— Не трогайте меня! — Людмила дернула головой.
— Отвечай на вопросы, дрянь! Я тебя предупредил.
— Это не я!
— А кто?
— Это Кролль с Сапегой!
— Подробности... — Рокотов опять кольнул Маслюкову в скулу.
Как он и ожидал, ничего нового Людмила не рассказала.
Та же «радиостанция», та же литовка снайперша Вейра, тот же микроавтобус ГАЗ, те же способы связи со старшим группы.
— У меня есть бумаги, — всхлипнула женщина.
— Какие?
— Мне Кролль оставил папку...
— Что в ней?
— Какие то схемы. Я в них ничего не понимаю...
— Где они?
— В комнате...
— Где именно?
— В секретере.
— Где в секретере? — педантизму Рокотова не было предела.
— Вы не найдете. Давайте я покажу...
— Только медленно.
Владислав поставил Людмилу на ноги, перехватил за узел полотенца и провел по коридору в комнату.
У дверного проема Маслюкова закашлялась. Рокотов подтолкнул ее вперед и с запозданием увидел, как террористка качнулась влево, выбросив вбок ногу. Он подсечкой уложил женщину на пол, одним прыжком влетел в комнату, и тут из невидимого со стороны коридора угла на пол рухнул высокий плоский шкаф со стеклянными дверцами, на полках которого сверкали хрустальные фужеры и вазы.
Никакого секретера в комнате не было. Маслюкова элементарно обвела вокруг пальца незнакомого с обстановкой квартиры Владислава, заманила его в гостиную и ударом ноги перебила тонкую ножку горки с посудой.
Полцентнера хрусталя разлетелись вдребезги. По дому пошел такой звон, что половина жильцов пулей вылетела из теплых постелей и бросилась кто к телефону, кто к окнам.
— Па а ама а агите е е!!! — истошно заорала Людмила и перевернулась на спину. — Убива а ают!!!
Рокотов перепрыгнул через упавшую горку и ребром стопы перебил Маслюковой трахею и пищевод.
Пенсионер охранник был первым, кто сообщил о происшествии в милицию. Ибо он сидел рядом с телефоном, курил и вспоминал прошедшие годы.
Услышав грохот и женский вопль, экс сторож тут же сорвал трубку.
Милиция в Минске действует оперативно.
Первый экипаж прибыл к дому на Индустриальной улице через шесть минут после звонка. За ним спустя сорок секунд подтянулись еще две машины и четверо автоматчиков помчались вверх по лестнице.
Оставшиеся на улице восемь милиционеров с трех сторон заблокировали дом.
* * *
— Ты упрощаешь, — Дмитрий Чернов по прозвищу Гоблин, бывший «звеньевой» одного известного в Питере рэкетирского коллектива, а ныне — преуспевающий журналист, отрицательно мотнул бритой башкой. — По твоему, Милошевич — ангел, а все остальные — дерьмо собачье. Так не бывает.
Иван Вознесенский помешал сахар в чашке кофе.
— У Слободана есть ошибки, но непринципиальные...
— Щас! Косово, это чо, непринципиально?
— В проблеме Косова Милошевич не виноват.
— А кто виноват? — Гоблин мыслил исключительно конкретными категориями: «Раз виноват — в грызло. И нечего базары разводить».
— Тито.
— Ах, Тито?! Тады понятно. Мы тоже по молодости частенько из барыг «кабанчиков» заделывали. Кредитов наберут, бабульки со счетов поснимают — и пропадают. Или дохнут... На покойника чо списать — милое дело.
— У Милошевича выхода не было. Когда он президентом стал, в Косове заваруха уже вовсю шла. Можешь у Влада спросить, если мне не веришь...
— Влада там три года назад не было.
— При чем тут это? — Вознесенский долил себе сливок. — Он же все Косово прошел, с жителями общался.
— У Влада отношение к этой проблеме своеобразное, — заявил Димон, — как и ко всей мировой истории.
— И он туда же? — усмехнулся Иван. — Небось Носовского с Фоменко перечитывает?
— Ну... Я тоже тут книжульку их взял. Завлекательно, блин. Хорошо пишут. И, главное, по теме, без всей этой зауми.
— Ты серьезно? — Вознесенский с подозрением посмотрел на беспечного бугая с подвязанной левой рукой. — А как же таблицы всякие, схемы, пасхалии?
— Фигня это. Мне Влад объяснил. Если чо непонятно или скучно, можно пропустить и дальше читать. Общее впечатление не портится.
— Да уж, с рекомендациями твоего нового друга поспорить трудно.
— Влад — пацан конкретный, — весомо заявил Гоблин.
— Вижу. Между прочим, как он?
— Нормалек. С хатой его все решили, паспорт восстановили.
— А где он сейчас?
— По делам уехал...
— Ты мне так и не рассказал, чем вы тут занимались...
— И не расскажу, Ванюня, не обессудь. Меньше знаешь — крепче спишь. Ничего особо интересного не было. Так, сафари в зоопарке, — Чернов довольно заржал.
— А руку ты порезал, когда брился? — язвительно осведомился Вознесенский.
— Ага. Споткнулся, упал, очнулся — гипс. И все дела...
Вернувшемуся из недельной поездки в Москву Ивану вежливо, но твердо объяснили, что ни сути дела, ни подробностей совместных похождений Влада с Димоном ему никто сейчас не расскажет. Возможно, через год другой. Однако Вознесенский был любопытен и не упускал возможности подколоть внешне бесхитростного Димона в надежде выведать хоть какие нибудь детали.
Гоблин стоически выдерживал ехидные замечания приятеля и в показаниях не путался.
— Америкосы на горизонте больше не проявлялись?
— Не а, — Иван понял, что и на этот раз его эскапада прошла неудачно, — только всех жильцов опрашивали после того случая. Даже мне повестка приходила. Я к следаку сходил, сказал, что ничего не видел. Тем более что в тот день вы меня в Москву спровадили.
— Этих четырех придурков из консульства уволили, — сообщил Чернов, — хотя у них пока другие заботы. Костыли, кашка, «утки»... Еще месячишко в больнице проваляются, это как пить дать. Влад их в хлам уделал.
— Судя по всему, я штатников больше не интересую.
— Думаю, да, — Чернов покряхтел и выудил из левого кармана сигареты, — хлопотно больно с тобой...
* * *
Маслюкова забилась в конвульсиях, а Рокотов со злостью стукнул кулаком по дверному косяку.
Ну надо же так облажаться!
Расслабился, подумал, что с Людмилой все пройдет гладко. И не учел одной из основных черт женского характера — представительницы слабого пола дерутся до конца, часто проявляя чудеса изобретательности и с легкостью облапошивая даже самых умудренных и битых жизнью мужиков. Стоит на мгновение потерять бдительность — и кранты. Женщина тут же улавливает перемену в настроении и переворачивает ситуацию.
Грохот свалившегося на пол хрусталя разбудил весь дом.
На лестнице захлопали двери, зазвучали возмущенные голоса, и спустя четверть минуты квартиру огласила непрерывная трель звонка. Одновременно со звонком кто то начал стучать в стену и в пол.
«Нарвался! — биолог огляделся. — Четвертый этаж, между прочим. Просто так на улицу не выпрыгнешь... Через дверь хода нет. Там с десяток свидетелей. И большинство, скорее всего, мужики. Если даже повезет и я прорвусь, то все равно мою рожу завтра же вывесят на каждом столбе. Перспектива! И менты скоро будут... И самое хреновое, что я вспугну Кролля. Антончик сдох сам, Курбалевич якобы смылся, тут вопросов нет. А эта дура пучеглазая? Как ее смерть воспримут? Кролль заляжет на дно, и вся моя работа пойдет насмарку. Будь у меня времени побольше, инсценировал бы разбой с убийством. А сейчас? Сразу ясно, что ничего не взяли, а выбивали информацию... Кто из преступников ничего не берет у жертвы? Только маньяки... Что ж, на бесптичье и жопа — соловей, как говаривал академик Крылов...»[19]
Следующие три минуты у Владислава прошли в трудах и заботах по превращению квартиры Маслюковой в место «кровавой бойни».
Он сбегал на кухню, приволок огромный тесак и отрубил трупу уши.