— Хорошо, найди попроще, которое хотя бы наполовину было бы так же понятно, — возразил доктор. — Кстати, а что это происходит с нашим юным Пересом? Он выглядит совсем больным.
Рикардо медленно поднимался со стула, придерживаясь рукой за его спинку.
— Извините, я пойду к себе в комнату, — сказал он. — На пару минут. — И неторопливо вышел.
— А вот это мне тоже не совсем понятно, — озадаченно произнес Уильям Бенн. — Равно как и все твои вопросы. В них есть какой-нибудь смысл?
— Для большого человека ты очень медленно соображаешь, Бенн. Зачем ты меня вызвал?
— Чтобы выслушать твое мнение об этой малолетке, чего он стоит… если он вообще чего-нибудь стоит. Его надо либо пускать в дело, либо шандарахнуть по голове. Мне просто хотелось знать, что ты думаешь, а ты вместо этого начинаешь задавать кучу совершенно ненужных вопросов о его происхождении!
— Да, но в результате узнаю все, что хотел узнать. — Доктор торжествующе рассмеялся прямо в лицо Бенну. — Во-первых, я уже узнал, что мальчик жутко гордый. Как горный орел. Как степной лев, Уильям!
— Да, гордый. И что из этого?
— Возьми любого юношу его возраста, и ты сразу же увидишь, что он готов переметнуться к американцам, которые чуть побогаче. Но только не Рикардо Перес, приемный сын мексиканского погонщика мулов. Ему очень трудно так поступить. Скорее даже просто невозможно. Его от этого воротит…
— Боюсь, ты преувеличиваешь, — возразил Уильям Бенн. — Ни один человек не может быть таким чувствительным.
— Он побледнел, — невозмутимо продолжал Хамфри Клаусон. — К тому же не стоит закрывать глаза на правду. Сейчас он сидит в своей комнате, схватившись за голову от необходимости изменить национальность, и наверняка проклинает меня только за то, что я поставил перед ним такую проблему.
— Ну и в чем же заключается великий смысл всего этого?
— Видишь ли, Бенн, я верю в кровь. И поэтому вижу, что парень относится ко всему этому как истинный джентльмен.
— Возможно, ты прав, — еще более резко согласился Бенн. — Мне нужен был умный вор, смелый грабитель и ловкий мошенник, а вместо этого я нахожу прирожденного джентльмена!
— Так из кого же, как не из прирожденного джентльмена, и может получиться умный вор, смелый грабитель и ловкий мошенник? — невозмутимо возразил доктор.
Глава 12
СОВРЕМЕННЫЙ РОБИН ГУД?
Это заключение заставило Уильяма Бенна задуматься. Он долго смотрел на собеседника, потом наконец покачал головой.
— Парень слишком много знает. Я не могу держать его у себя, — твердо заявил он. — И все же…
— Да-да?..
— Дело в том, что я испытываю по отношению к нему чуть ли не суеверное предчувствие. Нет смысла вдаваться в подробности, но с тех пор, как я встретил его, меня не покидает ощущение, будто я нашел золотой клад.
Клаусон улыбнулся:
— Бенн, это твое дело, не мое. Можешь относиться к нему как угодно. Мне совершенно безразлично, я просто попробовал логически все осмыслить. Если ты оставишь его при себе… Что ж, быть может, он и принесет тебе целое состояние, кто знает!
— Надо же, джентльмен! — пробормотал Бенн, обращаясь преимущественно к самому себе. — Ленивый, нищий оборвыш, сын погонщика мулов…
— Да, джентльмены действительно нередко ленивы и созданы вовсе не для того, чтобы работать. В былые времена они предпочитали отправляться на войну. Сейчас их можно встретить, ну, скажем, на Уолл-стрит. И у них, безусловно, имеются свои представители в преступном мире.
— Может, ты и прав, — согласился Уильям Бенн. — Первое впечатление чаще всего самое верное. Мне казалось, я нашел золото, а на самом деле это, возможно, бриллиантовая россыпь. Слушай, старина, а как бы ты поступил на моем месте?
— Он говорит на чистом английском. И даже по-испански изъясняется почти как настоящий кастилец, что большая редкость для сына простого погонщика мулов.
— Это легко объяснить. У парня отличный слух.
— К тому же он умеет думать и выбирать. На твоем месте я дал бы ему доучиться.
— Потратить целых восемь лет на то, чтобы таскать его по школам?! — нетерпеливо воскликнул Уильям Бенн.
— Зачем же так много? Хватит и восьми месяцев, чтобы, скажем, подшлифовать его манеры, подружить его с книгами и в самых общих чертах ознакомить с нашим миром. Думаю, это будет несложно. Разве трудно научить ястреба летать?
Уильям Бенн нахмурился и снова покачал головой:
— Ну а кто будет его учить? И чему его надо учить?
— Прежде всего, считаю, нужно обязательно сохранить этот мексиканский колорит, — задумчиво проговорил доктор. — Обязательно сохранить. Ведь, насколько я понимаю, парень в дальнейшем будет в основном работать в Штатах, так? А в Штатах ничто не придает человеку такой изюминки, как иностранный колорит. Мы, американцы, с подозрением относимся к породистым соотечественникам. Нам почему-то кажется, что у образованного человека непременно должны быть на руках мозоли, нам нравятся простолюдины, сумевшие прорваться в высшие сферы. А вот иностранцы совсем другое дело. Мы смотрим на них снизу вверх. Они словно заполняют нишу, отведенную для знати.
— Ну а, скажем, ты, доктор, ты смог бы сделать из него благородного? — поинтересовался Уильям Бенн со свойственной ему одному демонической ухмылкой.
— Я думаю об этом, — ответил тот. — Только пока не решил. Предположим, к примеру, что мы сделаем его членом старинной испанской семьи…
Дверь открылась, в комнату вошел Рикардо.
— И что же ты слышал? — беззлобно спросил его Бенн.
— Что меня собираются сделать членом старинной испанской семьи, — смело ответил юноша и рассмеялся. Но в его смехе не слышалось ни радости, ни удовольствия. Скорее какая-то горечь. Он чуть помолчал, потом добавил: — А вдруг ничего не выйдет и окажется, что я все-таки мексиканец?
— Шкура-то твоя по-прежнему останется цела, — успокоил его Бенн.
Рикардо пожал плечами:
— Слушайте, уж если я решил, так решил. Говорите, что делать.
— Вот-вот, именно этого я и ожидал! — воскликнул доктор. — Думаю, мой юный друг, Уильям скажет вам, что делать, чтобы ваша жизнь стала и лучше, и веселей.
— Мне что, посылать его в Испанию, чтобы сделать испанцем? — Бенн задумался, затем громко хлопнул в ладоши. — Стоп, стоп, стоп! Есть другой способ, клянусь Богом! Ми можем отправить его к старому Манкосу, мне он не откажет. Допустим, к нему приедет племянник или кузен из Испании. Молодой сеньор Манкос… Рикардо Манкос прибывает прямо из Андалузии! Ну как? Звучит? — Он откинулся на спинку стула и громко расхохотался.
— Неплохо, совсем неплохо, — согласился доктор. — В доме Манкоса он вполне сможет узнать все, что необходимо. Разумеется, помимо того, чему его научим мы с тобой и кое-кто еще. Через год, Уильям, он практически ничем не будет отличаться от выпускника университета.
Рикардо, сознавая, что его собираются перекидывать из рук в руки, словно мячик, молчал, но уже понимал — он попал в мощное течение, из которого вряд ли сможет выбраться.
Теперь, когда решение практически было принято, Уильям Бенн повернулся к нему и совершенно серьезно произнес:
— Выбирай сам. Я не жду от тебя клятв и обещаний. Сам видишь, как обстоят дела. Одно твое слово, и я отпущу тебя на все четыре стороны. Тогда ты сможешь вернуться в свинарник твоего названого папаши и продолжать вести честную жизнь. Станешь ковбоем, будешь жить на пятьдесят долларов в месяц и тратить эти жалкие гроши за одну ночь, а потом закладывать свои единственные часы, чтобы выручить хоть сколько-нибудь на табак и протянуть до следующей получки. А можешь махать кувалдой в шахте, если тебе захочется надрывать спину. Впрочем, у тебя есть выбор: ты можешь стать мошенником, как я и как… доктор. Мы живем легко, свободно, у нас всегда есть деньги, и каждый новый день для нас — интереснейшая игра. Тебе, наверное, любопытно, зачем это мне понадобилось делать из тебя мошенника? Хорошо, тогда слушай. Я дам тебе профессию, дам дело, дам образование и все остальное. А взамен ты в течение пяти лет будешь платить мне пятьдесят процентов от всего, что будет проходить через твои руки. Кроме того, будешь делать то, что я скажу. Предположим, ты примешь мое предложение, но потом попытаешься меня обмануть. Так вот знай: предотвратить этого я, конечно, не смогу, но в тот момент, когда ты решишься на это, то, сам того не ведая, наживешь себе очень большие неприятности. Ты видел Селима, Вонга и Лу. Теперь знаешь доктора. А вот меня ты пока знаешь только очень поверхностно. Что ж, пора тебе узнать: я организатор, дружок. На меня работает мощная, слаженная машина, и, если возникнет хоть малейший повод для подозрений, я, не задумываясь, уничтожу тебя. Попросту сотру в порошок…
Итак, я выложил перед тобой свои карты. Я так поступаю всегда. И не собираюсь принуждать тебя. Вот дверь: хочешь быть честным человеком, можешь убираться на все четыре стороны. Хочешь остаться со мной — оставайся. Ты теперь знаешь, что это значит. Скажу тебе напоследок еще одну вещь. Если решишь остаться со мной, то станешь частью этой отлаженной машины, а она будет работать и на тебя. Пока еще никто из идущих со мной в одной упряжке не был нищим. У Лу, например, на счете в банке, как минимум, пятьдесят тысяч. Сам я уже скопил себе достаточно для безбедной старости, но не могу остановиться. Слишком все это увлекательно. Ну вот, пожалуй, и все. Что скажешь?
Конечно, Рикардо внимательно слушал все, что ему говорили, но больше всего ему запали в голову слова о доме его отца, о тяжелой работе на шахте и все такое прочее. Ведь он действительно ненавидел ежедневный изматывающий труд.
Некоторое время юноша сидел молча, сомкнув пальцы рук замком. Одно желание обжигало его словно огнем, другое тут же смывало его будто струя ледяной воды. И если действительно существуют добро и зло, стоящие за спиной у человека и нашептывающие ему свои противоречивые советы, то сейчас они очень активно пытались наполнить душу Рикардо своей сверхъестественной мудростью.
Он посмотрел на собеседников, но те старательно избегали его взгляда. Доктор неторопливо пыхтел сигарой, уставившись в потолок и выпуская тоненькие голубоватые колечки дыма. Уильям Бенн, скрестив руки, смотрел прямо перед собой, и на его губах опять играла демоническая ухмылка. Воистину это была ухмылка дьявола-искусителя.
Рикардо закрыл глаза. Ему вспомнился добрый, честный Антонио Перес, который сделал его таким, каков он есть. Но перед ним тут же предстала и тесная, убогая лачуга, душная летняя ночь, когда огонь в печи уже потух, но повсюду еще витает запах пищи, и даже пыльная, раскалившаяся за день улица кажется раем по сравнению с их убогим жилищем.
Он снова открыл глаза и отметил про себя уют и чистоту комнаты, в которой находился теперь. Селим безмолвно и проворно убирал со стола, не звякнув ни одной тарелкой. Разве может он позволить себе шуметь?! Ведь тем самым помешает мальчику думать! Быть может, когда-нибудь придет такой день, когда и у него, Рикардо, тоже будет трое таких же умных и преданных слуг, как Лу, Вонг и Селим…
И потом, преступники ведь тоже бывают разные. Разве он не слышал про добрых и благородных разбойников, которые грабят только богатых, а потом раздают все бедным? Эдакие современные Робин Гуды…
Так думал Рикардо, потом вдруг подошел к столу и проговорил:
— Я остаюсь с вами, Уильям Бенн.
Тот сразу же расслабился, и юноша понял, что его улыбка была лишь маской, за которой он скрывал беспокойство, поскольку этот вопрос был для него весьма и весьма серьезным. Куда более серьезным, чем мог предположить Рикардо.
Длинная рука с неестественно крупной ладонью протянулась к юноше и схватила его за плечо.
— Теперь, малыш, мы вместе с тобой найдем другой конец радуги.
— Только не забудьте про меня, когда будете делить доходы, — вставил доктор с едва заметной улыбкой и тоже положил руку на плечо Рикардо. — Если ты сильный человек, а я думаю, силы в тебе хватает, то ты никогда не пожалеешь о сегодняшнем дне, — сказал он ему, переходя на «ты». — Но если вдруг окажешься слабаком, то угрызения совести будут терзать тебя до самой смерти. Желаю удачи, Рикардо… Манкос!
И все трое рассмеялись. Правда, смех Рикардо почему-то прозвучал несколько истерично.
Глава 13
ЧТО ПОЛУЧАЕТСЯ, КОГДА ИГРАЕШЬ С ОГНЕМ
Городок Эль-Реал можно было назвать скорее мексиканским, нежели американским. В нем больше ощущался мексиканский дух. Во многом поэтому положение сеньора Эдгардо Манкоса никоим образом не зависело от его бизнеса. Он был владельцем крупного игорного дома и жил среди избранных на высоком холме в дальней части города. Во всем Эль-Реале не было человека более уважаемого, чем дон Эдгардо. Торжественный фасад его огромного особняка словно бы свидетельствовал о характере владельца, а солидная внушительная внешность самого сеньора Манкоса еще больше подкрепляла сложившийся образ.
Кроме того, он считал, что его хозяйство должно производить впечатление абсолютной элегантности. Весь персонал игорного дома был отлично вышколен и держался с молчаливым достоинством. Прислуга бесшумными тенями скользила по залам и апартаментам особняка, в то время как дон Эдгардо напоминал сказочного кудесника: стоило ему взмахнуть рукой — и перед ним, словно по волшебству, как бы из ниоткуда возникали слуги.
В тот день он только что поднялся после сиесты, которой придерживался с истинно мексиканской регулярностью. Сама церемония происходила следующим образом.
Для начала в комнате, расположенной этажом ниже, дворецкий, который к тому же был неплохим музыкантом, начинал тихонько играть на скрипке. Когда спокойная мелодия постепенно начинала проникать в сознание спящего хозяина, в его спальне появлялся слуга, неся в руках серебряный таз с прохладной водой, мягкое полотенце, халат и большой веер. Он смачивал водой руки и лицо хозяина и принимался обмахивать его опахалом, пока влага окончательно не испарялась. А тем временем музыка, доносившаяся снизу, становилась все громче и громче. Затем слуга растирал полотенцем лицо и руки дона Эдгардо, подносил ему цигарку, которую тот неторопливо выкуривал, и уж потом с помощью слуги вставал с постели — процедура эта неизменно проходила с должной медлительностью, чтобы кровь случайно не ударила в голову сеньора Манкоса. Все так же ведомый слугою, он появлялся в дверях спальни и спускался по лестнице уже с обычной улыбкой на лице, в бодром расположении духа, хотя его бодрое и веселое настроение всегда имело границы.
В тот день церемония пробуждения была как раз в самом разгаре — пышное опахало охлаждало благородную кровь дона Эдгардо до нужного состояния, — когда звуки скрипки вдруг прервались и вскоре после этого, торопливо постучавшись в дверь, на пороге появился дворецкий собственной персоной.
Манкос был так рассержен, что потерял дар речи. И только бросил ледяной взгляд на дворецкого, который, заикаясь, проговорил:
— Ради бога, простите, сеньор. Пришел сеньор доктор.
— Пошел вон вместе со своим сеньором доктором! — гневно прорычал дон Эдгардо. — Какого еще доктора ты имеешь в виду?
— Доктора Клаусона, сеньор.
При этих словах глаза Манкоса вдруг открылись. Он вскочил с постели и зашагал к двери; слуга, неистово размахивая полотенцем, поспешно последовал за ним.
— Ах доктор! — воскликнул дон Эдгардо, в нерешительности остановившись на верхней ступеньке лестницы.
Во всем мире только один человек знал о том, какое влияние имеют на него доктор Хамфри Клаусон и Уильям Бенн. Этим человеком был дворецкий, и сейчас, с подозрением посмотрев в его сторону и увидев на его лице выражение неподдельного беспокойства, дон Эдгардо сказал себе, что, по крайней мере, здесь нечего бояться измены. В глазах дворецкого он прочел искреннюю озабоченность и готовность услужить хозяину, даже если для этого потребуется с ножом в руках встать на его защиту!
Дон Эдгардо спустился вниз по лестнице, а доктор поднялся ему навстречу, чтобы поприветствовать. Манкос выдавил из себя улыбку, которая тут же исчезла, как только руки их слились в рукопожатии.
— Насколько я понимаю, доктор Клаусон, ваш визит в мой дом вызван чем-то очень важным и безотлагательным?
— Да, действительно, — подтвердил доктор, — есть кое-что, что касается вас больше, чем кого бы то ни было на всем белом свете.
— И что же это, позвольте узнать? Хотите цигарку?
— Нет, с вашего позволения, я раскурю сигару.
Дон Эдгардо пожал плечами и намеренно отвесил вежливый поклон, чтобы скрыть свои чувства.
— Пожалуйста, пожалуйста!
— Дело касается вашей семьи, — проговорил доктор, выдохнув первое облачко едкого дыма.
— Вот как?