«Во всем широком свете черта не встретишь», — вспомнила я пословицу и навострила уши.
— Во-первых, нужно тебе сказать, что младшая невестка — настоящая ханжа. Она не любит, чтобы служанки болтали с приказчиками из лавки, и напускает на себя такой вид, будто бы не то что между людьми, а и между птицами на дворе никаких любовных дел никогда не видела. Потом имей в виду, что она из секты Нитирэн[116] , так что не вздумай при ней читать молитвы во славу Амитабы. Госпожа очень любит белую кошку в ошейнике — не гони ее, даже если стащит рыбу. Когда старшая невестка будет чваниться и задирать нос, делай вид, что ничего не замечаешь. Она пришла к нам в дом с первой женой старшего сына, и тогда она была простая девица для услуг по имени Сюн, не более того, а когда ее госпожа померла от заразной простуды, молодому господину взбрело в голову жениться на этой самой Сюн. И что только он в ней нашел! А теперь, как все выскочки, она не знает удержу своим прихотям. В паланкин велит накладывать горы подушек, чтобы, видите ли, спина у нее не покривилась. Чудеса, да и только! — так всю дорогу злословила старуха про своих хозяев, а я потешалась…
— В других домах на завтрак и ужин варят дешевый красный рис, но у нас в ходу только самый лучший, из Харимы. Мисо по мере надобности берут самое дорогое, у зятя в винной лавке. Каждый день греют воду для горячей паровой ванны. Какой убыток из-за того, что не желают помыться холодной водой!
В канун Нового года от всех родственников к нам приносят столько рыбы и моти[117] , что просто страх берет. Уж на что велик наш город Сакаи, а не найдешь в нем никого к югу от улицы Осёдзи, кто не был бы должен нашему семейству.
Примерно в двух те отсюда стоит «под дьявольским углом»[118] один домик. Им владеет приказчик, который прежде служил в нашем доме и, как видишь, вышел в люди. Тебе, верно, не случалось еще видеть праздника в честь бога Сумиёси?[119] До него еще долго ждать. Уже с вечера накануне мы всей семьей отправляемся на праздник. А затем, когда расцветают глицинии в Минато[120] , мы ездим на них любоваться. Дно складного ларца устилаем листьями нандина и берем с собой целые горы риса с красными бобами. Большое счастье попасть на службу в такой богатый дом! Ты помни, что если будешь служить у нас честью и правдой, то, может быть, тоже заживешь своим домком. Только сумей понравиться го-инкё-сама! Что тебе ни прикажут, не вздумай перечить. Никогда не рассказывай чужим про наши домашние дела. У го-инкё-сама характер от старости стал раздражительный, но зато отходчивый. Ты будь внимательна, старайся во всем угождать. Если го-инкё-сама завтра закроет глаза навеки, то неизвестно, какое счастье тебе выпадет. Может, много денег откажет! Ведь уже за седьмой десяток перевалило, все тело покрыто морщинами. Старость неизбежна, что ни говори, бесполезно об этом печалиться. Мы с тобой еще не знакомы, но я обо всем тебе рассказываю, жалея тебя, — так болтала мне обо всем без утайки старая служанка.
Я слушала ее рассказы краем уха и все поддакивала, а в голове строила разные планы. Вот бы хорошо прибрать к рукам старика! Если бы связь эта продолжалась годами, я бы уже нашла способ завести себе мужчину на стороне, а если бы я забеременела и родила сына, то, может быть, старик отписал бы мне все свое добро, чтобы мне дожить мой век в довольстве.
— Вот мы и пришли. Входи, пожалуйста! — с этими словами старуха прошла вперед. У входа на внутренний двор я сняла свои соломенные сандалии и присела в комнате позади кухни.
Как вдруг выходит ко мне старуха лет семидесяти, но очень крепкая на вид, и прямо сверлит меня взглядом насквозь:
— Ну что ж, она не хуже других. Подойдет! Конец всем моим мечтам! Я точно с облаков на
землю свалилась.
Знай я, что го-инкё-сама — старуха, а не старик, навряд ли я пошла бы к ней на службу. Но, сдавшись на ласковые слова, я все же решила наняться на полгода — срок небольшой. Пришлось мне, как говорится, мочить ноги в соленой воде этого залива.
Внешняя часть дома, где находилась лавка, была такая же, как в столице, но внутри кипела работа. Слуга обдирал рис при помощи ножной мельницы, служанки шили носки не покладая рук. Во всем был строгий порядок.
В доме этом было пять-семь служанок, каждая исправляла особую работу. Я одна смотрела на все сложа руки, словно мне и дела нет. Только к ночи мне говорили: «Постели постель».
Мне было очень противно спать на одном изголовье со старой хозяйкой. Но нельзя же было ослушаться господского приказа! Велит потереть ей поясницу, а потом начинает вести себя как мужчина с женщиной, всю ночь напролет забавляется. В немалую беду я попала! Свет широк, у каких только господ мне не довелось служить!
Эта старуха все время молилась, чтобы ей в будущей жизни родиться мужчиной и делать все, что душе ее хочется.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Вельможи с громким именем
тайно навещают чайные дома в Ясаке,
хотя и сознают, что это дурно.
Банщицы противны,как остывшая вода в ванне,
но все же смывают грязь с тела гостей, и притом сами недорого стоят.
Хозяйка продает гостям дрянные веера,
уверяя, что рисунки на них
сделаны кистью лучших мастеров.
Гости дарят любовью девушек в оптовой лавке только до тех пор,
пока не рассчитаются за товар и пока корабли их стоят в гавани.
СОДЕРЖАНИЕ ПЯТОЙ ЧАСТИ
КРУШЕНИЕ «КАМЕННОЙ ОГРАДЫ» ЛЮБВИ
Вот где можно увидеть столичные нравы во всей красоте!
В чайных домиках Оцуруя, Эбия, Ямая, Химэдзия, Курумия
веселые девушки поют и пляшут, забавляя гостей.
ЛЮБОВНЫЕ ПЕСЕНКИ БАНЩИЦ
Ах, этот гость говорит совсем как актер в Западном театре! [121]
Можно весело позабавиться и с простой банщицей,
лишь бы не прошла худая слава.
Одну ночь пробыть с ней, а потом никогда и не вспомнить!
ПРЕКРАСНЫЙ ВЕЕР НАВЕВАЕТ ВЕТЕР ЛЮБВИ
Маклачки в придачу к своему товару продают и себя тоже.
Торговки нитяным товаром спутали все нити любви.
У хозяйки лавки вееров в сердце, как на веере, два рисунка: явный и тайный.
Муж сначала не замечал тайного рисунка.
НЕПРОСЫХАЮЩАЯ ТУШЕЧНИЦА ОПТОВОЙ ЛАВКИ
На лакомства уходят все заработанные деньги.
Имена «листьев лотоса» никому не ведомы.
Чтобы их как-нибудь различать, гости дают им клички.
Крушение «каменной ограды» любви[122]
Мнe вконец опостылело ремесло продажи любви, но нужда заставила меня к нему вернуться. Выучившись уловкам столичных потаскушек из чайного домика Курумия, я снова принялась торговать собой. Не хотелось мне вырядиться в платье с длинными разрезными рукавами, словно юной девушке, но что было делать! Для женщины выгодно иметь невысокий рост. Если маленькая женщина даже в пожилых годах наденет девичье платье, то кажется, что к ней возвратилась молодость.
И в Китае, и в Японии больше всего ценят юных. Недаром поэт Дун-по[123] сложил стихи:
Красотка шестнадцати лет
Изысканно нарядилась…
Две яшмовых нежных руки
Для тысячи — изголовье.
И день и ночь она не знает покоя на ложе любви.
Но все же быть продажной женщиной — интересное ремесло: у нее бывают гости всех жизненных состояний. Иной раз она принимает приказчика, другой раз ремесленника или бонзу, а случается, и актера. Правда, иметь дело все время с разными людьми не очень-то весело. Только-только женщина начнет надеяться, что любовный союз продлится некоторое время, как прости-прощай! И хороший гость, и неприятный гость равно покупают ее для недолгой забавы, пока паром для переправы не причалит к берегу.