Самое гадкое они проворачивают руками наемников. Вашими руками.
И тут Кэмпбел взорвался:
— Прости, Кэт, но давай честно. Разве твои успехи в модном бизнесе не зависят от банковских индексов? Между тем все эти индексы связаны с делами, которые я проворачиваю за кулисами, куда вы стараетесь не глядеть — вам, видите ли, стыдно за меня, за нас. Пойми, мы повязаны одной веревкой. Бизнес — и твой и мой — единое целое. Вот только риск разный.
— Ты случайно не коммунист?
— Никогда им не мог бы стать.
— Почему? С такими-то взглядами.
— Потому что не верю в демократию и всеобщее равенство. В нашей жизни все слишком зыбко и призрачно, чтобы где-то были достигнуты идеалы социальной справедливости. Нам суждено жить в зоне зла. И выхода из нее нет…
— Опять же почему?
— Демократическая фразеология иссякает там, где человек, обладающий большими, чем у других, демократическими правами, убирает со своей дороги тех, которые верят в равенство и считают, будто права всем даны в равной мере.
— Как же это совместить с тем, что наша армия воюет за демократию?
Кэмпбел чуть не подскочил с места.
— Кто это сказал?! Я воюю только за деньги.
Она расхохоталась звонко, искренне.
— Рой, у тебя толстые кости черепа. Они не оставляют места для мыслей.
Кэмпбел засмеялся вместе с ней.
— Ты прекрасна! Меня еще никто так не отчитывал. Никто и никогда. Что это за образ с толстыми костями?
— Это не образ, а факт. Естественный отбор среди военных создал особого человека — «хомо милитари». Разве не слыхал, как одному полковнику с верхних этажей на голову рухнул цветочный горшок? Трах! — и разлетелся. Вояка снял фуражку, стряхнул с нее землю и сказал: « А если бы тут шел обычный клерк?»
Кэмпбел даже не улыбнулся: он не терпел анекдотов о военных. Их сочиняли ублюдки, которые вспоминают об армии, когда их жирные задницы начинает прижигать огонь конфликтов. Сколько таких слезливых и дрожащих ему самому пришлось вызволять из стран, охваченных мятежами и войнами. Кто подсчитает?
Кэтрин сразу поняла, почему шутка, неизменно вызывавшая смех в любом обществе интеллектуалов, была так холодно встречена Роем. И перевела разговор на другую тему:
— Тебе не надоело воевать?
— Кто тебе сказал, что я собираюсь это делать? Я еду инструктором. Учить людей.
— Учить воевать?
— Нет, обороняться.
— И что, выйдя из твоей школы, они не будут ни на кого нападать?
Кэмпбел скривил губы в усмешке.
— Нападение — лучшая форма обороны.
— В стране, где воюют, обстоятельства могут вынудить стрелять даже инструктора. Разве не так? Ты хоть задумывался, что можешь остаться там навсегда? В чужой стране, в далеком от нас мире. И ради чего?
— Я связан словом, — произнес Кэмпбел. — Там сегодня идет борьба, и потребовались люди моей квалификации. Интересы Запада…
Кэтрин прервала его, не дав возможности договорить:
— Ах, перестань. Рой! Какие интересы? Какого Запада? Не думай, что встретил дурочку, которая верит всему, что ей говорят. Война в Боснии ничем не угрожает Британии. Ничем. Жертва в той борьбе не наш строй, не королевский режим. А вот вы станете жертвами. Это точно. Да оставьте сербов в покое! Вдумайся и увидишь — наши политики делают все, чтобы огонь в Югославии не угасал. И там — пожар. Ты надеешься в нем уцелеть?
«А что, если я не вернусь?» — подумал Кэмпбел впервые, и его вдруг захлестнула волна противного липкого страха. Подобных ощущений он до сих пор не испытывал. И вовсе не потому, что боялся смерти. Оказывается, появилось нечто большее, что ему никак не хотелось терять. Сама мысль о том, что после него в жизни Кэтрин обязательно появится кто-то другой, заставляла его страдать. Может быть, это случится в тот самый день, когда его не станет.
Сразу за этим.
Впрочем, что изменится, если это произойдет чуть позже? Важно другое — в ее жизни появится мужчина. Другой мужчина. Не он…
Неожиданно у него задрожали руки. Потерять Кэтрин, которую только что приобрел? О, Господи, это невозможно! Это безжалостно, бесчеловечно.
— Откажись от всего. Рой. — Кэтрин говорила твердо, требовательно. — Ты хочешь быть вместе со мной? Тогда откажись.
— Исключено. Я сказал — у меня договор.
Они ушли из ресторана после полуночи. Кэмпбел проводил Кэтрин до дверей ее квартиры. Впервые он растерялся. Хотелось притянуть ее к себе, обнять, но он не знал, как она это воспримет. И все же не сдержался. Взяв ее руку, приподнял на уровень своих губ и поцеловал.
Кэтрин не шелохнулась. И тогда он притянул ее к себе. Кэтрин поддалась ему без сопротивления, охотно и нежно.
Он уткнулся лицом в ее шею, коснулся губами мягкой нежной ложбинки и вдруг ощутил удивительно тонкий запах ее волос. Запах нежный и пряный. Так пахнет душистый табак в теплые безлунные ночи. Память услужливо подсказала ему это, выкопав невесть из каких глубин цветочные воспоминания…
Он вернулся к себе поздно ночью и сразу беспробудно уснул. Так же быстро проснулся.
Его переполняло ощущение неясной, но в то же время приятной заботы. Что-то надо было сделать сегодня, очень важное и желанное. Он открыл глаза, не совсем придя в себя, вдруг вспомнил все, что было, и с минуту лежал оглушенный.
Часы показывали половину седьмого. Он пружинисто вскочил с постели, сделал десятка два упражнений зарядки. Ощущая живую силу мускулов, принял душ. Постоял под холодной струёй. До красноты растерся мохнатым полотенцем.
Думая о Кэтрин, Кэмпбел вдруг понял, что его жизнь, особенно будущая, немыслима без этой женщины. До сей поры, оберегая свою независимость, он делал все возможное, чтобы не зацепиться за чью-то юбку. Встречался с женщинами, но едва ощущал рождение привязанности, рвал связи решительно и бесповоротно. Сейчас одна мысль о том, что у них с Кэтрин может быть общий дом, наполняла его спокойным теплым чувством. Правда, омрачала мысль о том, что он должен расстаться с Кэтрин и пуститься в ненужную, как теперь оказалось, авантюру.
В полдень Кэмпбел встретился с полковником Макквином. Полковник передал ему кожаную сумочку-визитку с документами и деньгами.
— Вылет завтра в полдень. Летишь до Чилипи. Это аэродром, рядом с Дубровником. Там тебя встретит их человек. Доставит по назначению. В пути вступать в беседы не рекомендую.
— Да, сэр, — ответил Кэмпбел.
— У тебя хорошие документы, — еще раз предупредил полковник. — Но даже с ними придется забыть о своей, такой полезной для общества, профессии. Ты просто Смит, журналист-фотограф. Готовишь материалы в книгу о Боснии…
Вечером последнего дня, проведенного в Лондоне, Кэмпбел снова встретился с Кэтрин. Отношения, которые связывали их в юношеские годы, восстановились без особых трудностей, не потребовав ни с одной стороны особых усилий. Но это, как понимал Кэмпбел, была уже иная ступень отношений и взаимного интереса. Он испытывал к Кэтрин не безотчетное влечение и мог без затруднений перечислить все то новое, что пробудило в нем старые нежные чувства.
Кэтрин была удивительно привлекательна. У нее красивое, спортивно сложенное тело, легкая походка, согревающая добрая улыбка.
Пристрастие к обильной и жирной пище не коснулось Кэтрин, и уже это говорило не столько о высоких вкусах женщины, сколько о ее воле и умении стоять на своем. Кэмпбел знал, что обжорами не рождаются. Любовь к перееданию — качество наживное.
В последний вечер вроде бы шутливо, но вместе с тем предельно жестко Кэтрин еще раз отчитала его. Она не пыталась скрывать того, что относится к людям его профессии без особого уважения.