Публика устала от переживаний, вызванных войной и революцией, поэтому охотно платила за любое «произведение искусства», помогавшее забыть былые ужасы: живопись с ярко выраженными эротическими мотивами, стишки и песенки с «намеками», театральные постановки, более всего напоминавшие бред эротомана. Свобода слова, завоеванная в феврале 1917 года, обернулась господством самой разнузданной пошлости. Немногочисленные попытки блюстителей общественной морали заклеймить упадок нравов пресекались массированными наступлениями «свободной» прессы – издатели и антрепренеры не хотели терять огромные прибыли.
Свою лепту в расцвет «скабрезного искусства» внес российский кинематограф. Большой скандал, а следовательно, повышенный интерес публики вызвала экранизация повести Чехова «Дама с собачкой». Молодой режиссер Поссьер, наплевав на замысел писателя, максимально подробно выпятил на первый план линию адюльтера. Наследники русского классика попытались в судебном порядке запретить демонстрацию фильма, но проиграли. Ажиотаж, подогретый газетной полемикой, породил среди ялтинских дам моду на прогулки по набережной с собачками на поводке. Один из местных гениев коммерции, перебравшийся сюда сразу после падения самодержавия (до этого особым указом Александра iii некоторым категориям граждан империи запрещалось проживать в Ялте), немедленно открыл депо по прокату собак. Теперь любая жеманная дура, вообразившая себя чеховской героиней, за умеренную почасовую оплату могла появляться на людях в сопровождении четвероногого уродца, выдаваемого за «чистокровного трапезундского шпица».
Случилось так, что в гостинице «Франция», где жили Петр с Евгенией, остановился актер Эмиль Светозаров (в миру Емельян Деревянкин) – исполнитель главной роли в скандальном фильме. Случай свел их вместе за завтраком; они познакомились и даже ощутили нечто вроде взаимной приязни. Затем последовали совместные прогулки по городу и окрестностям, которые еще больше их сблизили. Вскоре Шувалов заметил, что новый приятель благотворно повлиял на Евгению: ее лицо обрело прежнее сонное выражение, почти прекратились ссоры, а главное – она перестала категорически настаивать на том, чтобы Петр всюду ее сопровождал.
Все случилось на седьмой День знакомства со Светозаровым. Вернувшись после обычного сеанса грязевых ванн в заведении доктора Киша, поручик не застал Евгении, а обнаружил в номере следы поспешных сборов. На столе лежала записка, придавленная стеклянной пепельницей, полной окурков от дамских папирос «Клеопатра» со следами ярко-красной помады. Послание было кратким:«Прости, но так будет лучше для нас обоих. Не ищи меня. Целую, Е.».Тут же постскриптум:«Я потом сообщу, куда переслатьмои вещи из московской квартиры».Расспросив прислугу, Петр узнал, что поспешный отъезд Эмиля и Евгении произошел сразу после ухода поручика на процедуры. Они наняли автомобиль до Симферополя и, судя по расписанию, уже ехали в вагоне курьерского поезда в сторону Харькова…
Бегство Евгении оглушило Петра, ввергло в состояние, близкое к умственному расстройству. До глубокой ночи просидел Шувалов в оцепенении, отказавшись как от обеда, так и от ужина. Вопреки очевидным фактам он никак не мог осознать простой вещи: женщина, любимая им страстно и беззаветно, предпочла другого. Ему все казалось, что случилось недоразумение, что вот-вот Евгения вернется, состоится примирение, и больше ничто не омрачит их счастья. Однако время шло, а вожделенный миг не наступал. Петр застыл в кресле подобно прикованному Прометею; только вместо орла его терзала иная посланница богов – ревность.
На следующее утро душевная боль немного утихла, а затекшие мышцы требовали привычной нагрузки. Возвращение к обычному распорядку – гимнастика, купание в море, лечебные процедуры – отвлекло Петра от переживаний, позволило почувствовать себя гораздо лучше.
Внешне он снова выглядел прежним поручиком Шуваловым; только в глазах после той ночи поселилась печаль. Впрочем, по общему мнению женской половины курортного общества, это лишь добавило ему привлекательности.
Благодаря болтливости гостиничной прислуги весть о поспешном отъезде модного артиста (да еще с чужой любовницей!) в тот же день стала общим достоянием. Очень скоро поручик понял, что оказался в самом центре внимания изнывавшей от скуки ялтинской публики. Мужчины поглядывали на него с тайным злорадством, ликуя, что на этот раз не они являются общим посмешищем, выступая в роли обманутого мужа. Дамы, со свойственной им предприимчивостью, немедленно вступили в соревнование за право утешить оказавшегося в одиночестве молодого офицера. Все это было одинаково неприятно и действовало Шувалову на нервы, поэтому невзирая на сетования милейшего доктора Киша, он окончательно решил прервать курс лечения и вернуться в Москву.
Однако мадам Судьба осталась верна себе и как истинная женщина распорядилась наперекор намерениям мужчины. Своим посланцем она избрала бывшего фронтового товарища Петра – капитана Виктора Бородулина, встреча с которым случилась на симферопольском вокзале. После жарких объятий офицеры, как водится, отправились в буфет. Две рюмки водки, выпитые махом за встречу, словно открыли шлюз в душе Шувалова; неожиданно для себя он поведал другу печальную историю своего романа с Евгенией. – Слушай, Петр! – вдруг воскликнул капитан. – А зачем тебе, собственно говоря, возвращаться в Москву? Поехали со мной в Севастополь. Я служу в Брянском полку. Наши казармы на Корабельной стороне. Хочешь, подыщем тебе квартирку неподалеку – будем видеться каждый день. Я тебя с такими феминами познакомлю, сразу забудешь о своей неверной пассии.
– Спасибо, Виктор, конечно, – ответил Петр, осторожно подбирая слова, чтобы не обидеть товарища резким отказом. – Только мне сейчас как-то не до того…
– Хорошо! – не дал ему договорить Бо-родулин. – Не хочешь с барышнями гулять, продолжай курс лечения – к твоим услугам целый Романовский институт или ванны Сергова на Корниловской набережной. Потом, ты же университет по историческому отделению закончил – вот тебе Херсонес Таврический. Могу тебя местным археологам представить, которые с головой зарылись в глубь веков. А памятники Крымской войны, а Братское кладбище? Словом, Петр, давай сюда билет на московский поезд – будем его менять до Севастополя. Вот мое последнее слово: не поедешь сейчас со мной – обижусь так, что и с похорон своих велю тебя гнать.
Речь фронтового друга заставила Шувалова всерьез задуматься о поездке в Севастополь. Конечно, он не столько испугался угрозы загробного проклятия, сколько прислушался к высказанным резонам. Действительно, когда у него еще выпадет случай побывать в городе русской славы и на руинах древнегреческой цивилизации? Наверняка это лучше отвлечет его от печальных мыслей, чем сидение в опустевшей московской квартире, где все будет напоминать о недавнем, любовном угаре. Поэтому билет был безропотно отдан вызванному носильщику, который немедля побежал в кассу. Таким образом, Петр еще на три недели задержался в Крыму.
Пристанище ему нашлось на той же Корабельной стороне, в чистом, ухоженном домике отставного докмейстера Ивана Маркеловича и его супруги Ганны Остаповны, стоявшем в самом конце Ластовой улицы. Буквально за домом начиналась Ушакова балка, где в екатерининские времена по приказу непобедимого флотоводца был разбит парк. В нем-то Петр и облюбовал укромную полянку, куда стал приходить каждое утро. Там, вдали от людских глаз, он проделывал свою обычную норму гимнастических упражнений.