– Ты что, собирался закусывать этим? И гостя угощать?
– Ну, дорогая, чем богаты, – разводит руками Сергеев.
– Балда, – говорит Сергеева, быстро расставляя тарелки на столе.
На тарелках – хлеб, нарезанная кусками консервированная ветчина, консервированные маслины, огурцы и помидоры.
– Я всегда говорила: если мужиков не покормишь – с голоду подохнут, а не догадаются в собственный холодильник заглянуть, – она раскладывает вилки и садится рядом с мужем.
– Спасибо, дорогая, – Сергеев ласково гладит ее по плечу.
Марина, усмехаясь, сбрасывает его руку:
– Наливай‑ка и мне, дорогой.
– Выполняем, – отвинчивает красную пробку Сергеев.
– Майкл, вы кушайте, мой вас еще успеет догнать, – на тарелке перед Майклом мгновенно вырастает горка ветчины, заботливо окруженной пятком огурцов.
– Спасибо, – Майкл смущенно и благодарно смотрит на Марину.
Он откусывает кусок хлеба и понимает, как же он проголодался.
– Тебе на треть, дорогая?
– Да. Слышишь, Сергеев, а тебе не стыдно тратить казенное имущество?
– Стыдно, – признается он, разливая Майклу и себе, – но, представь себе, я сегодня успел договориться с Ченем Ли по поводу устройства аппарата для возгонки спирта из подручных средств.
– Это же из каких таких подручных средств?
– Да из чего угодно, что может бродить, из зерна, например. Найдем же мы где‑нибудь в округе зерно, в конце концов.
– А если не найдем?
– Значит, посадим и вырастим. Ну, что ты привязалась, я же не фермер, – улыбаясь, смотрит на жену Сергеев. – Да и спирта у нас пока достаточно.
– Знаю я твое это «пока», – смеется Марина.
Майкл, улыбается, глядя на них. Не в первый раз в жизни он жалеет, что не нашел себе жену. Глядя на таких женщин, как Марина, и их мужей, таких как Слава Сергеев, Майкл понимал, чего он лишен в своей упрямо холостяцкой жизни. Еще двадцать минут назад он думал, что сойдет с ума, если не поговорит с кем‑нибудь, кроме Майкла и Ричарда (их он не хотел загружать своими проблемами). Просто поговорит, поговорит о чем угодно, кроме смерти Майкла Докса. Ему казалось, что он не сможет проглотить ни кусочка пищи, горло было сжато стальными тисками спазма. Теперь, сидя за столом с Сергеевыми, он понимал, что жизнь продолжается, что надо продолжать жить и что он не виноват в смерти своего солдата. Он понимал, что Марина и Слава спорят между собой, говорят так, как будто бы ничего не случилось, потому, что понимают, как на душе у Майкла. И он был благодарен им.
– Давайте выпьем, друзья, – он поднял свой стакан.
Они подняли стаканы и выпили. Минуту посидели молча и Марина негромко сказала:
– Совсем еще молоденький.
– Да, – выдохнул Майкл.
– Моложе нашего Олега.
– Вашего сына?
– Да.
– У Олега неплохой бизнес в Штатах, – почему‑то устало сказал Сергеев. – Он уехал туда на учебу по приглашению Калифорнийского университета, да там и остался.
– Мы ему посылали деньги первые два года, звонили каждую неделю, хоть это и было дорого, а он отвечал письмом раз в год, – горько сказала Марина, рассеянно вертя в руках вилку, – письмом из двух строчек. «Все нормально, жив, здоров». Ни «как у вас дела», ни «как живете», ничего.
– Ты думаешь, что Майклу интересны наши семейные дела, Мариш?
– Я же знаю, что вы подумали, Майкл, – улыбнувшись уголками губ, сказала Марина, пристально глядя на него.
– Вы подумали, как же мы могли оставить там нашего сына, если любим его.
– Ну, – замялся Майкл.
– Вот видите, я угадала, – загадочная улыбка на миг возникла на губах женщины и тут же пропала.
– Мы где‑то проморгали собственного сына, – сказал Сергеев.
– Не где‑то, Слав. Ты – с утра до вечера в больнице, операции, операции, приходишь домой без задних ног и валишься от усталости. Я с утра до вечера в роддоме, когда и всю ночь, когда и весь день. А Олег всегда один – в школу, из школы, так и вырос, сам себе и сам в себе.
– Ну, один раз у него все‑таки родственные чувства проснулись – он нас все‑таки вызвал к себе, – сказал Сергеев.
– Да, вызвал, – спокойно ответила Марина.
Было видно, что ее гложет какая‑то боль, старая незажившая рана.
– Вызвал, только на пять лет забыл про мои и твои дни рождения. Забыл сказать, что женился, что у него родились дети, наши с тобой внуки.
– Знаете, Майкл, страшно это было – смотрят на тебя твои внуки и боятся тебя, плачут, – говорит Сергеев.
– Потому, что их папочка постарался, – говорит Марина.
– И вы почувствовали себя чужими? – осторожно спрашивает Майкл.
– Да, – кивает Слава. – А потом как‑то случайно Маринка увидела рекламу по телевизору о вашем фонде. Еще смеялась, мол, бесплатно проедемся через всю страну на поезде, природу посмотрим.
– Ну, смеялась, ну и что? – гордо смотрит на мужчин Марина.
– Адам взял нас за руки, – вспоминает Сергеев, – нас скрутило, сидим, как пришибленные. А потом Маринка мне и говорит: «Слышишь, Сергеев, мы же с тобой не старики еще, поехали, а?» И мы поехали.
– Как же вы не побоялись, Марина Петровна? – восхищенно смотрит на Сергееву Майкл.
– А чего бояться? – она совершенно так же, как муж, пожимает плечами. – Мы с Сергеевым в Чечне были три года, такого там навидались, что ни в одном кошмарном сне не увидишь. Сергеев, как всегда, хирургом, а я работу в роддоме бросила, по всем инстанциям прошла, в какие только двери не стучала, со сколькими только болванами в министерствах не ругалась, а все‑таки уехала с ним вместе медсестрой.
– Страшно было? – спрашивает Майкл. – Говорили, там война серьезная вышла.
– Поначалу страшно, но привыкли. Я там потом в травмпункт при госпитале устроилась, легкораненых зашивала, вот ему, – она легонько толкает мужа в плечо, – на операциях ассистировала.
– Вам говорили, что вы великая женщина? – торжественным голосом спрашивает Майкл.
– Майкл, – утрированным тоном Отелло рычит Сергеев, его выдает только улыбка, – я ревную!
– Простите, – смущается Майкл, – простите, друзья, я что‑то не то несу сегодня.
– Не ревнуй его, Сергеев, – Марина кладет голову мужу на плечо, – он правду говорит.
Они, улыбаясь, смотрят друг на друга – Сергеевы и Майкл.
– Вы держитесь, Майкл, – тихо говорит Марина, – вам нужно держаться, вы же солдат, должны понимать, что вам нельзя раскисать.
– Да я не раскисаю, Марина Петровна, – смотрит на нее Майкл и впервые в жизни не стесняется того, что у него в глазах появляются слезы и что голос предательски дрожит.
– Наливай, Сергеев, – решительно выпрямляется Марина.
– Слушаюсь, дорогая…
На смотровой площадке Адам и младший Джек смотрят на то, как диск чужого солнца медленно валится к горизонту.