Про Надежду.
- Да что вы все извиняетесь?! - я вскакиваю и начинаю кружить по кухне. -
Что вы все такие деликатные? Почему ты решила, что мне неприятно
вспоминать Надежду? Запомни раз и навсегда: я люблю о ней вспоминать. Мне
приятно о ней вспоминать. И я хочу о ней помнить, так что не стесняйся
лишний раз назвать ее имя!
Катенька обхватила щеки ладонями, глаза ее подозрительно заблестели.
- Олежек! - умоляюще шепчет она. Я моментально остываю, сажусь в кресло.
- Прости, Катенька.
- Ничего, Олежек, это я виновата.
Мне не хочется ничего ей объяснять. Хотя сказать можно многое. Вероятно,
моя ранняя старость началась в тот день, когда я стоял по одну сторону
гроба, а весь остальной мир - по другую. Между нами лежала Надежда. Мои
друзья совершенно искренне мне сочувствовали, вот в чем дело. Они даже
подбадривали меня - ничего, мол, жизнь продолжается. Правда, при этом
отводили взгляды. Они обещали заходить почаще и полностью сдержали
обещание. В первое время их невыносимые визиты происходили почти каждый
день. Они приходили, садились на кухне со скорбными лицами, я наливал им
чай... Разговоры не клеились. Про Надежду они стеснялись напоминать, как
сейчас Катенька, а все другие темы казались им мелкими по сравнению с моей
бедой.
Мои друзья решили, что я умер вместе со своей женой, а в моем теле
осталось что-то непонятное, какая-то душа-мумия. Отныне они не
рассказывали при мне сальных анекдотов, не хвастали приключениями по
женской части. Даже громкий смех в моем доме казался им недопустимым.
Я ничего не говорил, но мысленно орал им: что же вы делаете, сволочи! Не
хмурьтесь, не молчите! Таскайте меня по кабакам, заваливайтесь ночью
пьяные и веселые, приводите своих нечаянных подружек - не прогоню, не
обижусь. Жизнь продолжается, и я хочу жить!
Жизнь продолжается, уверяли они меня на кладбище. Но, видимо, уже знали,
что продолжать им придется без меня. Нет, они остались верны мне. Пустят к
себе в любое время суток, окажут любую услугу, дадут взаймы сколько надо
денег. Но сами - сами не придут ко мне ни с какими просьбами. Это не
дружба. Это шефство.
Почему? Не знаю точно. Сначала думал, что в день похорон я изменился
настолько, что стал другим человеком. А потом понял, что они тоже
по-своему любили Надежду...
Катенька сидит грустная. Она жалеет, что затеяла этот разговор. Мне
хочется ее утешить.
- Катенька! - зову я. - Хочешь, я покажу тебе Зазеркалье?
- Разве я похожа на маленькую девочку, - обиженно говорит она, - чтобы
рассказывать мне сказки?
- А разве я похож на сказочника? А ну, вспомни, где я работаю?
Ее глаза мгновенно просыхают и вспыхивают чудесным светом. Она обожает,
когда я рассказываю про свою работу. И не упускает случая притворно
удивиться - как мог такой зануда, как я, попасть на загадочную и
увлекательную службу в Ведомство.
Мы идем в прихожую и останавливаемся перед зеркалом.
- Что ты видишь в нем, Катенька?
- Себя. И тебя.
- Но ты не можешь видеть себя там, потому что ты здесь, рядом со мной.
- Ну, то есть свое отражение.
- Верно. А что такое отражение?
Она с беспомощной улыбкой заглядывает мне в глаза, пытаясь увидеть там,
что за тайну я сейчас ей открою.
- Отражение - это просто картинка на поверхности зеркала, ты согласна?
- Ну... Да.
- А теперь - принеси фотоаппарат. Катенька улетает в комнату и быстренько
возвращается с аппаратом.
- Итак, - говорю я с видом фокусника, - отражение - не более чем картинка
на стеклянной плоскости.
От нас до плоскости зеркала - примерно полтора
метра. Наводим резкость...
Я кручу лимб объектива и через секунду вижу резкое изображение рамы
зеркала и нескольких засохших пятнышек лака для волос, прилипших к стеклу.
- Поверхность зеркала - в резкости. Убедись сама, Катенька.
- Да, - она смотрит в глазок "Зенита". - И что?
- А теперь посмотри на свое отражение!
- Та-ак. Ой, нерезко! А почему?
- Да потому, что твое отражение не на поверхности! Оно в глубине зеркала,
понимаешь? Оно - в Зазеркалье.
- Здорово! - восхищенно говорит Катенька. - Но почему?
- Не знаю. Мое дело - находить и описывать Явления. А объясняют их совсем
другие люди.
- Здорово, - зачарованно повторяет она. - Надо будет Вовке показать.
Вовка - ее сын. Я его от всей души не люблю. Вернее, разлюбил. Раньше это
было очаровательное игривое существо, которое постоянно баловалось и
шкодило, а будучи застигнутым, с громким визгом и смехом убегало и
пряталось под диван или за кресло. Теперь это маленький тиран и
скандалист, который умеет только требовать, требовать и требовать... Он не
виноват. Это безотцовщина.
...Я возвращаюсь от Катеньки в первом часу ночи. Вот и мой дом. Лера
открывает мне дверь и слабо улыбается.
- Я волновалась... Ты на работе задержался?
- Да, - отвечаю я и валюсь спать. Господи, как же легко я научился ей
врать...
ОТЪЕЗД
Меня разбудил кашель дворника, проникший через открытую форточку. Через
несколько минут злорадно запищал будильник.
- Сейчас встану, приготовлю завтрак, - пробормотала сквозь сон Лера.
- Спи, я сам, - шепнул я, слезая с кровати.
Город был тихим, пустым и влажным от утреннего тумана. Дворник продолжал
покашливать, скребя метлой по асфальту.
Я поставил чайник, умылся и по привычке полез в шкаф за своим серым
двубортным пиджаком. Но потом вспомнил, что на сегодняшний день форма
одежды другая. И повесил пиджак обратно, бережно стряхнув с него пару
невидимых пылинок.
К костюмам я отношусь уважительно. Потому, что это не просто одежда. Это
оболочка, дорогой футляр, надежная защита от косых взглядов. Он должен
быть безукоризненным, ведь у нас и по сей день принято встречать по
одежке. Если вдруг на моем пиджаке появится неаккуратная складка или
пятно, то человека, с которым я общаюсь, это может навести на нечаянную
мысль о невнимательной жене или плохо убранной кухне с каплями борща на
столе, как это бывает у простых людей. Нет и еще раз нет. Сотрудник
Ведомства не имеет права быть похожим на обычного человека. Глядя на меня,
никто не должен догадаться или даже заподозрить, что у меня дома текут
краны и отклеиваются обои. Ведомство выше земных неурядиц. Этой святой
цели служат и наши строгие костюмы, и дорогая парфюмерия, и личные
парикмахеры.
Но сегодня все иначе. Сегодня я - работяга-геодезист, а значит, нужно
надеть линялые армейские штаны, тельняшку, ботинки с ржавыми заклепками.
Бриться необязательно. Одеколон - вообще противопоказан.
Это дома или в гостях геодезисты могут быть щеголями. А на работе, в
глухой деревне, где грязи по уши, запах "Кристиан Диор" может вызвать
только дружеский совет окружающих: похмеляться дешевле "Тройным"...
Утренняя прохлада уже начала отступать с городских улиц, прячась в
подвалах и щелях между домов. Все чаще сердитыми жуками проносились
одинокие машины. Я чувствовал легкую обиду. Хотелось, чтобы подольше город
принадлежал только мне и дворникам.