- Десять шагов вперед, марш!
Шатров обходит кругом Захара и вдруг неожиданно для нас палит из пистолета в воздух, Шапкин вздрагивает, виновато улыбается.
- Закалки не чувствую! Становитесь в строй.
Подобную операцию Шатров проделывает с каждым. Сзади Кувалдина он поджег взрыв-пакет. Егор, тихо вздохнув, и ухом не повел.
- Как у вас со слухом?
- Хорошо, не обижаюсь,
- На сколько метров бросаете гранату?
- Когда как, со злости швырну метров на шестьдесят.
Шатров отступает назад и вопросительно смотрит на Сомова, потом на Егора.
- Я серьезно спрашиваю.
- Понимаю, - роняет Кувалдин.
Подполковник вынимает из кармана шинели деревянную болванку, обитую железом, и передает ее Кувалдину.
- Бросайте!
Егор мощным взмахом рассекает воздух. Граната с клекотом описывает в воздухе дугу и падает далеко за курганом.
- Со злостью бросали? - с улыбкой спрашивает Шатров и приказывает измерить расстояние.
- Семьдесят шагов, - возвратясь, докладывает Сомов,
- Подходяще, становитесь в строй. Беленький!
- Я!
- Наденьте противогаз!
- Есть!
Кирилл торопится. Но движения его неуверенны и неотработанны, Видимо, не часто приходилось заниматься таким делом, Когда наконец он надевает противогаз, подполковник приказывает:
- Бегом до той высоты и обратно. Марш!
Кирилл, бежит тяжело. Но все же преодолевает расстояние. Встав в строй, Беленький жадно глотает воздух.
- Трудно? - спрашивает у него Шатров.
- Почему трудно?.. Я грамотный человек, понимаю, что к чему.
- Хорошо. А все же трудно?
- Нет, - глотнув очередную порцию воздуха, упорствует Кирилл.
- Похвально. Где служили?
- В кавалерийской дивизии. В маршевую роту попал из госпиталя. Животом болею. От грубой пищи это.
- Бывает и не от пищи, - чуть улыбнувшись, замечает Шатров и обращается к Сомову: - Тренироваться и тренироваться, метать гранаты, рыть окопы, преодолевать проволочные заграждения.
Живем в землянках у самого моря. Здесь много войск. Для чего они сконцентрированы, нам, конечно, неизвестно. Одни утверждают, что будем десантом высаживаться на Керченский полуостров, другие поговаривают о создании резервной армии, которая якобы будет переброшена по воздуху для обороны Москвы.
Уже изрядно наскучила игра в перебежки, Нет уж сил ковырять мерзлую землю. Наш ротный - непоседа. Мы называем его Будильником. Он не дает нам ни минуты покоя. Уметь быстро отрыть окоп - это, наверное, потребуется в бою, но, кроме этого, он заставил нас вчера четыре часа заниматься строевой подготовкой. Потом два километра мы бежали в противогазах. У Мухина открылась рана. От сильной боли он застонал и начал петлять, словно подстреленный заяц, но все же не остановился, достиг намеченного рубежа.
Вечером сидим в землянке. Потрескивают поленья в печурке. Кувалдин бреется, примостившись у коптилки, сделанной из снарядной гильзы. Бритва в его огромной руке кажется игрушечной. Глаза у Кувалдина спокойные, с поволокой. Но - странное дело - на его лице я никогда еще не видел следов усталости. Егор улыбается редко, скупо. Но когда улыбается, - черт возьми! как бы тяжело ни было у тебя на душе, все проходит. Я беру газету и начинаю читать.
- Ну, что там, прет? - спрашивает Кувалдин. Он аккуратно вытирает бритву, кладет ее в футляр.
- Выдохнется, - отзывается Чупрахин.
Мы разговариваем короткими фразами. На душе у нас тревожно. Ходят слухи, что немцы заняли Ростов.
Мухин лежит в углу землянки. Он осунулся, побледнел.
Егор присаживается к нему, говорит:
- Алеша, есть у меня в дивизии знакомая девушка. Она дружит с одним хорошим врачом, который не выдаст твоей тайны.
- Надоел я вам, - грустно вздыхает Мухин. - Ничего вы не понимаете. Он приподнимается и, сидя, долго смотрит в маленькое окошко землянки. Помните, говорил, что у меня отец на фронте? Он погиб, ребята.
Кувалдин, набросив на плечи шинель, уходит. Через.
полчаса он возвращается с двумя девушками и обращается к нам:
- Товарищи, освободите на минуту помещение, доктор посмотрит, что за болячки на теле у Мухина.
Я задерживаюсь у выхода. "Аннушка, ты что же, не узнаешь меня?" хочется крикнуть. Но Сергеенко стоит ко мне спиной, взяв Егора под руку. Так вот почему Кувалдин интересовался Аннушкой, он уже тогда знал, что она в нашей дивизии.
Захлопываю за собой дверь. Падает редкий снег. Бьются волны о берег. Темень. Ни звука. Кажется, нет никакой войны на земле; все: и мы, стоящие у входа в землянку, и немцы в Ростове, политрук, который каждый день рассказывает нам о тяжелых боях на подступах к Москве и Ленинграду, - сон; только стоит открыть глаза - все это исчезнет.
- Заходите, - приглашает Егор.
Занятый своими мыслями, не трогаюсь с места. Слышу голос Кувалдина:
- Я провожу, Аннушка.
- Не надо, Егор, - отвечает она и вскрикивает: - Ой, руку, медведь! Ладно, проводи.
Голоса удаляются, глохнут. Подходит Чупрахин.
- Видал, как наш Егор Васильевич околдовал радистку, - говорит он мне и тут же с наигранным пренебрежением заключает: - И что в ней хорошего, в блондинке? Зачем только таких на фронт берут?
- Вот как вы о девушках! - Это голос врача. Она подходит к нам незаметно. Бледный пучок света, идущего из землянки через полуоткрытую дверь, падает на ее лицо.
- А-а, доктор, - как бы извиняясь, обращается к ней Чупрахин. Кажется, если не ошибаюсь, товарищ Крылова?
- Да, Маша Крылова, и тоже почти блондинка, - шутит она и грозит пахнущим лекарством пальцем. - Когда-нибудь ты мне попадешься в операционной, вот там и посмотрим, зачем нас берут на фронт, - с улыбкой добавляет Крылова и спешит догнать Егора с Аннушкой.
Иван шумит ей вслед:
- Уж я-то вам никогда не попадусь, запомните, моя фамилия Чупрахин.
Спускаемся в землянку.
- Коля, - радостным голосом встречает Мухин, - болячка моя пустяк, скоро пройдет.
Мы смотрим на него, и нам делается весело.
Приходит Егор, вслед за ним появляются Шапкин и Беленький. Раздеваясь, Захар сообщает:
- Завтра начнутся настоящие дела.
- Значит, решили? Под Ростов? - спрашивает Мухин.
- Нет, приступаем к регулярным занятиям.
- Академия! Значит, тетради, карандаши, двойки, тройки и прочие подъемы по расписанию? Люблю учиться! А гауптвахта будет?
- Для тебя и гауптвахта найдется, - строго посмотрев на Ивана, говорит Захар.
- А кто будет воевать? Тот старик, который в станице нас встречал? Интересная академия!
- Учиться всегда полезно, - роясь в вещевом мешке, замечает Беленький. - Ученому море по колено, а неграмотный в луже утонет...
- Эх ты, философ в противогазе, - смеется Кувалдин. - Куда собираешься?
Беленький не без гордости отвечает.
- Командир роты просит помочь ему наладить ротную канцелярию.
- На повышение идешь? - вмешивается в разговор Чупрахин. - Валяй, оттуда, смотри, и в редакцию попадешь. Только не забывай своих друзей, что-нибудь напиши. А уж мы тут тебя прославим. Будем всем показывать твои статьи: смотрите, что наш Беленький сочинил!
Кирилл забрасывает мешок за спину, обращается к Ивану:
- Вот что я тебе скажу... Нет, ты послушай...
- Прорвало философа, спасайтесь! - кричит Чупрахин, дурашливо пряча голову под охапку соломы, - Уходи скорей, командир ждет...
- Отбой! - командует Шапкин.
Не спится.
- Алеша, ты не спишь?
- Нет, что-то жарко.
- Разговоры! - строго обрывает Шапкин. - Распарило, завтра не то скажешь.
...Утром после завтрака опять выходим в поле, метаем гранаты. Под вечер войска выстраиваются вдоль берега. Серая лента строя уходит далеко за выступ. На волнах покачиваются небольшие суденышки. Они приторочены к наспех сделанным причалам.