Под скрежет дверей вагона, вскрываемого работягами в оранжевых жилетах, в голубое небо выстрелило шампанское. Шипучий пенный напиток, расплескивая на землю, разлили в пластмассовые стаканчики, расставленные рядком на поленнице шпал.
- Итак, уважаемые товарищи! - вовсю актерствовал Артур. - Перерезана алая лента, и первая партия таджикского алюминия хлынет на наш московский простор!
Публика зааплодировала.
И вот он, последний аккорд! Тяжелая дверь с жутким металлическим лязгом отъехала, наконец, в сторону. Солнечные лучи, пробившиеся сквозь дощатые щели вагона, весело заиграли по его стенам.
На лицо Артура больно было смотреть. Стаканчик с шампанским выпал из его онемевшей руки. Рот открылся, как у выброшенной на берег рыбки.
Вагон был пуст. Девственно чист и пуст. Если, конечно, не считать роскошной цветочной корзины, чьей-то заботливой рукой водруженной прямо в дверном проеме.
- Так, я не понял. Не понял, - действительно ничего не понял Артур. - Что это за фигня?
Хлебников, не отвечая шефу и не веря собственным глазам, метнулся в вагон. Окончательно убедившись в его безоговорочной пустоте, он истошно заорал кому-то вдоль вагонов:
- Проверяй все вагоны!
Артур, готовый, казалось, расплакаться, мешковато уселся на грязную просмоленную шпалу. В руках он держал дурацкую цветочную корзину, издевательски украшенную траурной лентой.
У вагона суетились его люди, железнодорожные служащие, мелькали красные милицейские околыши.
Подскочил запыхавшийся Хлебников.
- Ну?
Хлебников смог лишь развести руками.
- Я тебя, муфлон, спрашиваю? Эт-че такое?
- Все. Все, - едва переводя дух, просипел несчастный Хлебников. - Все выгребли подчистую.
Артура затрясло:
- Я тебя сейчас сам выгребу!
Отвернувшись от всего опостылевшего мира, Артур, вперив бессмысленный взгляд в голубые небеса, машинально вытирал пот со лба уголком траурной ленты.
Солнце уже залило светом все огромное пространство станции "Москва-Сортировочная". И кого-то, в отличие от Артура, оно грело гораздо ласковей. В природе всегда есть место равновесию: если где-то много горя, то в каком-то другом месте обязательно много радости.
Буквально через десяток железнодорожных путей в сторону от злосчастного пустого состава стоял другой, точная копия предыдущего. Отличие ситуации было только в том, что вдоль него быстрыми уверенными шагами шла группа людей во главе с Сашей Беловым, Филом и Космосом. Вслед за ними едва поспевал железнодорожник. Замыкали процессию несколько боевиков из бригады.
В проеме открытого вагона радостно распевал бодрую песенку Пчела:
- Советский цирк умеет делать чудеса, - вопил он, имея на то все основания.
За его спиной тускло поблескивали аккуратные штабеля металлических чушек. Это был алюминий. Тот самый, что поднимет на раз.
Космос ласково приник к волшебному грузу:
- Теперь это все наше, прикинь! - ясное дело, кому, как не сыну астрофизика, было оценить возможности крылатого металла.
- Золото Маккены, - восторженно и одновременно снисходительно подвел итог Саша.
- В Уфе, на сортировочной, вагоны отцепили, поставили пустые, опломбировали, и ту-ту-ту! Вперед, с песнями, - из Пчелы так и перли восторг и гордость за содеянное с таким блеском, он даже попробовал изобразить движущийся паровоз.
- Орлы. Ну просто орлы. - Саша по-ленински щурился на солнце и Пчелу. - Теперь этот урод никуда не денется.
Махнув бойцам, он браво отдал приказ:
- Закрывайте. Вместе с Пчелой.
Хохочущий Пчела, изо всех сил отмахиваясь от протянутых к нему рук, все же не отбился. Его схватили и несколько раз подкинули в небо, по-прежнему голубое. Что и говорить, это был, конечно же, Пчелин триумф.
Один только Фил остался серьезным, отдавая последние распоряжения пожилому железнодорожнику в старенькой форменной фуражке:
- Слышь, командир. Как договорились: закрываешь, пломбируешь, а бабки потом.
Командир согласно кивал.
Роли переменились. Если еще недавно Артур был полным хозяином положения, то сейчас "министерские" заказчики были вправе диктовать свои условия. Оговоренный срок Артур элементарно просрал. А еще пальцы гнул.
- Артур, пойми, мы очень зависим от этого металла, - беззлобно, но со значением говорил щекастый.
Артур суетливо оправдывался:
- Я понимаю, но вы тоже меня поймите, - наискосок через весь кабинет Артур перебежал к карте Советского Союза, висевшей на стене. - Посмотрите на эту карту наших долбаных железных дорог. Здесь - Москва, - ткнул он толстым пальцем, - здесь - Таджикистан... Они и в нормальное-то время очень плохо функционировали, - будто двоечник перед учителем географии оправдывался он, прекрасно при этом понимая, что оправдания выглядят неубедительно и чудовищно глупо.
Естественно, ответ он получил вполне ожидаемый:
- Артур, это твои трудности, - тон щекастого стал уже более раздраженным.
Прыжки и ужимки Артура его трогали меньше всего. Его волновал только алюминий.
- Да, я понимаю, но подождите...
Второй гость, с седым ежиком, всегда отличавшийся исключительной корректностью и молчаливостью, почти по-хозяйски взял с Артурова стола первую попавшуюся папку, потряс ею в воздухе и демонстративно бросил обратно на стол. Это, очевидно, была точка в разговоре:
- В общем, мы готовы ждать, ну, еще неделю, не больше.
Мужчины молча поднялись. Щекастый исподлобья глянул на Артура и оценивающе оглядел обстановку его кабинета. Достав из кармана монетку, он крутанул ее по столу в сторону Артура. Монетка завертелась быстро, волчком. Артур, сидя в кресле, завороженно смотрел на нее.
- Знаешь, Артур, такую арию, - на выходе из кабинета обернулся щекастый, - "Люди гибнут за металл"?
- До встречи, - без тени улыбки завершил разговор седой.
Артур остался один на один со своими невеселыми "металлическими" мыслями. Монетка слишком вещественно напоминала о том, что он попал. Как кур во щи. Точнее, в тысячу раз хуже.
- Артур Вениаминович, - заглянула Людочка. - Вам Белов звонит.
- А?
- Белов. Александр.
- Кто? - по его интонации Людочка поняла, что до шефа наконец-то дошло.
- Он спрашивает, как у вас настроение?
- Да понял, понял... - безвольным жестом отмахнулся Артур.
Буквально за несколько секунд на лице его сменилось несколько противоречивых чувств: растерянность, бешенство и проблески решимости. Голова его, наконец, начала соображать. И главное, что она сообразила, - к разговору с Беловым он не готов.