Келли засмеялся, посмотрел на него и сбавил скорость вращения педалей на велотренажере, постепенно замедляя ее в течение двух минут, пока не остановился с очевидной неохотой.
– Я пришла, чтобы забрать его в палату, – заявила О'Тул.
– Отлично, забирайте, пока он что‑нибудь не сломал.
Келли сошел с седла велосипеда и вытер лицо полотенцем, довольный тем, что Сэнди не привезла с собой кресло‑каталку или что‑нибудь иное, не менее унизительное.
– Чем обязан такой чести, мадам?
– Мне поручили присматривать за вами, – ответила Сэнди. – Вы что, пытаетесь продемонстрировать свою силу?
Келли чувствовал себя немного возбужденным, но тут же посерьезнел.
– Миссис О'Тул, мне предписано выбросить из головы все свои неприятности, верно? Для этого я пользуюсь упражнениями. Я не могу бегать с рукой, прибинтованной к груди, не могу отжиматься одной рукой и не могу поднимать тяжести. Зато могу ездить на велосипеде. Вы не возражаете?
– С вами не поспоришь. Нет, не возражаю. – Она указала на дверь. В хлопотливой анонимности коридора она сказала:
– Мне очень жаль вашу подругу.
– Спасибо, мадам. – Он повернул голову, испытывая легкое головокружение после нагрузки. Они шли среди множества людей, спешащих в обоих направлениях. – В вооруженных силах для этого существуют ритуалы. Горн, флаг, солдаты с винтовками. Мужчины к этому привыкают. Такая процедура помогает вам верить, что все это имело какое‑то значение. Ты все еще испытываешь боль, но это все‑таки способ попрощаться. Мы научились иметь с этим дело. Но то, что случилось с вами, – это нечто другое, и то, что только что произошло со мной, тоже другое. Так как вы поступили? Еще больше ушли в работу?
– Получила звание магистра. Стала медсестрой. Преподаю. Беспокоюсь о пациентах. – В этом состоит теперь моя жизнь, подумала она.
– По крайней мере вам не нужно беспокоиться обо мне. Я знаю, на что способен.
– И на что же вы способны?
– На многое, – произнес Келли с тенью улыбки, которая тут же погасла. – Как у меня дела?
– Очень хорошо.
Все прошло далеко не так гладко, и оба знали об этом. Доналд Мадден прилетел в Балтимор за телом своей дочери, которое ему передали в отделе судебно‑медицинского эксперта. Он оставил жену дома и отказался встречаться с кем бы то ни было, несмотря на просьбы Сары Розен. Он не проявил никакого желания говорить с любовником и сообщил об этом по телефону. Сэнди знала об этом заявлении отца Пэм, но ни один из медиков не передал этого Келли. Это просто стало всего лишь последней печальной главой в короткой и безрадостной жизни Пэм, и пациенту знать об этом было не обязательно. Келли спросил об организации похорон, и оба сказали ему, что он все равно не сможет выйти из больницы. Келли выслушал их и промолчал, удивив этим медсестру.
Его левое плечо все еще находилось в тугой повязке, и он наверняка испытывал боль, медсестра знала это. И она и другие замечали, как у него болезненно подергивалось лицо, особенно когда подходило время принять новую дозу обезболивающего, но Келли не относился к тем, кто жалуются на что‑то. Даже сейчас, все еще тяжело дыша после убийственных тридцати минут на велотренажере, он старался идти побыстрее, охлаждая себя, подобно тренированному атлету.
– Зачем эта демонстрация? – спросила она.
– Не знаю. Неужели на все должна быть причина? Простоя так сделан, Сэнди.
– Видите ли, ваши ноги длиннее моих. Нельзя ли идти помедленнее?
– Конечно. – Келли сбавил шаг, и они подошли к лифту. – Сколько таких девушек – как Пэм, я имею в виду?
– Слишком много.
– Она не знала сколько именно, хотя их было достаточно много, чтобы выделить из общего числа пациентов, чтобы заметить их существование.
– Кто им помогает?
Медсестра нажала на кнопку лифта.
– Никто. Сейчас формируют программу борьбы с наркоманией, однако главные проблемы, насилие над детьми и его последствия – для этого создан новый термин – «бихевиористское расстройство», – не привлекают внимания. Если ты вор, существуют программы. Если грубо обращаешься с детьми, тоже есть программы, однако девушки – парии общества. Никто не делает для них чего‑то заметного. Только церковные группы проявляют к ним какой‑то интерес. Вот если бы кто‑то сказал, что это – болезнь, тогда, может быть, на них обратили бы внимание.
– А это болезнь?
– Джон, я не врач, а всего лишь медсестра, да и к тому же это выходит за пределы моей компетенции. Я ухаживаю за пациентами, перенесшими операции. Ну хорошо, мы разговаривали за ленчем, и мне кое‑что стало известно. Просто поразительно, сколько их погибает. Излишние дозы наркотиков, случайно это или намеренно, кто знает? Или они встречают жестокого мужчину, или их сутенеры обращаются с ними слишком круто, и тогда они оказываются здесь, а их физическое состояние бывает недостаточно удовлетворительным, и многие умирают. Гепатит от инфицированных игл, пневмония, прибавь к ним тяжелую травму – и это становится смертельным. Но разве кто‑то собирается что‑то предпринять для них? – О'Тул посмотрела в пол, когда лифт остановился. – Молодые люди не должны умирать такой смертью.
– Да. – Келли посторонился, уступая ей путь к выходу из лифта.
– Но вы – пациент, – возразила она.
– Зато вы – леди, – ответил он. – Извините, но так уж я воспитан.
Кто этот парень? – спросила себя Сэнди. Она ухаживала, разумеется, не только за этим пациентом, но профессор приказал ей – ну, если не приказал, то «предложил», а «предложение» профессора Розена всегда звучит весьма убедительно, особенно с тех пор, как она начала испытывать уважение к нему как к другу и советчику, – обеспечить за этим Келли специальный уход. Это не было сводничеством, как она заподозрила сначала. Он все еще был слишком слаб, слишком страдал – но страдала и она, хотя отказывалась признать это. Какой странный мужчина. Во многом похож на Тима, но гораздо сдержанней. Необычная комбинация мягкости и жесткости. Она не забыла того, что видела на прошлой неделе, но теперь это прошло, и он даже не намекнул на происшедшее. Он относился к ней с уважением, ни разу не отзывался с одобрением о ее фигуре, как это делали многие пациенты (и на что она делала вид, что возражает). Он был так несчастен и одновременно так целеустремлен. Его отчаянные усилия поскорее восстановить силы. Его внешняя жесткость. Как примирить это с его несовместимо хорошими манерами?
– Когда меня выпишут? – спросил Келли шутливым тоном – хотя недостаточно шутливым.
– Через неделю, – сказала О'Тул, ведя его от лифта. – Завтра снимем повязку.
– Вот как? Сэм ничего не говорил об этом. Значит, я снова смогу пользоваться левой рукой?
– Будет очень больно, – предупредила его медсестра.
– Черт возьми, Сэнди, мне уже сейчас больно, – ухмыльнулся Келли. – Надо начинать привыкать к боли.
– Ложитесь, – распорядилась сестра. Прежде чем он успел возразить, она сунула ему в рот термометр и принялась считать пульс. Затем измерила кровяное давление. Цифры, записанные в его карточке, гласили: температура – 36, 9, пульс – 64, кровяное давление – 105/60. Две последние цифры казались особенно странными.