— Осторожнее! — раздался женский возглас, и Энни, подбежав к ним, присела и бережно взялась за обвязанные горловины мешков.
— Разрешите вам помочь, — Винн наклонился к ней, но тут же выпрямился, обожженный гневным взглядом.
Питер коротко рассмеялся, глядя вслед сестре, которая волокла мешки по траве.
— Можно подумать, у нее там банкноты Федерального казначейства, — озадаченно сказал Винн.
— У нее там пейот.
— Что? Кактус?
— Да. Только она может собирать пейот, — важно заявил Питер.
— Зачем вам столько? Два мешка…
— Она собирает два мешка каждый месяц, — сказал Питер. — Нам нужно много пейота. Всем нужен пейот.
— Но для чего?
— Для жизни. Посмотрим, как дела у твоего друга. — сказал Питер, поднимаясь на крыльцо дома.
Винн перешагнул высокий порог и остановился. Тесная комнатка, похоже, считалась прихожей. Вдоль одной из стен стояла широкая лавка с ведрами и корзинами, на стене напротив висели плащи и куртки, под ними стояло несколько пар стоптанных сапог. Впереди висела цветастая занавеска. Питер прошел вперед, отогнул занавеску и, перекрестясь, вошел в следующую комнату. Винн шагнул за ним и тоже перекрестился, раз уж у них тут так принято.
Крис, совершенно голый, лежал на высокой кровати лицом вниз. Коренастый лысый старик с огромной седой бородой колдовал над его раной. На полу стояла большая глиняная миска, наполненная окровавленными белыми лоскутами. Старик промокнул рану и бросил в миску очередной лоскуток, а стоявшая рядом старуха в черном платье тут же протянула ему новый.
Питер сказал что-то на своем языке, и старик кивнул.
— Много крови потерял твой друг, — услышал Винн его глухой бас. — Будет долго лежать. Ребро сломано пулей. Хорошо, что пуля вылетела наружу, а не ударила в сердце. Счастливый твой друг.
— Что я могу сделать? — спросил Винн.
— Ты? Ничего тебе не надо делать. Только ждать. Мы все сделаем сами, — сказал старик. — Он будет лежать здесь. Ты тоже будешь в этом доме. Три дня. А сейчас иди во двор.
— Я могу помочь, — настаивал Винн, потому что ему не хотелось оставлять Криса одного. — Мне уже доводилось помогать докторам. Военным докторам.
— Как?
— Ну, например, помогал отрезать ногу, когда началась гангрена у раненого солдата.
— Я не буду ничего отрезать твоему другу. Иди во двор, — сказал старик.
Глава 2. ВИНСЕНТ КРОКЕТ. КАК ЛЕЧАТ В ОКЛАХОМЕ
Иногда случается такое, что начинаешь завидовать чужим страданиям. Над Крисом уже хлопотали, он был при деле, исполняя главную роль в спектакле «Исцеление немощного». А я вдруг оказался лишним. Кругом слышалась приглушенная, непонятная речь, какая-то женщина юркнула мимо меня с ведром воды, доносились голоса мальчишек из конюшни, а я стоял один в этой тесной прихожей и мучительно пытался понять — что я тут делаю, как я тут оказался, и вообще, к чему это все?
Наверно, я всего лишь переутомился, когда удирал от шайки скотокрадов. Проще было бы остановиться, принять бой, да и отправиться на тот свет, прихватив с собой нескольких малоприятных попутчиков… Да если б Крис не был ранен, мы бы так и сделали! Мы бы им задали!
Я невольно усмехнулся, поймав себя на детской запальчивости. Как говаривал мой дядюшка Байярд, после обеда звук посуды кажется совсем не таким мелодичным, как до обеда. Зато картина боя становится тем красочнее, чем дальше ты находишься от этого боя, в пространстве и во времени.
Покончив с философскими упражнениями, я вышел на крыльцо.
Во дворе меня поджидал Питер.
— Пора пить кофе, — сказал он. — У тебя есть посуда?
— Да, конечно.
— Ты будешь жить у нас, — сказал Питер. — Пользуйся своей посудой. Есть кружка, тарелка, ложка?
— Я же сказал, есть. Как, по-твоему, мы обходились до сих пор?
— Люди по-разному обходятся, — заметил Питер.
— Мне всегда хотелось знать, как обходились индейцы, пока мы не дали им чайники и кружки. У них же не было никакой посуды, только кожаные мешки.
— Я видел, как они кипятят воду в этих кожаных мешках, — сказал я. — Из костра вынимают раскаленные камни и кладут их в воду, прямо в мешки. Получается довольно быстро.
— Где ты такое видел?
— На Черных Холмах. Я жил у шайенов.
— Неужели они настолько обнищали, что остались без котлов и чайников?
— Есть у них и котлы, и чайники, — сказал я. — Все у них есть. Но старики говорят, что в железном котле вода портится.
— Старики везде одинаковые, — сказал Питер. — Здесь нет шайенов. Говорят, их резервация где-то за Симарроном. Но там сидят только женщины. А мужчины все в бандах. Так говорят. Но это далеко. У нас тут живут кайова и команчи. Они мирные. Мы с ними ладим. А ты был у шайенов в плену?
— Нет. Просто жил.
За домом, под деревом был накрыт небольшой стол с двумя лавками, врытыми в землю вдоль него. Рядом с кофейником на белой фаянсовой тарелке высилась гора душистых оладьев. В круглой открытой масленке таяла ярко-желтая пирамида масла, а на блюдце расплывался густой бурый мед.
— Садись, — сказал Питер и сел первым, перекрестившись. Свою шляпу он повесил на ветку. — Ешь, все наше, домашнее. Мы не покупаем еду.
— Что-то я не заметил по дороге ни одной лавки, где можно было бы купить хоть что-нибудь, — сказал я, пристраивая свою шляпу рядом. На ветке было еще несколько оструганных сучков, предназначенных для шляп.
— Ты просто пришел не с той стороны. Там, за рекой, есть поселок. Еще дальше есть станция. Можно сесть на поезд и поехать в город, он называется Гудворд, там можно купить все, что тебе надо. Но еду покупать глупо.
— Такую еду не купишь, — согласился я, намазывая мед своим ножом. — Вкусно. Никогда не видел такого меда.
— Этих пчел мы привезли с собой из самой Джорджии, — с усмешкой сказал Питер. — Они все пережили вместе с нами. Они вместе с нами горели и вместе с нами тонули, и теперь живут здесь вместе с нами. Пятнадцать лет мы живем здесь.
— Неужели пчелы живут так долго? — удивился я.
— Да нет, пчелы умирают. Но семья остается та же самая.
— А где вы тонули?
— На Миссисипи, где же еще, — гордо сказал Питер. — Мы ехали на пароходе. Взорвался котел. Начался пожар. Мы были на правой стороне, и она вся обвалилась в воду. Лошади утонули, корова тоже. У нас было два мула, они тоже утонули. Хорошо, что все наши вещи, и пчелы тоже, были в телеге. Телега не утонула. Мы держались за нее. И другие люди тоже держались. Вода была очень холодная.
— Когда это было?
— Семьдесят девятый год. Апрель. Пароход «Быстрая Стрела». Может быть, слышал? Там погибло много народу, об этом еще долго вспоминали.
Меня забавляла та детская гордость, которая звучала в его голосе при упоминании о банальном кораблекрушении. Я вырос на Реке, и с рождения называю Рекой только Миссисипи. Все остальное — речки. О том, как взрывались, горели и тонули пароходы, я слышал с детства. На отмели близ Батон-Ружа, наверно, и сейчас виднеется обломок трапа с самой «Султанши» — этот пароход сгорел в пятистах милях выше по течению, и тогда погибло больше двух тысяч людей — и мальчишками мы подплывали к этим, все еще крепким перекладинам, белеющим над желтой водой, как скелет какой-то гигантской рыбины…
— Может быть, и слышал, — сказал я. — В те годы на реке такое случалось довольно часто.
— В апреле вода холодная, люди умирали от холода, даже те, кто смог выбраться из воды. Умирали на берегу. Нас было четыре семьи, и все остались живы. Только без лошадей и мулов. Толкали телегу сами. Восемь дней до города. Город Вильсон. Там купили пару мулов и поехали дальше на запад. Мы ехали все время на запад.