату полумрака. Свет проникал только через дверной проём, находившийся как раз за спиной ящерицы по имени Рия.
— Ты в доме благородной домны Ветилны.
— А почему ты назвала меня неживой?
Этот вопрос надо было задать сразу, но маленькая вампирочка, изумленная происходящим, не успела отреагировать.
Странная ящерица быстро заморгала своими золотистыми глазищами.
— Я чувствую, что живое и что неживое, маленькая госпожа. Но ты не волнуйся, Рия никому не скажет о том, что ты — не живая.
— Вот как? А почему?
— Люди ненавидят тех, кто не люди. Они убивают всех — и виноватых и невиновных. Если я скажу госпоже, что ты — не живая, то придут инквизиторы. Они сначала убьют тебя, а потом, наверное, меня.
— За что — тебя? — изумилась Анна-Селена.
— За то, что я — не человек.
На несколько мгновений недоуменные взгляды вампирочки и вэйты встретились.
— А что же делать? — тихо спросила девочка.
— Госпожа не догадается, что ты — не живая. Она считает, что ты — благородная домна, которую разбойники украли и продали в рабство.
Ну, да… Конечно… При этих словах ящерицы девочка вспомнила всё. Торги. Появление госпожи. Собственную продажу. Превращение кольца.
Девочка торопливо глянула на правую руку — кольцо Элистри было на своём месте. И снова в виде перстня с граненым сапфиром.
— А слуги?
— Слуги тоже не о чём не догадаются. В доме госпоже кроме меня прислуживают только люди. К тому же, все они и горожане. Они ничего не знают о не живых, кроме старых сказок.
— А ты — знаешь?
— Я — знаю.
— Откуда?
Наверное, если бы ящерица умела улыбаться, то она бы улыбнулась до ушей.
— Мой дед — шаман нашего племени. И его отец был шаман. И отец его отца. Издавна мои предки поклонялись богам нашего племени, а боги в ответ давали нам знания.
— Интересно, что же это были за боги?
— Наши боги — это драконы!
— Драконы?! - удивленно-восхищенно переспросила девочка. — А ты мне расскажешь о них?
— Если ты захочешь. А сейчас, извини, я должна сообщить госпоже, что ты пришла в себя.
Быстрым движением ящерка выскользнула из комнаты. Анна-Селена успела только разглядеть, как мелькнули длинные чёрные полосы на её вовсе не тёмной, а золотисто-зелёной спине.
Глава 11
В которой происходит настоящее сражение
Я только раз бывала в рукопашной:
Раз — наяву, и сотню раз — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Ю.Друнина
Как его занесло на это незнакомое кладбище, Балис уже не помнил. Бывает ведь такое: идет себе человек, погруженный в свои думы, идет, ничего не замечает, а потом раз — поднимает голову, и видит, что забрел незнамо куда.
В этот раз "незнамо куда" приняло облик старого кладбища. Не заброшенного, с растрескавшимися надгробиями, на которых невозможно прочитать надписи, с давно пропавшими куда-то решетчатыми оградками, с поваленными и погнутыми крестами и расплывшимися холмиками могил, нет. Могилы были ухоженные: большинство из них тщательно расчищены от палой листвы, на многих лежали цветы, порой — совсем свежие, кусты были аккуратно подрезаны, а ограды — покрашены. И все же явственно чувствовалась здесь печать времени: памятники стояли неуловимо старомодные, такие как во времена Балисова детства. Совсем не видно было крестов, которые в конце восьмидесятых сначала робко, в глубине, подальше от начальственных глаз, а затем уж и совсем не таясь, вновь стали появляться над последними пристанищами граждан Советского Союза. Времена обязательного атеизма уходили в прошлое, но на этом кладбище время словно когда-то остановилось и так и не смогло двинуться дальше.
Он внимательно осмотрелся, стараясь определить, где находится выход, и уловил какое-то движение среди надгробий. А через мгновение метрах в сорока среди памятников поднялся какой-то человек в гротескной восточной одежде — намотанная на голову темно-зеленая чалма, халат в желто-сиреневую полоску… Длинная борода чуть ли не до пояса… Выпученные глаза, раскрытый, словно в крике, рот… И автомат, такой знакомый автомат Калашникова, в руках.
Раздумывать было некогда. Гаяускас прыгнул в узкий проход между могилами. И тут же в уши ударил грохот выстрелов, свист пуль, их щелчки по камням обелисков. Карикатурный моджахед выпустил никак не меньше трети рожка, наверное, стрелял в первый или второй раз в жизни. Вскинув свой автомат к плечу и поставив его на стрельбу очередями, Балис осторожно присел на колено, внимательно вглядываясь в ту сторону, откуда прилетели пули. Некогда было даже удивляться, откуда вдруг у него взялось оружие, уж чего-чего, а прогулок по городу с автоматом за спиной за ним никогда не водилось.