Поэтому никогда не считайте, что человек, который ради любви способен рисковать жизнью, не достоин вашего уважения.
– Мне иной раз приходилось наблюдать, как крепости осаждали и брали силой, – со смехом сказал Жебюрон, – это бывало тогда, когда люди, защищавшие их, не поддавались ни на деньги, ни на какие угрозы. Говорят же, что начать переговоры – это уже наполовину выиграть сражение.
– Должно быть, всякая любовь основана именно на этом – сказала Эннасюита, – только есть же ведь на свете люди, которые любят так, что готовы терпеть и по натуре своей неспособны прибегнуть к силе.
– Если вы что-нибудь можете нам о них рассказать, – сказал Иркан, – я уступаю вам место.
– Да, могу, – ответила Эннасюита, – и охотно вам расскажу все, что об этом знаю.
Новелла девятнадцатая
Полина, узнав, что человек, которого она любила, как и он ее, после того как ему было запрещено разговаривать с ней, удалился в монастырь обсервантов, отправилась сама в обитель Святой Клары, где и сделалась монахиней. Желание ее исполнилось: она стала носить монашескую одежду, как и ее возлюбленный.
Во времена маркиза Мантуанского [71] , женатого на сестре герцога Феррарского, при дворе маркизы жила девушка по имени Полина. И вот один молодой дворянин, находившийся на службе у маркиза, так страстно ее полюбил, что все вокруг поражались этой великой любви, тем более что молодой человек этот был беден и все знали, что, воспользовавшись покровительством герцога, он мог бы найти себе жену побогаче. Но молодому дворянину казалось, что все сокровища мира – в одной Полине и что, женившись на ней, он станет их обладателем. Маркиза же, которой хотелось, чтобы Полина нашла себе богатого жениха, невзлюбила этого молодого человека и старалась всячески воспрепятствовать встречам влюбленных, твердя обоим, что, если они поженятся, участь их будет жалкой, ибо они будут самой бедной четой во всей Италии. Но молодой человек был далек от того, чтобы думать о деньгах. Что же касается Полины, то, хоть она и старалась скрыть от людей свое чувство, все мечты ее клонились к тому, чтобы соединить свою судьбу с тем, кто был ей дорог и мил. И они долго так любили друг друга, надеясь, что время придет к ним на помощь. Но разразилась война, и этот дворянин попал в плен вместе с одним французом, так же, как и он, влюбленным. И, обнаружив, что они товарищи по несчастью, молодые люди стали поверять свои тайны друг другу, и француз признался тогда, что сердце его принадлежит одной девушке, но только не сказал, где она живет. Но так как оба они были на службе у маркиза Мантуанского, французу было отлично известно, что приятель его любит Полину. И, от души желая ему добра, он, как истый друг, уговаривал его не питать на этот счет напрасных надежд. Итальянец ответил, что это не в его власти и что, если в награду за честную службу и за страдания, которые он перенес в плену, маркиз Мантуанский не даст согласия на его брак с Полиной, он уйдет в монастырь, дабы служить одному только Господу Богу. Француз, однако, не придал никакого значения его словам, ибо не замечал в нем религиозного рвения и видел, что поклоняется он только одной Полине. Спустя девять месяцев француз освободился из плена, после чего при его же содействии освободился и его друг. И, вернувшись, француз тотчас же принялся упрашивать маркиза Мантуанского и его жену, чтобы те разрешили его приятелю жениться на Полине. Но старания его были напрасны. Они решительно противились этому браку, ссылаясь на бедность обоих влюбленных и нежелание родителей той и другой стороны. И кончилось тем, что они даже запретили несчастным встречаться, с тем чтобы оба, убедившись, что их мечты несбыточны, позабыли и об этой мечте, и друг о друге.
Когда бедный юноша увидел, что ему остается только повиноваться, он попросил у маркиза разрешения попрощаться с Полиной, обещав, что после этого дня он никогда уже не будет встречаться с нею. Ему это было разрешено, и тогда он сказал ей:
– Полина, коль скоро против нас ополчились земля и небо, – и не только чтобы помешать нам сочетаться с вами браком, но, еще того хуже, чтобы не дать нам видеть и слышать друг друга, – и господа наши с такою строгостью запретили нам всякие встречи, теперь они могут быть счастливы тем, что жестоко ранили нас и что от ран этих нам уже никогда не оправиться. Они доказали этим, что сердцам их неведомы жалость и сострадание. Они хотят найти для нас обоих богатые партии и не ведают, что истинное богатство совсем не в этом. Но я испил от них столько горя, страдания мои так велики, что отныне я уже более не могу служить им верой и правдой. Я уверен, что, если бы я не завел речи о женитьбе, они не были бы столь осмотрительны и не запретили бы мне говорить с вами, а я продолжал бы уверять вас, что готов скорее умереть, чем изменить мое намерение к худшему, после того как я любил вас столь честною и праведною любовью: я не стал бы добиваться от вас того, что я хотел бы от всех отстоять. Но, если бы я по-прежнему видел вас, я не мог бы вынести это тяжкое искушение, а если бы перестал вас видеть, сердце мое не выдержало бы трудности – оно исполнилось бы отчаяния, и все бы окончилось плохо. Поэтому я решил уйти в монастырь. И хоть я нимало не сомневаюсь, что спастись человек может везде, я хочу иметь побольше досуга, чтобы созерцать доброту Господа нашего, который, – на это я уповаю, – сжалится надо мною, простит мне грехи моей молодости и научит меня полюбить блага духовные так же, как я любил здесь блага мирские. И если Господь удостоит меня своей благодатью, я буду неизменно молиться за вас. И в то же время умоляю вас во имя нашей любви, столь высокой и чистой, вспоминать обо мне в своих молитвах, дабы Господь наш даровал мне в разлуке с вами столько же твердости и терпения, сколько радости я вкушал здесь при каждой встрече. И, надеясь долгие годы, что, женившись на вас, я обрету все, что мне будет тогда полагаться по праву, я довольствовался надеждой. Но теперь, когда я эту надежду теряю и знаю, что вы никогда уже не приласкаете меня так, как ласкает жена, я прошу вас хотя бы позволить мне проститься с вами, как брат с сестрой, и поцеловать вас.
Несчастная Полина, которая всегда была с ним очень сдержанна, увидев, до какого состояния юношу довело его горе и сколь чиста его просьба в такую минуту, когда отчаяние могло бы заставить его всем пренебречь, кинулась ему на шею и разрыдалась. Она обессилела так, что не могла уже вымолвить ни слова и без чувств упала к нему в объятия. Жалость, которую юноша испытывал к ней, любовь его и скорбь были так велики, что он упал сам, и только после того, как одна из служанок, увидев их, позвала на помощь, обоих привели в чувство.
Полина все это время скрывала свою любовь. И теперь она сама устыдилась того, что все вокруг узнали неистовую силу их страсти. Но она испытывала такую жалость к несчастному страдальцу, что это одно служило ей оправданием. Не будучи в силах ничего сказать, перед тем как проститься навсегда, несчастный поторопился уйти, стиснув зубы, и сердце его так билось, что, придя к себе, он замертво свалился на кровать и провел всю ночь в таких страшных стенаниях, что слуги его думали, что он лишился за одно мгновение родителей, друзей и всего, что у него было дорогого на свете. Наутро он помолился Богу и, раздав своим слугам то немногое, что у него было, и строго запретив им сопровождать его, взял с собой самое необходимое в дорогу и отправился один в обитель обсервантов [72] – он попросил принять его в послушники, решив, что останется там навсегда.