Юнак говорил больше всех. По его жестикуляции можно было заключить, что он рассказывал историю с медведем. Прошло какое-то время, пока мы не расслышали первые сказанные им слова:
– Надеюсь, все пойдет так, как вы хотите. Эти четверо способны на все. Только они приехали в мой дом, сразу повели себя как хозяева. И конакджи расскажет, как они обращались с ним. Они закрыли его на всю ночь в подвале вместе со всеми его домочадцами…
– И он стерпел это? – воскликнул Манах эль-Барша.
– А что ему еще оставалось?
– Вместе со всеми домашними! Они не могли постоять за себя?
– А вы что, дали им отпор? Нет, вы быстрехонько уехали прочь!
– Из-за солдат, которые были с ними.
– О, нет! С ними не было ни одного солдата; конакджи потом понял это.
– Тысяча чертей! Если это было правдой!
– Так оно и было! Они вас обманули. Эти парни не только дерзки, как дикие кошки, они еще и хитры, как ласки. Берегитесь, чтобы они не догадались о ловушке, устроенной им сегодня! Этот противный эфенди в чем-то заподозрил конакджи, да и против меня он тоже был настроен. Что-то долго их нет; они ведь уже должны были появиться здесь. Боюсь, как бы они ни догадались, что мы их здесь ждем.
– Не могут они этого знать. Они непременно прибудут, и тогда они погибли. Аладжи поклялись, что заживо, не торопясь, разрежут немца на куски. Баруд возьмет на себя черногорца Оско, а мне достанется эта маленькая, ядовитая жаба, хаджи. Он такой же гибкий, как плеть; так пусть он поймет, что значат удары. Да не коснутся его ни пуля, ни нож; он умрет под плетью. Так что, ни одного из них нельзя убивать сразу. Аладжи не будут целиться в голову, да и я только оглушу хаджи. Заботясь о спасении души, я не стану его убивать. Но почему их так долго нет? У меня уже сил нет их ждать.
Мне хотелось бы еще послушать их разговор; я надеялся, что они поговорят о Каранирван-хане. Но Халеф не мог дольше ждать. Манах эль-Барша так страстно хотел забить его до смерти плетью, что гнев его неимоверно разгорелся. Внезапно он вышел вперед, подошел вплотную к врагам и воскликнул:
– Что ж, вот и я, раз у тебя сил нет ждать!
Ужас, который вызвало его появление, был невероятным. Юнак воскликнул и, защищаясь, выставил руки вперед, словно увидел перед собой привидение. Баруд эль-Амасат вскочил с земли и отсутствующим взглядом уставился на хаджи. Манах эль-Барша тоже подпрыгнул, словно подброшенный пружиной, но он быстрее других пришел в себя. Его черты искривились от злости.
– Собака! – прорычал он. – Так вот ты! На этот раз вам ничего не удастся! Теперь ты попал мне в руки!
Он попытался вытащить из-за пояса пистолет, но выступавший винт или спусковой крючок, очевидно, зацепился. Он достал оружие не так быстро, как хотел. Халеф уже целился в него и приказывал:
– Убери руки с пояса, иначе я застрелю тебя!
– Ну, застрели одного из нас! – ответил, наконец, Баруд эль-Амасат. – Но только одного! Другой убьет тебя!
Он вытащил свой нож. Но тут медленно, не говоря ни звука, вышел я; держа наготове карабин, я целился в Баруда.
– Эфенди! И он здесь! – воскликнул тот.
Он опустил руку, сжимавшую нож, и в ужасе метнулся назад. Невольно он задел Манаха эль-Баршу; от сильного удара тот отлетел на край скалы. Хватаясь руками за воздух, Манах поднял ногу, пытаясь найти опору, но лишь окончательно потерял равновесие.
– Аллах, Аллах, Алл!.. – прорычал он и перевалился через край скалы. Послышалось, как где-то внизу глухо ударилось его тело.
Сперва никто, даже я, не проронил ни звука. Это был момент ужаса. Пролетев пятьдесят футов, он непременно разбился!
– Его направил Аллах! – воскликнул Халеф; его лицо стало смертельно бледным. – А ты, Баруд эль-Амасат, ты – палач, сбросивший его в пропасть. Брось нож, иначе полетишь вслед за ним!
– Нет, я не брошу его.
Стреляй – иначе отведаешь мой клинок! – ответил Баруд.
Он наклонился, готовясь к прыжку, и замахнулся ножом для удара. Для Халефа это был достаточный повод, чтобы стрелять. Но он этого не сделал. Он быстро шагнул назад, перевернул ружье и встретил врага ударом приклада, свалившим того с ног. Баруд был обезоружен и связан собственным поясом.
Теперь осталось справиться лишь с Юнаком, торговцем углем. Этот храбрец все еще сидел на том же месте, что и прежде. Если при появлении Халефа он был невероятно напуган, то все, что потом произошло, лишь удесятерило его страх. Он протянул руки ко мне и взмолился:
– Эфенди, пощади меня! Я вам ничего не сделал. Ты знаешь, что я ваш друг!
– Ты – наш друг? Откуда же мне это знать?
– Ты ведь знаешь об этом!
– Откуда?
– Ну, вы же оставались этой ночью у меня. Я Юнак, торговец углем.
– Я в это не верю. Ты, правда, очень похож на него, особенно в мелочах; ты точно такой же грязнуля, как он, но ведь ты же не он.
– Это я, эфенди, это я! Ты же видишь это! А если не веришь, спроси своего хаджи!
– Мне незачем его спрашивать. У него глаза не лучше, чем у меня. Торговца углем здесь быть не может, ведь он ушел в Глоговик, чтобы купить соли.
– Это была неправда, господин.
– Мне сказала это его жена, а ей я верю больше, чем тебе. Если бы ты и впрямь был Юнаком, нашим хозяином, то я, памятуя о том, чем тебе обязан, обращался бы с тобой мягче, чем с другими. Но раз доказано, что ты не можешь быть этим человеком, значит, тебя ждет такое же строгое обращение, как и твоих сообщников; они задумали нас убить и потому поплатились жизнью. Так что, ты будешь повешен рядом с ними на одном из этих красивых деревьев.
Эти слова подняли его с места. Он подпрыгнул и вскричал в страхе:
– Эфенди, ничего, совсем ничего не доказано. Я в самом деле Юнак; я тебе расскажу обо всем, что случилось в моем доме и его окрестностях; я вспомню все, о чем мы говорили. Ты ведь не повесишь человека, который так радушно тебя принимал!
– Ладно, об этом радушном приеме я умолчу. Но если ты и впрямь Юнак, как же получается, что ты здесь, а не в Глоговике?
– Я… я хотел… хотел раздобыть здесь соль!
– Ах! А почему ты нам солгал, сказав, что пойдешь в другую сторону?
– Потому… потому… – залепетал он, – я только в пути передумал и решил направиться сюда.
– Не лги мне! Ты пришел сюда, чтобы тебя не обманули при дележе добычи. Ты все горевал, что у тебя погибла лошадь и придется идти пешком.
– Эфенди, это только конакджи мог тебе сказать! Наверное, этот человек, оболгал нас всех и рассказал тебе все?
– Смотри же, задавая вопрос, ты поневоле признался! Я знаю все. На меня собирались здесь напасть, хотя тебе самому не нравилось это место. Что ж, ты одолжил нашим врагам пращи. Если бы нападение не удалось, нас заманили бы в Пещеру Сокровищ и убили бы в ней.
Он опустил голову и промолвил, что я узнал это от конакджи, а я не стал оспаривать его мнение.
– Говори же, отвечай! – продолжал я. – Лишь от тебя зависит, будет ли тебе так же худо, как остальным. Твоя судьба сейчас в твоих собственных руках.
После некоторого раздумья и внутренней борьбы он сказал:
– Не можешь же ты поверить, что план убить вас придуман мной. Эти люди давно уже его оставили.
– Разумеется, я знаю это. Но ты, наживы ради, тоже решил разделить их компанию. Не станешь ведь ты это отрицать?
– А, может, конакджи замышлял против тебя куда худшие вещи, чем я?
– У меня нет привычки, вынося приговор, считаться с мнением других людей. У меня есть свои глаза и уши. И они говорят мне, что ты, хоть и не зачинщик этого покушения на меня, но ведь тоже из этой же тепленькой компании. Впрочем, мне некогда заниматься тобой. Положи нож на землю! Хаджи свяжет тебя.
– О, нет, нет! – вскрикнул он боязливо.