— Мишин!
Лейтенанта уже начало раздражать, что Духов называет его только по фамилии. Мог бы по званию или по имени, как он называл других, кто во время их беседы заглядывал в командирскую палатку. До Мишина еще не доходило, что обращение по имени у командира ему предстояло заслужить. В момент их разговора фамилия «Мишин» была лишь символом человека, который существует, но которого еще рано причислять к своим товарищам, тем более к товарищам боевым.
— Мишин, заруби на носу…
— Не буду. Он у меня и без того не маленький…
Лейтенант огрызнулся, однако Духов впервые улыбнулся. Майор любил огрызающихся. Волк должен скалить зубы. Стоять, понурив голову, помахивать хвостом и ронять на землю зеленые лепешки — дело телячье. Сделать из телка бойца почти невозможно. Потому Духову импонировали волчата.
— Хорошо, нос не трогай. Просто запомни: командиру не отвечают «понял», а говорят «есть!».
Мишин тяжело вздохнул: Духов так замотал его, что он утратил осторожность и глупо пролетел, показав, что может забывать устав. Для офицера это предосудительно.
— Есть, товарищ майор.
— Вот так, — удовлетворенно сказал Духов, — сейчас и на будущее. — Помолчал. Задумчиво посмотрел на часы. — Отдыхай. Пока. Скоро двинемся. Сидеть в секрете будешь до утра. Пожевать я тебе захвачу…
Мишин прекрасно понимал, какому риску ему придется подвергнуться, оказавшись безоружным в секрете. Но выглядеть трусом (ох, скольких мужиков, не готовых к серьезным испытаниям, сгубила необдуманная лихость!) он не хотел.
Духов протянул руку, открытой ладонью вверх. Мишин шлепнул по ней двумя пальцами, скрепляя мужской договор.
К вечеру, когда сумерки начали сгущаться, Духов увел лейтенанта из расположения отряда. Минут двадцать они царапались вверх по крутому склону горы, которая днем выглядела ржаво-рыжей. Добравшись до широкой террасы, на которой громоздились завалы камней, Духов остановился.
— Видишь полость?
Он указал на бесформенную груду глыб, скатившихся в кои-то времена сверху по крутому склону.
Мишин пригляделся. И в самом деле, несколько плит, наваленных одна на другую, образовали на террасе нечто похожее на нору с низко нависавшей крышей.
— Лезть туда? — Мишин задал вопрос, надеясь, что этого не потребуется. Если забраться в узкую щель, из которой выползти можно только задним ходом, он окажется в глухой ловушке и, уж коли его там обнаружат, можно считать — пришел конец. Снова мелькнула мысль: не лучше ли плюнуть на гордость и отказаться? Пусть завтра, но вернуться к своим саперам и продолжать заниматься разминированием?
— Угадал. Именно туда.
— Вперед головой или ногами?
Ответ Духова прозвучал насмешливо.
— Это тот случай, Мишин, когда лучше ногами вперед.
— Понял.
Мишин опустился на колени, лег на живот и, как червяк, стал втягивать тело в укрытие. Пещерка оказалась глубокой, и он забрался так далеко, что от выходного отверстия его отделяло не менее чем два метра. Духов нагнулся к укрытию.
— Все, Мишин, оставайся. Я пошел. Мне тут отсвечивать ни к чему.
Мишин услыхал, как захрустели камни под ногами уходившего майора. Несколько минут спустя вокруг стало тихо.
Очень быстро Мишин понял, что лежать в узкой щели не очень приятно. Острые камни давили на живот, впивались в бока. Мишин, стараясь не шуметь, начал осторожно выбирать из-под себя наиболее неудобные обломки.
Он выгребал и убирал один камень, но тут же выяснялось, что тело начинал мучить другой.
Скоро стало настолько темно, что Мишин перестал видеть вход в свою берлогу. Неподалеку заскрипели, зашуршали камни. Судя по всему, подошедших было двое. И сразу они заговорили.
— Не нравится мне это. — Голос, произнесший фразу, звучал без акцента, чисто по-русски.
— Чера? — спросил второй, несомненно афганец. — Почему?
— Здесь легко подслушать. Много камней, нетрудно спрятаться.
— На. — Афганец говорил уверенно. — Нет. Инджа хуб — здесь хорошо.
— Инджа, инджа, — недовольно пробурчал русский. — Ты уйдешь, а меня возьмут за задницу и к ногтю.
— На, на, не боись.
Мишин лежал, затаив дыхание: пугало, не станут ли его искать. Если собеседники знают о существовании норы, достаточно осветить ее нутро фонариком, обнаружить опасного свидетеля и аккуратно пристукнуть его. От напряжения как-то само собой прекратилось ощущение неудобства от лежания на острых камнях.
Через некоторое время собеседники отошли в сторону, сели на камни и о чем-то долго беседовали вполголоса. Курили. Мишин их не видел, но запах табачного дыма до него долетал.
Час спустя встретившиеся распрощались, и звук их шагов удалился в разные стороны. Однако это не давало Мишину уверенности, что можно покинуть укрытие. Он оставался в нем до рассвета. С первыми лучами солнца появился Духов.
— Приходили? — Голос майора выдавал крайнюю заинтересованность.
— Были.
— О чем говорили, понял?
— Сидели в стороне. Вначале подошли совсем близко. Потом отдалились.
Мишин слово в слово повторил все, что ему удалось услыхать. Духов удовлетворенно кивал.
— Добро, Мишин. Теперь откровенно: сильно перетрухал?
— Как сказать. В общем, дело малоприятное.
— Хорошо. Сейчас вернемся, ты отдыхай. Вечером пойдем опять. В другое место. Надо точно установить, кто с кем встречается…
Очередной секрет Духов расположил в глинобитных развалинах неподалеку от гарнизона. Здесь раньше был караван-сарай, или, по-русски, постоялый двор на большом тракте. Его окружала высокая глухая стена, сложенная из саманного кирпича. Теперь сооружение, брошенное всеми, пустовало.
Года три назад отряд моджахедов устроил за стенами караван-сарая засаду. К невезению противника командир полка мотострелков, двигавшихся по дороге, издали заприметил подозрительное сооружение. Он приказал гаубичной батарее развернуться и на всякий случай взять его под прицел.
После первых же выстрелов из засады мощный залп накрыл караван-сарай. Никому из моджахедов уйти с поля боя не удалось. С той поры за развалинами у них сохранилась слава места неудачного. Устраивать здесь засады боевики больше не рисковали.
Мишин просидел в развалинах до утра. На этот раз он больше боялся, как бы рядом не появились змея или скорпион. Чем-чем, а этой гадостью Афганистан богат в полной мере.
Двух человек, пришедших на конспиративную встречу, Мишин разглядел в той мере, в какой это позволил сделать зыбкий голубоватый свет луны, народившейся заново.
Утром в своей палатке Духов спросил:
— Голоса запомнил?
— Думаю, да.
— Хорошо, Мишин, сейчас каждый из наших, не заходя сюда, за тентом произнесет фразу. Попробуй определить того, кто ночью был в развалинах.
Майор подошел к выходу, высунул голову наружу.
— Серов, начинайте.
К тенту стали по одному подходить люди. Все произносили дурацкую, не имевшую смысла фразу: «Что говорить, когда нечего говорить». Произносили и тут же удалялись.
— Этот! — сказал Мишин, услышав голос пятого человека. Сердце заколотилось, ладони вспотели.
— Не ошибся?
— Нет.
— Может, пройдемся еще разок, для верности?
— Давайте.
И снова Мишин сказал: «Этот». Но в голосе его прозвучала растерянность.
— Что-то не так? — Духов вскинул брови.
— Это голос второго. Афганца…
Духов покачал головой.
— Опознать их по виду сумеешь?
— Постараюсь.
— Пошли.
Взвод «спецов» в камуфляже, выцветшем, испятнанном потеками соли, стоял в шеренгу по одному. Мишин долго не думал.
— Второй с правого фланга, третий с левого. Они.
Спецназовцы засмеялись. Заулыбался и Духов.