Мельхесов в упор ставит вопрос:
- Сможете ли вы при угрозе плена живыми не даться врагу?
Об этом с нами говорил и полковник Хижняков. Мы знаем, куда идем, там все может случиться. Хором отвечаем:
- Можем!..
Знакомимся с оперативной обстановкой, с расположением немецких частей, пунктами сосредоточения фашистских войск.
На прощание командующий и представитель Ставки пожимают нам руки, желают удачи.
С наступлением темноты выдвигаемся на ничейное поле и здесь лежим, ожидая команды, чтобы двинуться вперед. Позади маячат высотки. Там находятся наши войска, прижатые друг к другу, как спрессованные.
Мы, разведчики, многое видим. Например, мало кто даже из больших командиров знает, что район наших позиций опутан густой сетью проволочной связи, ночью трудно пройти, чтобы не запутаться в проволоке. Шатрова это тревожило. "Не дай бог фашистской авиации совершить массированный налет: порвут провода, и штабы останутся без связи", - говорил подполковник.
Вокруг тишина. Как хочется вырваться из этой серой холодной горловины перешейка с постоянными дождями, сырыми ветрами! И кому пришло в голову назвать эту землю солнечным Крымом? Тянет сыростью. И ни одного звука.
- Онемели, вражьи души! - шепчет Чупрахин. Он лежит вниз лицом, обвешанный гранатами, в темноте похожий на бесформенный ком.
Падают тяжелые капли дождя. Я протягиваю руку к Ивану:
- Скоро, что ли, пойдем?
- Не туда звонишь, Бурса, - почему-то со злостью отвечает Чупрахин, жди сигнала от старшего лейтенанта.
- Внимание, - с хрипотцой в голосе предупреждает Шапкин.
- Отставить! Не двигаться! - вдруг распоряжается Правдин и вопросительно смотрит на Захара, как бы говоря: заметил вспышки ракеты, это знак приостановить разведку. Шапкин возмущается:
- Да что они там, шутят? Разрешите уточнить...
- Нет, я сам. Всем лежать на месте и ждать моего распоряжения. Если все в порядке, слышишь, Шапкин, будет дана длинная очередь из пулемета зелеными трассирующими пулями вдоль линии фронта в южном направлении, тогда продолжайте выполнять задачу, а если красную трассу увидите - немедленно возвращайтесь. Следите за сигналами.
Правдин бесшумно, как это может делать только он, ползет в сторону рубежа, где притаилась наша поддерживающая группа. До нее метров двести. Это оттуда был дан сигнал.
- Всем наблюдать! - предупреждает Захар и спустя минуту спешит туда, где только что скрылся политрук. - Я сейчас, - бросает он Егору.
Возвращается очень быстро.
- Ну, все в порядке, сигнала никакого не будет, по-пластунски за мной!..
И первым трогается с места по намеченному маршруту. Вздох облегчения вырывается из груди: наконец-то состоялась наша вылазка.
Впереди меня передвигается Аннушка. У нее на спине рация. Порой мне кажется, что я слышу тяжелое, прерывистое дыхание. Напрягаю слух. Ничего не услышав, все же шепотом спрашиваю:
- Аня, тяжело?
В ответ ни слова.
- Сигнал, товарищ старший лейтенант! - сообщает Кувалдин.
- Это не для нас, - резко обрывает его Шапкин, - тут есть катакомбы. Встать, за мной!
Мы лежим между камней у самого входа в пещеру, метрах в сорока за линией переднего края. Надо спешить иначе утром гитлеровцы могут обнаружить нас. Шапкин, чуть выдвинувшись вперед, лежит неподвижно. Наконец он сползает с бугорка. Но не успевает Захар произнести и слова, как раздается громоподобный гул. Впечатление такое, будто где-то наверху бьют молотками в пустые железные бочки. Без труда определяем: открыли массированный артиллерийский огонь.
- В укрытие! - приказывает Захар.
Гул канонады не прекращается: он льется сплошным, надрывным потоком с шипящим, захлебывающимся выговором.
- Самбуров, за мной, остальным отойти в глубь катакомбы, занять оборону, - отдает распоряжение Шапкин.
Выползаем на бугорок. Уже настолько посветлело, что далеко просматривается местность. Из-за высоты, расположенной несколько левее, выползают немецкие танки. Они быстро принимают боевой порядок, увеличивают скорость.
- В наступление идут.
Захар, повернув ко мне голову, смотрит прищуренными глазами:
- Не ошибся ты, землячок, в наступление.
- Что будем делать?
Шапкин подвигается ко мне. Теперь он лежит со мною плечо к плечу. Я слышу его учащенное дыхание.
- Что делать, спрашиваешь? Покурим, подумаем. А вообще ты громко не удивляйся. Видишь, и самолеты немецкие пошли, - показывает он на небо. И вдруг предлагает папиросу: - Кури.
- Да что вы в самом деле! - вскрикиваю я. - Надо же что-то предпринимать!
- Не кричи громко, - повторяет Захар. - Видишь, танки уже прошли нас, теперь ихняя пехота валом валит.
Мельком бросаю взгляд в сторону: по косогору спускаются цепи гитлеровцев.
В ушах стучит кровь. Треск пулемета приводит меня в чувство.
Захар лежит с простреленной головой. Что-то липкое и тепловатое течет у меня по щекам. Подбегает Мухин. Я вижу Алексея, как в тумане.
- Убит? - глухо доносится голос Алексея. Пули свистят над нами. Делается холодно. Алексей тащит меня в убежище.
***
В КАТАКОМБАХ
- 1
Я опускаюсь на камень и сразу чувствую невероятную дрожь во всем теле, так трясет, что не могу слова выговорить, а голова пылает огнем.
- Что там случилось? - спрашивает Егор.
- Шапкина он задушил, - слышу голос Мухина. Жар охватывает грудь, перед глазами зеленые круги. Потом все пропадает в темноте.
Из мрака приближается лицо матери.
- Мама!
Голова вздрагивает и еще ниже наклоняется. Теперь отчетливо вижу белые, словно припудренные мукой, пряди волос.
- Ты седая, мама?
- Лежи, лежи.
Маленькая холодная рука касается моего лба. Поднимаю глаза кверху: серые тяжелые камни покрыты крупными каплями воды. Каменный потолок. Когда же он у нас появился?.. И стены серые, с большими темными кругами... Крыша течет, сырость кругом...
Сильно печет в левой части груди. Не хватает воздуха.
- Окно откройте...
Внезапно наступает темнота. Словно из подземелья, слышу глухой разговор:
- Ну как?
- Горит весь, бредит.
- Что же делать?
- Подождем, спадет температура, поднимется. Ночь рассеивается: у ног дрожат три человеческие фигуры. Вот они, подпрыгнув, закружились в крутой спирали.
- Ты думаешь, он поднимется? - опять слышу чей-то голос, который кажется мне знакомым.
- Мама, кто здесь?
Напрягаю зрение и вдруг отчетливо вижу Аннушку. Она сидит рядом и все еще держит свою руку на моем лбу. На какое-то время чувствую просветление в голове, хочется рассказать, как все произошло, как убил Шапкина.
- Он хотел нас выдать фашистам...
- Бурса? - это голос Чупрахина. - Ты молчи... молчи...
Весь дергаюсь, пытаюсь подняться.
- Не верите?..
- Лежи, лежи...
Все куда-то убегают. "Бросили", - решаю.
Частые выстрелы, перемежающиеся с сердитыми раскатами гранатных разрывов, на некоторое время заставляют подумать о другом: "Что там?" Срывая с себя шинель, встаю на колени и беру автомат. Впереди, где обозначается выход, вижу голубое небо, на котором вдруг вырастает черный с огненными лепестками взрыв.
- Иди вперед, что прячешься? - кричу на себя.
Кто-то подхватывает под мышки, тащит в темноту. Плыву, то поднимаясь, то опускаясь, словно на волнах. Некоторое время чувствую запах моря, слышу характерный всплеск воды. Крутая волна сбивает с ног. Падаю, задыхаясь без воздуха. Рядом появляется старший лейтенант Сомов.
- Вперед!
Напрягаю силы... Руки тянутся к берегу. Пляшут огненные столбы причудливо, суматошно. Пламя лижет лицо, грудь.
- Егор, помоги!..
На песчаной отмели замечаю мать.
- Мама, мама... уходи... Опасно здесь.
Но она бросается ко мне. Никогда не видел ее такой решительной.