Дороги подсохнут, тогда будет труднее это совершить.
Споры продлились бы и дольше, но сотник остановил их, приказав:
— Разговоры прекратить! Будем пробиваться на восток. Готовьтесь!
С пустыми подсумками, с отощавшими лошадьми, казаки потянулись топкими дорогами на соединение со своими.
Идя вверх по Майну, они рассчитывали, что по его берегам найдутся деревни, да и корма для лошадей будет больше. Так оно и случилось. Но деревни были пусты. Лишь на четвертые сутки казаки подошли к селению, раскинувшемуся вокруг монастыря.
Жители не успели затвориться за тощими стенами, и казаки, недолго посовещавшись, легко проникли в городок.
— Захватим старшин городка и тогда будем требовать выкуп, — распорядился Боровский. — Заложников пригнать в храм. Монастырь оставим на потом.
— Пан сотник, — подал голос Панас, — это лучше сделать тотчас, пока святые отцы не успели припрятать добро.
— Подождем! Выполняйте приказ!
К полудню человек восемь именитых горожан со страхом топтались у церкви.
В сотне имелся казак, который немного говорил по-немецки. Научился самому простому. Он-то и сумел объяснить, что от города требуется.
Он коротко и решительно приказал принести две тысячи талеров к вечеру, и городские мужи после долгих причитаний разошлись по домам собирать выкуп. Кроме этого казаки добыли овес для лошадей, сено, две подводы с лошадьми и перед вечером, получив затребованное, приступили к небольшому доминиканскому монастырю. Открыть ворота монахи отказались.
— Михай, возьми людей и обойди монастырь. Найди возможность без хлопот проникнуть за эти стены, — сотник был зол. Вскоре за стенами послышались крики, грохнули два выстрела, и голоса затихли. Послышалась возня, ворота отворились, и казаки въехали в обширный двор. Монахи стояли толпой, понурив головы. Настоятель, сухощавый старик с бритым лицом, что-то говорил, но никто его не понимал.
Переводчик, повинуясь кивку сотника, выступил вперед и молвил:
— Выкуп! Две тысячи! Быстро!
Настоятель заговорил, понять его было невозможно, но можно догадаться по голосу, что он возмущен и платить отказывается.
— Брешет, пан сотник! Бедные, говорит. Прижать надо посильнее.
— Обыскать монастырь! — крикнул сотник. — Раз не хотят по-доброму, придется действовать силой! Всех старших монахов запереть в одном месте в подвале и держать заложниками. Остальных выгнать за ворота. Будем ночевать здесь, в монастыре. Действуйте!
Казаки похватали самых важных монахов, согнали вместе и тумаками заставили спуститься в подвал.
— Закрыть и сторожить! — распорядился сотник. — Всё, что найдете ценного, снести в одну келью. Панас, подбери нам всем место для ночлега.
Прошел час, и в келье появились почти все ценные вещи монастыря, громоздившиеся кучей.
— Нет денег, хлопцы, — объявил сотник. — Придется пощекотать католиков. У них должны быть деньги, и немалые.
Несколько казаков с факелами и фонарями спустились в подвал. Шестеро монахов смиренно сидели на жесткой скамье и со страхом взирали на страшных пришельцев. Толмач опять коротко бросил:
— Выкуп! Талеры! Две тысячи! Быстро! — Монахи пожимали плечами, что-то говорили, но не соглашались отдать требуемое. Сотник напряженно смотрел на каждого из них, выбрал самого слабого, как ему казалось, и кивнул на него:
— С этого начинайте!
Монаху ткнули в лицо факелом. Запахло горелым волосом. Монах закричал, а толмач громко крикнул:
— Выкуп! Выкуп! Быстро!
Ничего не получалось. Монахи не хотели говорить или не знали, где тайник. Последнее было сомнительно.
— Раскалите прут, казаки, — приказал сотник. — Воткнем этот прут в монашью задницу! Может, после этого откроют тайник.
Казаки повалили одного монаха, сорвали сутану, оголили нижнюю часть тела, растянули на лавке.
Остальных поставили так, чтобы всем было видно.
— Начинай, — кивнул сотник. — Слегка пока что.
Душераздирающий вопль заметался под низкими сводами подвала, ища выхода. Толмач продолжал твердить одно и то же.
Один монах, дрожа всем телом, согласно закивал, не в силах произнести нужное слово.
— Кажись, один скис, — молвил сотник. — Посмотрим, что из этого выйдет.
Он потянул монаха за рукав. Они вышли в темный низкий коридорчик, прошли по нему, спустились в подвал, дверь которого была сорвана. Фонарь едва освещал захламленное помещение. Монах дрожащим пальцем указал на стену.
Боровский посветил, присмотрелся к стене. Было заметно, что кладка еще не высохла, и сотник разозлился, поняв, что казаки не слишком усердно осмотрели подвал. Жестом он приказал монаху вскрыть тайник.
С немалыми усилиями монах вытащил несколько кирпичей. Сотник обнаружил в тайнике мешочки с монетами, церковную утварь из золота и серебра, украшенную драгоценными каменьями.
Боровский внимательно поглядел на ценности, взвесил их на руке, вздохнул и положил на место. Мешочки с монетами вынул, обернулся и опять стал рассматривать утварь. Вытащил кинжал и довольно сноровисто выколупнул почти все крупные камни, поглядел на них и сунул в карман.
Он вернулся к оставшимся с монахами казакам, молча показал мешочки и пригласил казаков следовать за собой. Монахов оставили в подвале, закрыв на засовы и замки, привалив бочками из-под вина.
— Радуйтесь, казаки! Выкуп у нас, — радостно сверкнув глазами, объявил сотник и выложил на стол в трапезной все мешочки. — Поделим, а то мне тяжело их будет таскать с собой, ха-ха!
Выкупа оказалось более пяти тысяч талеров. Сотник благодушно молвил:
— Разделим по справедливости, паны-братья. Каждому доля, и от каждого мне по два талера. Согласны?
— Слава сотнику! — крикнул кто-то радостно. — Вот настоящая справедливость!
— Согласны, пан сотник! Делите!
Казаки умильно щурили глаза. Им досталось несметное богатство, о котором и мечтать-то было страшно. Это не те крохи, что обещаны императором. Шесть несчастных талеров! Тут получается почти в сто раз больше!
Однако Боровский заявил сурово и решительно:
— Вы убедились, что я поступаю справедливо. Но нам потребуются и общие деньги. Мы еще не соединились со своими. Предлагаю отдать на общие нужды по два талера. С меня пять.
Это не вызвало ни у кого возражений. Дело нужное и необходимое. А Боровский добавил, хитро усмехнувшись:
— И постарайтесь молчать об этом, казаки. Это ни к чему совсем, трепаться языками про наши дела. Они лишь наши, и другим нечего о них знать.
— Понятное дело, пан сотник! Мы согласны!
— Лука, ты всё равно вина не принимаешь, так тебе особое задание. Пока мы тут будем пировать, ты отдохни и хорошенько выспись, а потом мы тебя разбудим — встанешь на стражу. Мало ли что! Иди ложись.
Юноша было немного обиделся, но потом решил, что это не очень-то и плохо. Он устал, глаза и так слипались. Лука отправился в одну из келий, где завалился на жесткое монашье ложе и спал, пока его не подняли.
Казачья полусотня утром с веселым гомоном, нагруженная снедью и вином, тронулась дальше. Лука вызвался править парой лошадей, запряженных в повозку. Он решил, что его кобыле лучше идти в поводу, чем тащить седока по топким дорогам.
Они сильно привязались друг к другу — юноша и лошадь. Он подкармливал ее корочками хлеба с солью, не жалел ничего, вот и теперь припрятал лишний мешок овса для своей любимицы. Боровский уже два раза предлагал продать ему кобылку.
— Нет, пан сотник, — отнекивался Лука. — Лошадь не продается. Эта моя Нэнька, как я ее назвал, уже многое понимает, и я не могу ее продать. Простите, пан сотник.