А когда уже видишь эту размытость или белизну, сразу возникают розовые, дальше алые, красные, почти синие сияющие полянки, степи, океаны кристаллов до самого горизонта. И все светится. Пространство, сотканное из солнечных нитей, внутри которого оказываешься сам.
Сергей оглянулся на друзей, все стояли, замерев в благоговейном молчании, даже Исаев, даже Кочетов, и выражение их лиц вкупе с энергетическим нимбом на головах привело к ассоциации с раем.
Кто-то всхлипнул от избытка чувств. Это была Катенька. И этим возгласом она сумела выразить общий восторг, немое благоговение…
— Я теперь вижу, — сказал философ, — что только таким и должна быть кузница Богов. Я имею в виду место, где их выпекают, как пирожки.
Приятели побродили еще. Виктор попытался-таки отломить карандашик кристалла — как и ожидалось, ему это не удалось.
То ли экскурсия помогла, то ли были еще какие-либо скрытые причины, но настроение их, пасмурное с утра, выровнялось. Сергей, бродя вместе со всеми по хрустальным тропинкам, смотрел на сочетания случайных цветных узоров — отблески бесчисленных алмазных граней, — и говорил себе, что никогда-никогда больше этого не повторится, никогда они уже не смогут встретиться друг с другом с таким вот настроением, когда случайно встреченный взгляд вызывает беспричинную улыбку, тут же возвращаемую тебе. Волков украдкой поглядывал на своих товарищей, с которыми пережил так много, и изо всех сил старался высмотреть черты их дальнейших судеб в изломах кристаллических теней. Досматривался Сергей до того, что вся их компания являлась ему, как на старом снимке, подписанном: детство будущих скромных богов.
Что было дальше? Не запомнилось… До самого разъезда они так друг с другом ни о чем дельном не потолковали, не сговорились насчет тех будущих бесконечных веков, уже тронувшихся вдаль, нагруженных событиями будущих вечных жизней. Помнится, Сергей был поражен не столько отсутствием печали — ведь расставались, возможно, навсегда, — сколько чистосердечнейшей естественностью радостного ожидания, ибо и тогда, да и долго еще потом, он не осознал до конца простую истину, что все они куклы. И кто-то время от времени впрыскивает в них эликсир печали, радости, горя — всего, что надо кукловоду. И все довольны, принимая чужую волю за собственную чудную окраску чувств — радость, любовь, экстаз, — идя тем самым на компромисс, который и делает возможным собственное существование.
Впрочем, Волков помнил горячую речь Малинина, последний раз напрягавшего мощь своего философского интеллекта, мгновенно обесценившегося новым статусом владельца (зачем Владыке интеллект?!).
— Смысл! — восклицал он, задетый чьим-то вопросом. — Кто говорит о смысле там, где смысла нет по определению? Наши уважаемые планетарные Мозги просто вклинились в бесконечный процесс, придав ему видимость порядка. А смысл? С точки зрения меня лично, дальнейшая моя жизнь приобретает огромный смысл. И с точки зрения нашего друга Семена тоже. А вот какой смысл будут видеть обитатели его мира, когда их будут жарить на ядерных горелках — это уж вопрос иного порядка. Каждый сверчок должен знать свой шесток. Хотя меня лично не интересует шесток безымянного сверчка из чужого мира.
— Ты безнравственен, как все ученые, — сказала Катенька, ласковой безмятежностью тона только поощрив отдалявшегося мужа.
— Безнравственен! Я лишь описываю уже существующее явление, а не пытаюсь его изменить. Это уже сделал Мозг и ему подобные. Кстати, они дали возможность каждому — каждому! — обрести бессмертие. Цепь перерождений по закону вероятности обязательно прервется паломничеством, т.е. личным бессмертием человека-творца.
— Вот этого я решительно не понимаю, — сказала Марго.
— Этот Мозг один, нас много, Вселенных еще больше, существ вообще не пересчитать. Где же все это помещается?
— Радость моя, ты слышала о замкнутых мирах?
— Нет, конечно.
— Ну и ладно. Суть в том, что, если Галактика или Вселенная уравновесит энергию притяжения всех своих тел — звезд, планет, пыли — и энергию массы этих тел, то суммарная энергия станет равной нулю: плюс на минус дадут мир с нулевой массой, то есть не более чем точка, даже нуль. Миллионы Вселенных могут составить часть твоего серого вещества, а создавать их силами нашего планетоидного Мозга довольно просто. Достаточно несколько килограммов вещества сжать до десяти-пятнадцати энергограммов в кубическом сантиметре, и процесс запущен. Ты особенно не напрягайся, просто поверь, что создать Вселенную легко. А вот как Мозг привязывает наше сознание к этим поделкам, это я постичь не могу. Так выпьем же, друзья, за чудо нашего преображения, потому что мне что-то становится грустно.
И они пили вино, подаваемое очень похожим на тумбочку роботом-официантом с подносом наверху, на котором один за другим появлялись сосуды с напитками.
Врезалось в память Сергею то, когда они вдруг остались вдвоем с майором Михайловым и тот стал рассказывать ему о чем-то — о детстве? о брате?..
— Брат был для меня и другом, и отцом, всем. Я был еще шпаной, а Алексей уже работал в полиции. А шпана она везде шпана. В нашей банде главарем был подлый злобный хорек. Это я сейчас знаю, что он был хорьком, но тогда, подростком я взирал на него снизу вверх, он был для меня кумиром — самым храбрым, самым сильным. А какие у него были бицепсы!.. Я был принят в компанию недавно и должен был утвердить свое место под этим заманчивым для меня солнцем. Этот хорек организовал чистку банкоматов в порту, и возглавить нападение должен был я. Это было что-то вроде экзамена, проверки новобранца. На самом деле это подлое животное — наш главарь — всегда таким образом подставлял новичков на случай возможного провала.
Виктор вздохнул и огляделся. Он невидяще смотрел на одиноких прохожих, серебристо мерцающий купол искусственного неба…
— Когда нас взяли, — продолжил он, — главарем оказался я. Все на меня показали, а я не имел права отпираться. Это было бы не по-мужски. Тогда я бы точно получил срок, если бы не брат. Он быстро разобрался, что к чему, и насел на следователя. Я помню, мы втроем сидели в кабинете, и брат говорил, что людям надо верить. Если не верить человеку, то и жить не стоит. Алексей сказал, что готов своей жизнью поручиться, что я никогда больше не преступлю закон.
Конечно, брата знали, и ему в полиции верили. Мне тогда дали условно, буквально формальное наказание. Мы потом вышли… я помню, шли рядом, и брат повторил: «Это самое трудное — поверить человеку. Себе иногда не веришь, что там о других говорить! Запомни это, братишка. Тебе не только я поверил, на тебе теперь ответственность за две судьбы: мою и Сергеича, твоего следователя. Но я верю, я знаю, человеку стоит верить». Так он и сказал, а потом его убили.
— Я его не убивал, Виктор. Мне ты должен верить. Я клянусь…
— Понимаешь, я бы не стал тебе рассказывать об Алексее, если бы не понял, что ты ни при чем. Я просто хочу найти убийцу.
— Мы его вместе найдем, Виктор, — пообещал Сергей.
— Ну что ж… побратим, — сказал он и протянул твердую сильную руку.
Глава 4. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Сергей немного помедлил, прежде чем пройти черную мембрану, перекрывающую коридор в его мир. Что ждет его впереди? Каков окажется мир, созданный его собственным подсознанием? Какова жизнь Бога?
Утром за ним зашел Персей, управляющий этим планетоидом.