Знаешь, кэп намыл добрую толику золотого песку, который тебе вытряхнуть из него — раз плюнуть! Дьявольщина, старик так набит золотом, что аж звенит на ходу! А важничает, будто курочка, что снесла золотое яичко! Поехали, Каррик! Неужто у тебя нет желания чуть-чуть растрясти старичка?
Порыв ветра взметнул едкую пыль с дороги и швырнул ее в лицо Каррику Данмору. Жара стояла несусветная, дорога петляла так, что голова у него шла кругом, да и вообще… в конце концов, разве человеку запрещено немного повеселиться прежде, чем затевать такое дело?
— Гляди-ка, никак, это снег на старой горе Диггер? — вдруг удивился второй из ковбоев.
Каррик посмотрел в ту же сторону и увидел, как сверкает снег на фоне ослепительно синего неба… там, вдали расстилалась земля, которую он с этого дня считал своей. Тряхнув головой, он вонзил шпоры в бока Прошу Прощения, и она прыгнула вперед, как горный олень.
По-видимому, это и был его ответ. Грубовато, конечно, хмыкнул он, исчезая вдали, а остолбеневшая парочка проводила его взглядом.
Глава 9. Молчание, оборванное ножом
В Харперсвилле как раз прошел дождь, и Чак Харпер, основатель, владелец, и по совместительству управляющий единственной в городе гостиницей, который, кстати, и придумал ей имя, вышел во двор и уселся на табурет, обхватив его коленями, словно бока лошади. Сдвинув шляпу на затылок, он принялся строгать ножом палку — занятие, которому мог предаваться часами. И не то чтобы она была ему нужна, вовсе нет. Просто он обожал следить, как тоненькая стружка заворачивается колечком под острым, как бритва, лезвием ножа.
Каждые десять минут он, будто по команде, поднимал тяжелую голову, бросая исподлобья угрюмый взгляд вокруг, туда, где, петляя между отрогов гор, сбегали извилистые тропинки, чтобы исчезнуть между деревенских домов, и снова возвращался к своему занятию.
Прохладный ветерок еще стряхивал последние капли дождя с листьев деревьев, и они тяжело падали вниз, но небо уже очистилось и солнце нещадно жгло землю. Над лужами и вдоль колеи дороги поднимался пар. Но Чаку Харперу было на это наплевать. Он то и дело поглядывал на дорогу, однако на уме у него было совсем другое.
Вдруг за его спиной хлопнула дверь гостиницы. Супруга его — тощая, костлявая метиска примерно того же возраста, то есть около сорока — слегка гнусавя, окликнула его:
— Эй, Поу!
Он не ответил.
— Поу! — завопила она.
Довольная ухмылка скользнула по мрачной физиономии Харпера.
— Поу! — оглушительно взвизгнула она. — Ты что, не слышишь?!
— Слышу, — заявил он, не оборачиваясь.
— Так, стало быть, ты меня слышишь! Так ответь, ты палку для меня строгаешь?
Он молча провел ножом по дереву, любовно наблюдая, как тонкая, словно слюда, стружка, свернулась тугим колечком.
— Поу, я тебя спрашиваю! Ты для меня ее строгаешь?
Харпер поднял голову, но продолжал хранить молчание.
— Поу, дьявол тебя забери, ты мне скажешь или нет?! Ты ее строгаешь для меня?!
— Не-а, — коротко буркнул он, продолжая свое занятие.
Краткость ответа привела женщину в неописуемую ярость. Окаменев, она замерла в дверях, не в силах вымолвить ни слова, и только потрясая в воздухе крепко сжатыми кулаками. Потом что-то забулькало у нее в горле, она прохрипела несколько слов и исчезла. Дверь с грохотом захлопнулась у нее за спиной.
Муж снова поднял голову и оглянулся. На губах его играла довольная ухмылка.
В это время вдали из-за поворота выехал всадник на крапчатой, караковой в белую крапинку кобыле такой невероятной красоты, что даже зачерствевшее сердце Чака Харпера сладко заныло. Он глаз не мог отвести от прекрасного животного. Кобыла двигалась вперед с непринужденной грацией танцовщицы, так что всадник едва покачивался в седле.
Чак поднял взгляд и увидел улыбку на лице незнакомца.
Словно смутившись, Чак снова опустил тяжелую голову и вернулся к своей палке.
— Тихо, девочка, — сказал незнакомец. — Эй, приятель, это Харперсвилль?
Чак сделал вид, что не слышит.
— Мне бы хотелось узнать, — повторил юноша, — это Харперсвилль или нет?
Чак не ответил. Возможность вывести из себя кого-то еще наполнила его сердце ликованием. День-деньской дразнить жену в конце концов кому угодно наскучит. Да и потом порой он побаивался, что рано или поздно, выведенная из себя, обозленная женщина воткнет ему нож между ребер, пока он будет спать. А вот помучить незнакомого человека, всласть поиздеваться над ним — совсем другое дело, и Чак чуть не мурлыкал от удовольствия.
Однако, незнакомец, похоже, разгадал его маневр. Заинтригованный его молчанием, Чак поднял голову и украдкой наблюдал, как тот спешился, подвел лошадь к поилке и пока она с шумом пила, потянулся, разминая затекшее тело.
Не такой верзила, как Чак, он был достаточно высок и крепок. Но в гибкости всего его могучего тела, широко развернутых мускулистых плеч, упругой кошачьей походке сквозила грация хищного зверя. Чак понял это сразу, и не потому, что подобные детали так уж сильно интересовали его. Нет, просто наблюдать исподтишка за другими стало неотъемлемой частью его натуры и поступать так было для него столь же естественно, как для голодного волка — спать вполглаза. К несчастью, в душе хозяина гостиницы была некая червоточинка — он обожал искать неприятностей на свою голову.
— Тихо, Прошу Прощения! — прикрикнул незнакомец.
Он повернулся, и кобыла покорно последовала за ним, как собака. Чак проводил странную парочку недовольным взглядом. Он не любил лошадей, считая их тупыми и не способными ни на что, кроме как служить средством передвижения.
Однако незнакомец, по всей видимости, придерживался другого мнения. Когда он говорил с кобылой, в голосе его звучала неприкрытая нежность. Подойдя к поилке, он с интересом воззрился на громадный валун, скатившийся с вершины и лежавшей здесь с прошлого года. Весил он, должно быть, немало и, если бы не счастливая случайность, легко мог бы превратить гостиницу в груду щепок.
Незнакомец, разглядев валун, наклонился и хлопнул по нему. Потом поднатужился и обхватив камень двумя руками, стал медленно распрямляться. Должно быть, это было нелегко. До Чака, не сводившего с него глаз, доносились сдавленные проклятия. Наконец камень подался и с чавканьем вырвался из земли.
Странный незнакомец повернулся и изумленный Чак вдруг понял, что тот, держа в руках валун, направляется прямо к нему. Он шел медленно, но легко: ни перекошенного гримасой лица, ни вздутых вен, словом, ничего, чтобы говорило о непомерной тяжести ноши.
Он медленно приближался. Смутный страх и какое-то неприятное предчувствие закопошились в душе у Чака. Он медленно приподнялся, а незнакомец, приблизившись, опустил камень на землю.
— Присаживайтесь, — радушно сказал он, — Вот теперь наконец мы удобно устроились и можно поболтать!
Чак Харпер опустился на стул.
Изумление все еще переполняло его, постепенно уступая место привычной злобе. И окончательно он разозлился, вспомнив, как, остолбенев при виде такой невероятной силы, настолько забылся, что не смог сдержать своих чувств.
Опустившись на стул, Чак принял привычную позу, опустил тяжелую голову и снова принялся за свою палку.
— Приятное местечко, — начал незнакомец. — Кажется, мы незнакомы? Меня зовут Каррик Данмор.
Он ждал, но Чак Харпер не проронил ни слова.
Так молча они просидели несколько минут.
— Меня зовут Каррик Данмор, — повторил приехавший.
Чак по-прежнему хранил гробовое молчание.