Без галстуков, без воротничков на рубашках и без отворотов на пиджаках.
– Индийские рубашки, – сказала я.
– У них нет карманов, а без карманов не обойдешься. И кроме того, мне пришлось бы переменить газету. Та, в которой я работаю, против индийских рубашек, а... – Курт поглядел на часы. – Черт возьми, уже опять так поздно! Ну, бывайте! – крикнул он и выбежал на лестницу.
Я постояла еще немного в передней, размышляя, остался ли бы Курт дома, если б я ему сказала, что мне с ним надо поговорить.
Я думаю, он бы тогда остался!
И еще я пыталась понять, почему же я не смогла сказать ничего, кроме «послушай, Курт...»
Наверное, это оттого, что я никогда еще не говорила с Куртом ни о чем серьезном. Наверное, надо учиться разговаривать друг с другом.
Пока я вот так стояла и размышляла, я услышала пыхтение советницы за дверью на лестнице. Я спаслась бегством в ванную и заперлась на задвижку. Советница три раза постучала в дверь ванной. Она сообщила мне, что завтрак уже готов. Но когда она начинала стучать, я тут же сильнее открывала кран, чтобы она подумала, будто стук мне не слышен. Потом я выскочила из ванной, бросилась в мою комнату, оделась в рекордном темпе, схватила сумку с книгами и на цыпочках вышла из квартиры. День без советницы должен быть счастливым, думала я. Ради этого стоит начать его на пустой желудок!
Я вышла на улицу и направилась в школу. Накрапывал дождь. Я не надела шарфа, а без него было холодно, зябла шея. Небо было совсем серое. Казалось, оно вот-вот упадет на землю. Таким уж счастливым, как я думала, день все-таки не получался. Я обернулась назад и поглядела на наш дом. Наш дом показался мне чужим. Чужим – как тогда, когда я пришла вместе с мамой и Ильзой в гости к «дяде Курту» и увидела его впервые.
Я медленно пошла дальше, и вдруг мне вообще все вокруг показалось чужим. Булочная, и молочная, и магазин декоративных тканей, и даже Универсальный. Я остановилась перед стеклом Универсального и стала разглядывать толстую кассиршу за кассой. Наверное, я стояла здесь долго. Может быть, минут десять. Во всяком случае, когда я поглядела на часы, было уже без трех восемь. Я страшно испугалась. Отсюда до школы не меньше девяти минут ходьбы.
Первый урок у нас была математика. Учительница математики и так мною недовольна. Она говорит, что я медлительна, и слишком ленива, и невнимательна. Но это просто ее предубеждение. Она начнет объяснять что-нибудь, а я не понимаю. И если я ей скажу: «Простите, я этого не поняла», она повторяет всю эту бодягу с начала в тех же самых выражениях. А если я опять говорю, что я этого не поняла – что вообще-то неудивительно, – она начинает орать на меня, что я невнимательно слушала. Ну ладно. Так вот уж приходить на урок к математичке с опозданием мне ничуть не хотелось. Я бросилась бежать со всех ног, но, когда мне оставалось до школы еще три квартала, на церковной башне пробило восемь. Я перестала бежать. Дальше я пошла медленно и с каждым шагом, приближавшим меня к школе, все яснее чувствовала, что в школу я идти не хочу. На углу перед самой школой я остановилась и посмотрела на школьную дверь. Дверь была закрыта. Никого из учеников не было видно. Словно сегодня воскресенье.
Я стала сама себя уговаривать: «Сейчас я подойду к двери, открою ее, а потом пойду наверх, в класс, и скажу математичке, что была у зубного!»
После того как я все себе так хорошо объяснила, я повернулась и побежала в другую сторону – прочь от школы.
Сперва я рассматривала витрины на Главной улице, потом свернула за угол и пошла к зоомагазину. Перед витриной зоомагазина я могу стоять часами. Когда погода хорошая. Но погода была плохая. Дождь все лил и лил, дул ветер, и мне было здорово холодно.
И опять я бродила от витрины к витрине по Главной улице, а потом возвращалась к зоомагазину. Время тянулось бесконечно медленно. Дождь прекратился, но мне становилось все холоднее, потому что пальто мое насквозь промокло.
Я пошла в парк. Села на скамейку, но от этого стало еще холоднее. Я поднялась и решила все-таки пойти в школу.
Но только после второго урока, чтоб подойти как раз к большой перемене. Тогда это будет не так заметно. Я очень не люблю, когда на меня все глазеют. А если входишь в класс во время урока, то уж обязательно все глазеют.
У меня оставалось еще полчаса. Я медленно брела по переулкам, считала окна в домах и даже сделала вывод, что у большинства домов в этих местах по двенадцать окон. Я сама с собой заключала пари.
«До того вон угла мне встретится одна собака и один инвалид с палкой, спорим?» Или так: «До того вон угла мне встретятся две собаки и три малыша, спорим?» Про собак я обычно выигрывала, про детей и про палки проигрывала.
Не знаю... Неужели я пошла туда нарочно? На самом деле у меня не было такого намерения. Но вдруг я оказалась снова в Рюкертгассе. В переулке, где трактир «Золотой гусь». Я была еще далеко от «Золотого гуся», но у меня уже колотилось сердце.
А вдруг красная машина стоит перед домом? А вдруг этот человек в белом замшевом пальто тоже стоит перед домом? А вдруг сама Ильза стоит перед домом?
Я втолковывала себе, что всего этого – точно – нет, что это просто дурацкая фантазия и вообще я дура.
Но сердце все колотилось и колотилось.
Перед «Золотым гусем» стояла машина с пивом. Задняя стенка кузова была откинута, и два грузчика в зеленых комбинезонах медленно скатывали бочку с пивом. Я встала у дверей «Золотого гуся» и смотрела, как они катят бочку.
Дверь в трактир была открыта. Медведь гризли вышел из трактира. На этот раз на голове его была красная вязаная шапка. За ним плелся Фердинанд.
Хозяин заговорил с зелеными грузчиками.
– Ну и погодка!
И еще он сказал им, что ему нужна хоть одна бочка темного пива. А семь ящиков пива в бутылках – это ему уж слишком много. Потом он взглянул на меня. Он кивнул мне, и я с ним поздоровалась.
– Уроки уже кончились? – спросил он.
– Да-да, – пролепетала я.
– У учительницы сегодня корь! – крикнул один из грузчиков и захохотал. Большой пес подошел ко мне и дал мне себя погладить. Я с отчаянием думала о чем, как бы продолжить разговор с хозяином, но мне ничего не приходило в голову.
– Скажи-ка, откуда я тебя знаю? – спросил хозяин.
– Я вчера у вас ела сосиски.
– Ах, да, – рассмеялся хозяин. – С этим смешным толстяком. Он что, твой друг?
Я не знала, что отвечать – «да» или «нет». Я б хотела, чтобы Али-баба был моим другом, но ведь хозяин сказал слово «друг» как-то странно, с каким-то таким оттенком. Может, он решил, что мы с Али-бабой влюблены друг в друга? Поэтому я ответила:
– Нет!
Хозяин посмотрел вверх, на хмурое небо, и сказал, что сейчас опять пойдет дождь. Грузчик, который как раз вкатывал бочку в дверь пивной, ответил:
– А что тут удивляться? Дождь, он всегда идет. Все лето шел дождь, ну а уж осенью – тем более. Да и зимой тоже дождь. И вообще...
Дальше я не разобрала, потому что он вкатил бочку в трактир.
Другой грузчик подошел к хозяину с квитанцией и шариковой ручкой. Хозяин взял шариковую ручку и хотел подписать накладную, но ручка не писала.
– Вот и видно, что вы на этом пиве деньгу зашибаете! – пошутил он. – Что ни день, то весь стержень исписывают, подмахивая накладные! Ну, значит, дела у вас идут в гору!
Потом он полез в верхний карман клетчатой рубашки, достал другую ручку и подписал квитанцию.