В эту ночь мне удалось уснуть с большим трудом.
ОТКРОВЕНИЯ
На следующий день я был на работе едва ли не раньше всех. О законном праве
на отдых после экспедиции нечего было и думать. Необходимо повидаться с
Петром, прежде чем нас начнут крутить аналитики.
Но, придя в кабинет, я час или полтора простоял у окна, не в силах
оторваться от воспоминаний о своих ночных видениях. Их стало значительно
больше, хотя по-прежнему они были непонятны и беспорядочны.
Я видел угловатые серебристые машины, что со свистом взлетали и садились
где-то на окраине города. Мелькали какие-то лица - то радостные, то
искаженные ужасом. Разливалось на горизонте море синего огня, закрывая
горную гряду. Разверзались трещины, в которые уходили целые улицы. Много
было и других непонятных и необъяснимых образов.
Я так и не смог себе ответить - что это было? Сны? Но сны после
пробуждения забываются и ускользают. А тут все наоборот - я стою у окна и
вспоминаю все новые и новые детали, подробности, лица, даже голоса.
Воспоминания? В моей жизни не было ничего этого, даже пруда с огромной
ржавой пушкой. Я хорошо помнил свое детство. В нем была старинная школа из
красного кирпича с залитыми водой подвалами. Была скамеечка во дворе, где
старшие ребята делились с нами, малышней, своими хулиганскими мыслями и
историями. Много чего я мог вспомнить, но не было в моем прошлом стальных
машин, уносящихся вдаль стремительными стаями. Не было огня, клубящегося
над горами.
В конце концов, до предела измотав себя размышлениями, я повернул ключ и
вышел из кабинета.
И почти немедленно был схвачен за рукав какой-то малознакомой особой из
Сектора классификаций. Оказалось, Гришаня проигнорировал правило о
протоколировании исследований и записи вчерашних событий на лугу не
существует. Теперь эксперты надеялись восстановить хоть что-то по нашим
рассказам. С одной лишь целью: сопоставить признаки и дать ответ - чем
было вчерашнее Нечто. Или зафиксировать его как вновь открытое Явление.
Интересно, как они его назовут. Мнемозавр? Или Гипнодок? Скорее всего
просто - Ершовский феномен. Как бы там ни было, меня это мало волнует.
Собственные проблемы куда важнее.
Я пообещал зайти, как освобожусь, и отправился искать Петра. Пользоваться
телефоном не хотелось - такие разговоры следует вести с глазу на глаз.
Дверь в Петькин кабинет оказалась заперта, я постучал. Мне открыли не
сразу. Мы встретились взглядами - и сразу все друг про друга поняли.
Поговорить нам, без сомнения, стоило.
- Выйдем на крышу? - предложил Петр. Вертолетная площадка была пуста.
Гигантская буква Н в белом круге блестела, как новая - позавчерашний дождь
смыл с нее всю пыль, а новая еще не залетела на высоту в шесть этажей. Мы
подошли к краю крыши, облокотились о перила. Очень удобно разговаривать на
краю крыши, если не хочется смотреть собеседнику в глаза. Всегда можно
сделать вид, что глядишь вниз, ведь там столько всего.
- Кто первый рассказывает? - проговорил Петя, словно предлагал выбирать
водящего в детской игре.
- Ты.
- Хорошо. Ну, что... До дома вчера добрался нормально. Лег спать. Начала
сниться какая-то ерунда, а потом...
- Какая ерунда? - прервал я его.
- Да ну... Полная чушь. Не хочу и рассказывать.
- Петя, это важно.
- Ну хорошо, хорошо, - он сделал мученическое. лицо и закатил глаза,
словно бы с трудом вспоминая. - Снилось, будто идем мы с тобой... или не с
тобой - не помню. Одним словом, идем по траве, по полю.
.. или не с
тобой - не помню. Одним словом, идем по траве, по полю. Впереди - деревня.
Красивая такая, домики уютные, крепенькие - как игрушки. Идем, а сзади
семенит какой-то... Мне почему-то показалось, японец. Маленький,
чернявенький, в белом халате. Бежит, хватает за руки, норовит что-то
сказать. Я отмахиваюсь, прибавляю шагу, а он не отстает. Наконец забегает
вперед, руки расставляет, и мы, так и быть, останавливаемся. И тут... Я не
очень понял, как это получилось... Он, этот японец, как будто бы берет за
край деревни - и отодвигает в сторону. Словно шторы отдернул,
представляешь? А там - за этими "шторами" - рычаги, пружины, шестеренки -
чего только нет! Ну... собственно, и все.
- М-да... - только и сказал я.
- Я же говорил - чушь, - виновато развел руками Петька. - Но это только
цветочки. Я после такого дела проснулся, минут пять провалялся,
удивленный, - и опять уснул. Самое-то жуткое утром началось. Помнишь, у
меня дома целая стенка фотографий? Еще от бабки с дедом остались. Я
просыпаюсь, смотрю на одну. Там мой дед с тремя офицерами. Они тогда в,
Праге были, после войны. Всю жизнь смотрел на эту карточку, привык к ней,
как к обоям. А тут вдруг что-то во мне дрогнуло. Зову свою маманю с кухни
и спрашиваю: вот этого майора, слева от деда, Николаем зовут? Она говорит,
да, дядя Коля. Она ведь тоже с дедом в Праге жила, он там долго был и всю
семью туда перевез. Матери моей тогда лет четырнадцать исполнилось, она
всех дедовых друзей помнит.
- Петя, - не выдержал я, - все-таки что странного в том, что дедушкиного
товарища звали дядей Колей?
- Да странно то, что я об этом знаю! Я ведь вживую не видел его никогда.
Ты дальше слушай. Я с матерью утром полчаса перед этими фотографиями
стоял. Там масса людей, про которых я никогда ничего не знал, не
спрашивал, потому что они мне были неинтересны. И вдруг выясняется, что я
про каждого что-то знаю! У одного дочка завмагом стала, другого машиной
задавило, третий дом какой-то продал... Скажи, откуда это взялось? А ведь
это еще не все. Отошел я от фотографий, двинул на работу, а в голове - то
одно, то другое. Столько всякого мусора в мыслях, ты себе не представишь...
- Мусора, говоришь? Ну почему же? Представлю. Петька пристально посмотрел
на меня.
- А ну, выкладывай, - велел он.
- Может, сначала ты договоришь?
- Собственно, я уже договорил...
Я кратко поведал Петьке о своих видениях. Рассказал все честно, ничего не
утаивая. Даже про ночные слезы не умолчал. Он слушал меня, и было видно,
что надежд разобраться по горячим следам остается все меньше. Все только
запуталось.
- Мы серьезно влипли, Олег, - сказал он.
- Это неизвестно, - я покачал головой. - Надо еще разбираться.
- Все известно! Ты хоть понимаешь, что мы немедленно должны обо всем
доложить начальству?
- Доложим. Не первый раз. Сделают нам тесты, экспертизы - на амнезию, на
шизофрению, на еще какую-нибудь дрянь, разберутся, что опасности мы не
представляем. Лично я никаких других изменений в себе не чувствую.
- Нет, Олег, ты так ничего и не понял. Скажи, ты согласен, что после того,
как это ершовское чудище ударило нам по мозгам, у нас открылось какое-то
шестое чувство? Ну посуди сам - раз я по фотоснимкам могу определять имена
и биографии...
- Ты - да. А что со мной - еще неясно.
- Да все тут ясно, Олег! Знаешь, кто теперь мы с тобой? - он даже понизил
голос. - Мы - аномалы! Дошло?
- Аномалы... - я словно бы попробовал это слово на вкус. Вкус показался
горьковатым.