Паллакиду он обнаружил в четвертой по счету комнате. Неферит сияла.
– Все на месте! – воскликнула она с радостью. – Вот руководство, – девушка показала на стену, к которой была прикреплена гранитная доска с вырезанными на ней иероглифами, – а вот все составные части!
Широким жестом она провела в сторону разноразмерных сосудов с притертыми крышками.
– И что тут? – подозрительно принюхался Сергий.
– Смола деревьев, которые уже нигде не растут, – торжественно перечисляла Неферит, – порошок из бивня единорога, соль, выпаренная из воды, бьющей из горячего источника… – Она запнулась и проговорила смущенно: – Я не разобрала только, где этот источник – то ли в глубокой пещере, то ли на дне мелкого залива, куда может донырнуть хороший собиратель губок… Высушенная и растертая кожа с ноздрей ужасного мантикора, – продолжала паллакида, – и еще, и еще… Тут много всего! Теперь надо только добавить воды, прокипятить средство и дать отстояться, пока не остынет…
– Неолитический «Юпи»! – ухмыльнулся Эдик. – «Просто добавь воды!»
Неферит, не поняв Чанбу, на всякий случай фыркнула.
– Готовь тогда зелье, – улыбнулся Сергий. – Не будем тебе мешать… Позовешь, когда остынет.
– Ладно!
Лобанов прошел в пятую комнату, заваленную камнями всех цветов и оттенков – зелеными, как лист пальмы, красными, как коралл, черными, как уголь, синими, как вечерние сумерки, прозрачными и непрозрачными, блестящими и матовыми. В камнях самозабвенно копался Гефестай, припомнивший свое увлечение геологией.
– Чего нарыл? – склонился над ним Сергий.
– У-у… – протянул Гефестай. – Чего тут только нету… Все, правда, в куче, свалено, как попало, ни бирок, ничего… Собирали минералы по своему хотению! Блестит – сюда его… Но такие каменюки попадаются… Гляди! – он взял в руки изрядный кусок ломкой породы с голубоватым отливом. – Это кимберлит! Алмазоносная хреновина из Южной Африки! Тут, если поколупать, мелкие алмазики выковыриваются… Нет, ты представляешь?!
– Что там – Африка! – подошел Искандер. – Вон, Мне тут Уахенеб перевел маленько… – Тиндарид показал старинную доску, исписанную красками и покрытую мелкими значками. – Они в Америку плавали! Кто там жил в то время? Тольтеки? Или ольмеки? Вот откуда у индейцев пирамиды! Прав был Хейердал, я всегда говорил!
Сергий обернулся, заслышав оживленный щебет девушек Кадешим, и улыбнулся ласково. У девушек были свои открытия – они примеряли древние украшения – диадемы и колье, бусы, браслеты, пекторали. К Лобанову, дразняще покачивая бедрами, приблизилась Неферит. Ее лебединую шею украсило широкое ожерелье из лазурита и белого сирийского агата-яхалема.
– А это – для тебя! – сказала девушка, держа на ладонях увесистую шейную цепь из золотых скарабеев. Не слушая возражений, Неферит увила цепью мощную выю Лобанова. – Тебе идет!
Девушки Кадешим обрадовались и притащили целые ворохи драгоценностей. Стали примерять их на особях мужеска пола – особи слабо отбрыкивались, но девушки были очень убедительны.
– Развели тут матриархат… – бурчал Искандер, ощупывая одной рукою витую гривну на шее, а другой касаясь щеки, где еще краснел след губ Юдифи.
– А чем тебе матриархат не по нраву? – ухмыльнулся Кадмар, поглаживая торквес, тихо побрякивавший на груди.
– Я плохо себе представляю, как бы я жил в мире, где правят женщины!
– А я почему-то уверен, – сказал Сергий, – что женщины не унижали в то время мужчин так, как мы унижаем их сейчас. Просто ты представляешь себе матриархат как царство феминисток. Это отражение в кривом зеркале, Искандер. Феминистки – это крикливые дамочки, мужеподобные уродины или накачанные уродки.
Или хорошенькие дуры, настолько закомплексованные, что боятся мужчин и требуют полного равенства! Они стесняются своих тел, стыдятся своего пола и зачем-то перенимают нашу вульгарность, но агрессивно не принимают биологической истины. А она в том, что мы разные, мужчины и женщины! Феминистки очень любят сравнивать женские и мужские мозги и доказывать, что весят они одинаково. Только при чем тут вес? Дело же не в количестве, и даже не в числе извилин, а в содержании! Мы более рациональны, а они эмоциональнее, мы берем логикой, они – интуицией. Но это же не значит, что мы обязательно лучше, а они хуже. Мы разные, и все! У нас разное предназначение – биологически! – а феминистки биологию отвергают, поскольку она их, дескать, оскорбляет. Знаешь, я, бывало, злился на них, но быстро остывал. И даже начинал жалеть. Ведь феминистка, протестуя против женского начала, сама себе отказывает в счастье. Глядишь на такую убогую, и думаешь: «Господи, ведь, вроде все у нее на месте, чего ж она бесится?» Феминизм – это болезнь, это ненормальность. Жаль, что не лечится…
– Может, ты и прав… – промолвил Искандер. – У меня, действительно, какое-то не такое восприятие матриархата. Так а откуда мне было узнать правду? От тех времен остались крохи, следы, обрывки. Уж очень давно все это было! И кто расскажет правду? Жрецы? Так они давно уже служат мужским богам… Чего б им правду говорить – себе во вред?
– Я это себе так представляю, – взял слово Эдик. – Жили мы были в пещерах, охотились, огонь добывали… Бывало, кокнем мамонта, и все – перекур, мужики! А женщины тушу и разделай, и сволоки до пещер, и приготовь из того мяса обед. И вот однажды сидели они, женщины племени мумбу-юмбу, у реки, стирали меховые подштанники, и думали. И придумали! Огородили бережок, посеяли злаки. Поставили изгородь на лугу, развели коров. Мужики-то поначалу хихикали, ну, и дохихикались, попали женам под пяту! Под пяту – это потому, что еще каблуков не знали… И пошло дело! Охотники переквалифицировались в пастухов и пахарей, и все молились Великой Богине!
– У нас ее Реей звали, – припомнил Искандер, – а еще Кибелой…
– А у нас, – вступил Акун, – Великую Богиню именовали Купалой! Она еще Мировое Древо высадила, корни его в преисподнюю прорастали, а крона в садах Ирия тень отбрасывала, где души безгрешные живут…
– А мой народ, – сказала Саджах, – знает иное имя – Ашторет. Или Иштар…
– Похоже чем-то на Исет! – сказал Эдик. – Правда, Неферит?
– Похоже, – согласилась паллакида и объявила: – Снадобье готово, можно принимать!
– И что будет? – подозрительно принюхался Гефестай.
– Никакому Зухосу тебя не подчинить уже, сам кого хочешь подчинишь!
– И долго действует?
– Одну луну.
– Четыре недели, – перевел Сергий.
Неферит, вдвоем с Сарой, вытащила золотой котел, стенки которого были сплошь в мелких выпуклых изображениях – зверюг, пичуг, людишек. Варево было прозрачно, только по поверхности его плавала радужная пленка, а на дне колыхалась муть.
– Сергию первому!
Неферит осторожно зачерпнула из котла серебряным стаканчиком, и протянула Лобанову. Сергий принял посуду и поднес ко рту.
– Остограммься, босс! – ощерился Эдик.
Сергий усмехнулся и выпил.
– Как на вкус? – спросил Искандер.
– Не разобрал, – пожал плечами Сергий. – Минералка как минералка… Нарзан без газа.
Вторым причастился Искандер. Выпил Гефестай. Хлебнул Эдик.
– Что-то я ничего не чувствую, – сказал Чанба с подозрением.
Картинно вытянув руки к Регебалу, он проговорил замогильным голосом:
– Спа-ать! Спа-а-ать!
Регебал – брык! – и откинулся к стене. Захрапел.
– Ух ты! – растерялся Эдик. – Действует!
– Дождешься… – пробормотал Регебал, и гомерический хохот сотряс святилище Тота.
Средством обнесли девушек Кадешим. Дошла очередь до Кадмара. Выпив, он поморщился.