Надеясь, что мне повезет заступить на пост в часы затишья и будет время хоть немного освоиться, я вошел в салун.
Господь не внял моим молитвам! Оглядевшись, я увидел в зале человек двадцать — половина из них только что вернулась с приисков. Лица этих парней предвещали беды больше, чем лежало пыли на их плечах. Каждый словно был вырезан из динамита, а глаза горели, как пара фитилей! Никогда не видел одновременно столько опасных личностей!
Заметив меня, они не удовлетворились кривыми усмешками, а стали громко переговариваться.
— Смотри-ка! — фыркнул один. — Грешам устал от работы и назначил вместо себя школьную учителку!
— Да ну? Неужели серьезно? — поддержал другой. — Наверное, просто повеселить нас хотел!
Все это звучало забавно, но дело было нешуточное. И раздумывать не пришлось. Передо мной словно подбросили монету, и я должен был сказать, орел или решка, прежде чем она упадет к ногам. Я вам уже говорил, что люблю драться. Любил и люблю до сих пор — это у меня в крови. Но все равно мне не хотелось стрелять направо-налево, имея двадцатипятипроцентный интерес в том же зеркале за тысячу долларов, которое висело за стойкой.
Я прошел через комнату, склонив голову под тяжестью моих мыслей, чувствуя, что не совладаю с этой шумной толпой.
И тут с ясностью увидел, отчего двое моих предшественников не справились и были убиты: они пытались подражать Грешаму так же, как сначала собирался делать и я. А это, между прочим, ни им, ни мне было не с руки, потому как Грешам неповторим! В то же время у каждого есть свои преимущества, свои сильные стороны, и уж себя-то я не назвал бы слабаком. Короче говоря, я решил действовать по-своему.
Поэтому подошел к стойке и заорал что было мочи:
— Эй, вы, барбосы облезлые! Привыкли, что Грешам с вами цацкается, как с нежными барышнями! Только я — не он, так что буду с вами обращаться, как вы того заслуживаете! А я, знаете ли, грубый, очень-очень грубый! Поначалу себя сдерживал, но терпение мое кончилось, теперь буду самим собой. Скажу вам, какой я из себя! Для вас я — серый волк, понятно? Серый волк, который всю жизнь жрет сырое мясо и очень любит хрустеть костями таких дворняг, как вы! Давно пора, чтобы вашу паршивую свору порвали на куски! Вот этим и займусь — отныне игра пойдет по моим правилам!
С этим словами я выдернул револьвер из кобуры таким образом, что он вылетел у меня из-за спины, вращаясь как волчок. Когда-то я потратил не один день на то, чтобы разучить этот дурацкий трюк. Я поймал кольт за дуло и ударил рукоятью по стойке с такой силой, что у всех заплескалась выпивка в стаканах, а на деревянной поверхности появилась вмятина, в которую можно было бы влить пару рюмок виски.
Глава 11
ТРИ ГЛОТКА «СТАРОЙ ВОРОНЫ»
Как вы могли догадаться, в мгновение ока я перехватил кольт за рукоятку, а левой рукой взялся за револьвер в другой кобуре. Следовало ожидать, что за моим выступлением последует гром ругательств, затем — пальба.
Но к моему удивлению и немалой радости, все затихли, глядя на вмятину, оставшуюся на полированном дереве. Между тем, когда я зашел в салун, в нем сидело не меньше дюжины парней, которые были бы не прочь посоревноваться со мною в стрельбе. И думаю, трое или четверо из них могли со мной расправиться.
Все дело в том, что тогда в Эмити я был еще никем — человеком без репутации. А репутация — это половина победы! Почему стрелок, занимающий второе место, вдруг становится первоклассным, одержав верх в каком-нибудь серьезном соревновании? Потому что к его прежней сноровке прибавилась репутация, и в этом-то весь секрет. Его рука становится тверже, глаз — вернее, а у противника ноги начинают ходить ходуном, он уже сам ждет поражения, зная, что рядом с ним сильнейший.
Так вот, эти ребята меня просто не знали, потому и хотели сожрать с потрохами до того самого момента, как я шлепнул револьвером по стойке. Но тут озадачились.
Я не. стал ждать, пока они придут в себя, и гаркнул Сэму:
— Ну-ка, налей мне маленькую!
Сэм, Боже его благослови, увидел, как я, пробуя новую роль, лезу из кожи вон, и решил мне подыграть. Тут же с невозмутимым видом запустил по стойке большущий фужер, а вслед за ним ко мне подъехала бутылка «Старой вороны».
Мне сделалось худо. Я понял замысел Сэма и знал, что теперь мне не уйти от этого страшного наказания.
С виски я никогда не был особенно дружен. Что касается пива, то, как и все, люблю пропускать по кружечке в день. Но когда ввели запрет на крепкое спиртное, не слишком обижался на правительство. А из всех сортов виски, которые мне доводилось вливать в глотку, самым крепким была как раз «Старая ворона» — что ни рюмка, то удар под дых. На этикетках тогда писали: «Сто процентов взрывчатки!» Готов подтвердить, что это была чистая правда.
Теперь вы понимаете, отчего я так перепугался? Зато в баре все заинтересовались — смотрели то на меня, то на фужер, то на большую черную бутыль.
Что ж, я решил блефовать до конца — схватил ее за горлышко и оскалился.
— А-а, — зарычал, — пустоголовые выродки! Жалкие, никчемные слюнтяи! Нутро слабое, а глотки — во!
Адресуй я эту речь кому-то одному, он сразу полез бы в драку. Но поскольку я обращался ко всем, каждый мог пропустить оскорбление мимо ушей, робко покосившись на соседа.
Я опрокинул бутылку в фужер, а когда он наполнился до краев, поставил ее на место, расплескав некоторую часть содержимого по стойке.
— Видите? Это яд для всех доходяг, которые приезжают в Эмити, думая, что здесь им будет легко. И если раньше кому-то из вас жизнь в нашем городке казалась сладкой, то больше такого не будет, потому что теперь здесь я! Кому нужны неприятности, прошу ко мне. Сами приходите и других присылайте! Я пью за всех чертей, которые будут вас поджаривать в аду!
Внутренне холодея, я поднес отраву к губам. Храни Господь проходимца Сэма! Это был чай! Жиденький чай в бутылке из-под дьявольского зелья: из нее Сэм наливал себе рюмку-другую, когда назойливые посетители слишком часто лезли со своими «угощениями».
Толпа с жадным интересом следила за каждым моим движением. Я опорожнил фужер большими глотками, всего раз прервавшись, чтобы облизать губы. Настоящее пойло в таком количестве и страусу выжгло бы внутренности, не то что мне! Но я как ни в чем не бывало с грохотом поставил фужер и крикнул негру, который вытирал пролитый чай:
— Ах ты, жалкий кусок угля! Бьюсь об заклад, что ты разбавляешь выпивку!
Затем развернулся на каблуках — неспешно, дабы всем было видно, что у меня на глаза не навернулись слезы, а лицо не исказилось от поглощения ужасного напитка, — и медленно пошел к выходу.
Посетители как зачарованные молча смотрели мне вслед, но, подойдя к самой двери, я увидел, как один здоровенный тип сцапал Сэма за руку, когда тот хотел спрятать бутылку под прилавок.
— Погоди! — закричал верзила. — Дай-ка взглянуть, что ты ему налил. Не верю, что там «Старая ворона», — никто на свете не может ее так приговаривать, никто! Я встречал многих парней с луженой глоткой, видел, как шотландцы лакают свою бурду, но чтобы пай-мальчик вроде этого Шерберна мог так расправиться с виски — такого еще не видал! Говорю вам, ребята, в бутылке чай!
Я застыл в дверях, не потому, что хотел задержаться, просто мои ноги ослабли и отказывались идти. Если бы обман вскрылся, моя песенка была бы спета! Оставалось бы одно — вскочить на коня и гнать во весь опор, чтобы остаток жизни провести в скитаниях, перебираясь с места на место и делая ноги всякий раз, когда нелегкая сведет с человеком из этих краев!
Охваченный паникой, предчувствуя скорую погибель, я стоял и слушал, как этот мордоворот упивается всеобщим вниманием к своей особе.
— Вот почти что такой же фужер, как тот, из которого пил Шерберн! Сейчас я вам покажу, как легко выпить виски из этой бутылки не моргнув глазом! Я и пиво пью кружками на едином дыхании. Видите? Шерберн налил почти до краев, но у меня еще больше налито!
— Давай, приятель! — послышался дружный рев.
Заскрипели сапоги, и я понял, что толпа готова броситься за мной в погоню в тот же миг, когда верзила вольет в себя все до капли.
На мгновение наступила тишина, послышалось какое-то бульканье, хрипы, затем донесся слабый, сиплый стон:
— Будь я проклят! Это она, «Старая ворона»!
Я был спасен! Сэм — да благословит Господь его имя! — под самым носом у верзилы заменил бутылку с чаем на настоящей виски!
Я прекрасно понимал, что сделал для меня этот негр, — он спас мою шкуру, ни больше ни меньше! И теперь был обязан сделать для него две вещи: во-первых, извиниться за мое поведение, как только представится случай поговорить с глазу на глаз, а во-вторых, холить и лелеять мерзавца до конца моих дней!
Между тем вот так в Эмити у меня появилась репутация. К перестрелкам и поножовщине здесь давно привыкли, бойцовскими качествами было трудно кого-то удивить. Но оставалось одно поприще, на котором еще можно было отличиться: на Западе не сходили с уст имена самых заядлых выпивох, и тот, кто мог перепить остальных, пользовался особым почетом. Можно даже сказать, что геройство такого рода ставилось выше храбрости в бою.
Поэтому не прошло и пары часов, как весь город заговорил обо мне. Не о том, как я ввалился в салун и обратился к толпе с бесстрашными речами, а о том, как залпом выпил огромный фужер виски и не повел бровью.
Моя благодарность Сэму не знала границ. Едва выдалась возможность, я послал за ним и стал дожидаться в моем кабинете, точнее, в кабинете Грешама, разумеется.
Черномазый вошел, сверкая улыбкой от уха до уха.
— Сэм, — заявил я, — ты великий человек! У тебя хватило бы мозгов управлять Соединенными Штатами Америки! Знаешь, что с тобой сделали бы, узнав, что ты подменил бутылку?
— А то как же! — радостно откликнулся Сэм, сверкая белками. — Еще бы не знать! С бедного Сэма содрали бы кожу и положили подсыхать на солнышке!
От его слов у меня по спине пробежали мурашки, хоть я понимал, что он чуточку преувеличивает. Однако то, что Сэм сказал в следующий миг, встревожило еще больше.
— Надо бы исполнить номер на бис, мистер Шерберн!
— Чтоб мне пусто было, если я его повторю!
— Напрасно вы так, — произнес он с укоризной. — Вас будут уважать еще больше, чем мистера Грешама!
Конечно, было приятно, что негодяй отодвигает старого хозяина на задний план, стараясь польстить новому, пусть даже таким образом, но ведь и меру надо знать.
— Подумайте, сэр! — между тем продолжил он. — Мистер Грешам и стрелял метко, и бил крепко, и приказать умел так, что все его слушались, но чтобы прикончить такой фужер виски — этого он не мог! — Сэм хитро ухмыльнулся. — Слышал я, кое-кто из ребят готов поставить пятьдесят долларов на то, что вы сегодня же опять это проделаете.
— Скажи им, не дождутся! — обозлился я.
— Но мистер Шерберн! Я уже объяснил им, что у вас давно вошло в привычку выпивать по четыре таких стакана в день.
— Боже мой! Четыре?!
— Ну да! Три кварты — ваша дневная норма.
— Сэм! Три кварты?! И тебе поверили?
— Почему бы нет? Они верят в то, что видят своими глазами: так что, когда заглянете под вечер, я вам побольше стакан подберу.
Я так и обмер! Однако Сэм подкрепил свою идею довольно убедительным аргументом:
— Вам главное — все время быть на высоте, мистер Шерберн, тогда с этим народцем у вас не будет хлопот. Почему? Да все потому, что они как дети. Если кому подчиняются, то должны смотреть на него снизу вверх, ну а дал слабину, так начнут воротить нос и очень скоро спишут со счета.
— Иначе говоря, ничто не помешает пристрелить беднягу?
— Другими словами, да.
Нельзя было не признать, что рассуждал он весьма здраво. И хотя мне вовсе не хотелось проделывать этот дурацкий фокус четырежды в день, я должен был быть благодарен Сэму за то, что он указал хотя бы такой способ укрепления моего авторитета.
— У меня уже все заготовлено, — заверил он. — Припас бутылку настоящей «Старой вороны». Пусть ребята видят, что вы каждый день употребляете свои три четверти, чтобы не потерять форму.
— Ну и как ты мне прикажешь их употреблять?
— Кварту до завтрака, перед тем как подняться, еще одну — днем, а третью — перед сном. Всю жизнь так и пьете. Для пользы желудка.
— Спасибо, что позволил хоть две кварты выпивать за кулисами.
— Я знал, что вы будете довольны. Сперва думал вливать в вас в салуне две кварты, но потом решил, что от такого количества чая у вас еще, не дай Бог, начнется несварение.
Тут уж мне оставалось только руками развести! По-своему Сэм был настоящим гением.
Итак, каждый день я должен подваливать к стойке и, небрежно облокотившись на нее, рассуждать о старых добрых временах, когда люди умели пить, сетовать на то, какая малахольная пошла молодежь, а затем залпом выпивать фужер холодного чая на глазах у посетителей, охваченных благоговейным ужасом.
Глава 12
Я СТАНОВЛЮСЬ ЗНАМЕНИТЫМ
Вы, наверное, удивлены, что я так долго рассказываю о нашей с Сэмом проделке, но ведь именно за счет нее мне удалось продержаться некоторое время в этом беспокойном городке. За какую-нибудь неделю я стал уважаем и знаменит. Ковбои возвращались из Эмити на свои ранчо, старатели отправлялись на новые прииски, а вместе с ними во все концы разносилась обо мне слава.
Но более всего мое геройство поражало индейцев. Поскольку все это происходило еще в те дни, когда их не сгоняли в резервации, краснокожие были частыми гостями городка, а значит, и моего салуна. Великие мастера рассиживаться без дела, они сидели за столиками, завернувшись в пончо, с размалеванными лицами и надменным видом римских сенаторов. Гордое спокойствие они хранили всегда, кроме как в двух случаях. Во-первых, когда, забравшись в укромный уголок, думали, что никто их не видит и не слышит, тогда суровые воины начинали шушукаться и хихикать, как школьницы. А во-вторых, мгновенно теряли головы, притронувшись к виски. Тут их хладнокровие уступало место необузданным страстям.
И вот представьте, эти канальи — точнее их трудно назвать — не находили лучшей забавы, чем, собравшись в кружок, смотреть, как я наслаждаюсь чаепитием. Надеюсь, вы знаете, еще не родился такой индеец, которого алкоголь не валил бы с ног. Главной особенностью той бурды, которую продавали их племенам сметливые торговцы, было очень низкое содержание в ней спирта. Белый человек мог бы хлестать эту дрянь ведрами, если бы не краситель, чрезвычайно вредный для желудка. Однако индейцам хватало и такого «виски», чтобы со стакана веселеть, с двух — терять дар речи, а с трех — впадать в бешенство. Когда же они видели, как кто-то выпивает треть бутылки крепкого спиртного одним глотком, то приходили в неистовый восторг.
Один индейский герой, проделав путь в двести миль, с раннего утра до позднего вечера простоял в углу салуна без движения — на такой подвиг никто из нашего брата не способен, — и все ради того, чтобы увидеть своими глазами, как я подхожу к стойке и принимаю смертельную дозу. Между прочим, потом потребовал, чтобы ему дали лизнуть каплю моего напитка. Естественно, Сэм ухитрился поменять бутылки.
Словом, я стал настолько популярен среди этих кровожадных детей, что они додумались окрестить меня по-новому, наградив довольно странным именем, которое, однако, тут же прижилось в городке и за его пределами. Произошло это до того быстро, что однажды я лег спать, твердо зная, что меня зовут Джоном Шерберном, а наутро проснулся Кипящим Котелком!
Наверное, ни один хозяин бара, хорошенько подумав, не отказался бы от такого прозвища. Звучит оно крайне необычно, но объяснение к нему прилагалось еще интереснее. Наиболее поразительным в моих возлияниях было не количество поглощаемого спиртного, а то, что на моем организме никак не проявлялось его действие. Чудовищная порция виски не мешала мне ни передвигаться, ни соображать, хотя мои мозги давно должны были вскипеть!