Групповуху мне не шей. Один я тама был. Во-от…»
Я выключил магнитофон и спросил Пашку:
— Ну, что скажешь?
— Ничего. В очередной раз послушал показания убийцы.
— Новоселов обозвал его козлом и педрилой. Ни с того ни с сего. Уголовными словечками… Все говорят, что даже пьяный он предпочитал не конфликтовать с людьми. К тому же Бородулю все называют козлом, после чего он начинает драться или махать ножом. Штамп.
— Согласен.
— Он не может описать, куда нанес удар. То, что он показал, противоречит медэкспертизе.
— Ну и что? С самого начала было ясно, что он врет. Наплел чего ни попадя, лишь бы смягчить картину происшедшего. Наверняка прикрывает кого-то. Видишь, как заволновался, когда ты о сообщнике спросил. Может, кореш этот сам и резал, а Бородуля только ему помогал. Надо его окружение крутить. Мои ребята в этом направлении работают. Кое-какая подготовка проведена. Затеяли оперативную комбинацию. Найдем мы его приятеля — не переживай. И тогда окончательно все выяснится.
— Я осмотрел еще раз его телогрейку под ультрафиолетовым облучателем. Старательно, как первоклашка, перечертил пятна крови. Вот, посмотри, картинка.
Я показал ему лист бумаги с начерченными фломастером пятнами.
— И что?
— А ты не видишь?
— Хочешь сказать — несостыковка локализации пятен с предполагаемой картиной происшествия.
— Что из этого выходит?
— То же, что и раньше, — в районных прокуратурах у вас работают придурки, которые не могут толком составить протокол осмотра места происшествия. И на основании этой бумаженции мы не правильно реконструировали картину.
— Может, и так… Знаешь, подъезжай завтра ко мне часов в девять утра. Съездим в одно местечко.
— Куда?
— На завод счетно-аналитических машин.
…На заводе САМ работало около двадцати тысяч человек. Предприятие производило электронные машины и счетные аппараты. Оно располагалось на окраине города, куда мы добрались в переполненном автобусе. Пашка злился и нудил, что мы занимаемся ерундой. Но он прекрасно понимал, что деваться некуда. Такой большой знак вопроса, который возник у нас, должен быть обязательно снят.
Тетка-вохровка в пиджаке с зелеными петлицами, на которых приютились эмблемы с двумя перекрещенными ружьями, долго выясняла, кто мы и откуда, в то время как мимо нас гурьбой валил народ без всяких документов. Поголовная бдительность охранников учреждений и предприятий, проявляемая исключительно к работникам правоохранительных органов, объясняется, по-моему, просто. «Ходютъ тут всякие начальники с красными книжками. А мы тоже не лыком шиты, тоже власть имеем. Вот не пущу — и все». Наконец мы дозвонились из проходной до заместителя директора по кадрам, тут же прибежала секретарша и отвела нас к шефу.
Выслушав нас, заместитель директора усмехнулся:
— Да у нас ползавода пьянь непросыпная. Водка подорожала, они на политуру и одеколон переключились. Недавно девчушка одна приходит, скромная, симпатичная, глаза от слез красные, Говорит — сделайте что-нибудь с папашей, сил нет терпеть. Оказывается, ей на семнадцатилетие подарили французские духи за сто пятьдесят рублей, папаня-хроник утром встал и весь флакон залпом махнул. Я его вызвал, спрашиваю, чего ж ты дочкины духи выпил, они сто пятьдесят рублей стоят. Он как про сто пятьдесят рублей услышал, только и успел прошипеть: «Это же пятнадцать бутылок водки». Такой стресс был, что в обморок упал. В больницу с сердечным приступом доставили.
Я улыбнулся.
— Во, вам смешно. А нам, как указ приняли, одна морока. Стоит пьяни какой-то в вытрезвитель попасть, сразу бумага к нам — принимайте меры. По положению всю бригаду надо премии лишать. Да еще по итогам месяца в райкоме и горкоме на орехи достается.
А самогонщики — это вообще… Выносят детали с завода, сооружают аппараты — хоть на международную выставку. Завод электронный, что угодно стянуть можно. Вы представляете, что такое самогонный аппарат с электронным программированием?
— Туго, — признался я.
— А я теперь представляю. У одного «кулибина» изъяли. Начальник нашего райотдела признался мне, что такого еще в жизни не видел. Спилась Россия-матушка! И ни один сухой закон здесь не поможет.
— Так как нам все-таки этого человека отыскать?
— Я-то каждого из двадцати тысяч работающих не помню. Выделю вам инспектора из отдела кадров — ищите в картотеке.
Перво-наперво мы принялись за больничные листы. И вскоре Пашка сказал:
— Вот, пожалуйста, Роман Викторович Парамонов, рабочий бойлерной. Со второго по шестнадцатое августа на больничном. Непроизводственная травма. Трещина в ребре и гематома мягких частей лица. Он?
— Сейчас узнаем. Как нам его найти, Светлана Петровна?
Инспектриса ОК, дородная собранная женщина, кивнула.
— Сейчас вызовем.
Человек, которого привели к нам в кабинет, несомненно, принадлежал к племени чистопородных «синяков».
— Здравствуйте, — согнувшись, теребя засаленную кепку, произнес он.
— Добрый день.
— Мне велели зайти к вам. Но я, право, не знаю, в чем причина вашего интереса.
— Извините, какое у вас образование? — спросил я.
— Филолог. Преподавал в институте.
— Понятно. Прошу, — я указал Парамонову «а стул.
— Спасибо, — он присел.
Это был интеллигентный «синяк». Рюмка за рюмкой, и бывшие учителя, кандидаты наук, преподаватели, научные сотрудники постепенно скатываются все ниже, пока не оказываются на самом дне, работают в бойлерных и распивают спиртное в сквериках с бродягами. Ему было лет пятьдесят, его алую физиономию можно было бы использовать вместо светофора. В манере держаться, в произношении еще чувствовались остатки былой образованности.
— Как вы очутились на больничном?
— А какое это имеет значение?
— Имеет.
— Упал. С лестницы.
— Шел, упал, очнулся — гипс, — кивнул Пашка.
— Ей-богу, я не понимаю вашей иронии.
— Вот что, Роман Викторович. Нас совершенно не интересует, в каких подворотнях вы падаете. Мы не собес. Я — старший следователь областной прокуратуры. Занимаюсь расследованием тяжких преступлений.
— Ничего не понимаю.
— И не надо. Отвечайте, пожалуйста, на вопросы. И помните, что следователю врать нельзя. От этого есть хорошее лекарство — пара лет тюрьмы за дачу ложных показаний. Вы меня хорошо поняли?
— Бог мой, о чем вы? Какие тяжкие преступления? Какая тюрьма?
— Мы вас очень внимательно слушаем.
— Где-то с неделю назад я пошел прогуляться. Очень хотелось выпить, — скромно потупился Парамонов, будто говорил не о всепоглощающей страсти, поломавшей всю его жизнь, а о мелкой привычке вроде ковыряния спичкой в зубах.
— Короче, вы хотели найти, с кем выпить. И за чей счет.
— За чужой счет не пью, — обиделся интеллигент. — Около винного магазина я познакомился с молодым человеком, и мы решили отметить наше знакомство бутылкой вина. У него оказались некоторые связи среди продавцов, и в парке мы выпили… К сожалению, в пьяном состоянии он оказался человеком грубым и беспокойным. Налил себе больше, чем мне, а когда я сделал ему замечание, пришел в бешенство. Обзываться начал.
— Как?
— Козлом назвал.
— Он утверждает, что это вы его обозвали козлом.
— Я его назвал козлом или он меня — разве упомнишь, — пожал плечами Парамонов. — Какая разница?
— Никакой, — сказал я и отметил про себя, что они оба козлы.
— Сильно бил? — сочувственно спросил Пашка.
— Прилично. Вон ребро болит. Трещина.
— Небось и по носу перепало?
— Перепало. Всю рубашку кровью залил.
— Какая у вас группа крови?
— Четвертая.