Втайне он восторгался ее способностью сохранять красоту в любых испытаниях — и когда у нее было тяжко на сердце, и когда бушевала буря, и когда она предавалась любви.
Ему пришлось так долго открывать ее и привыкать к ней. Прежний опыт общения с женщинами ни в чем не помог ему лучше понять ее, так как подобной женщины он никогда ранее не встречал. Ему не удавалось познать ее не потому, что она низко пала, а потому что она необычайно высоко поднялась. Все объяснялось этим.
Она могла носить самую грубую, рваную одежду, явиться перед ним растрепанной и промокшей, или подавленной и усталой, как сейчас, или же обнаженной, слабой и покорной, как в ту ночь, когда он сжимал ее в своих объятиях, а у нее из глаз лились слезы, которых она не замечала, — все это не имело значения. Она всегда оставалась прекрасной, как источник, к которому можно припасть и утолить жажду.
Никогда больше он не сможет жить в одиночестве, никогда.
Жизнь без нее стала бы для него непосильным испытанием. Даже сейчас он не мог примириться с тем, что она находится на другом конце корабля. Теперь он был потрясен, видя, как вся дрожа, она лежит у его ног.
Одному Богу известно, что ему было бы совсем нелегко повесить «ее» протестантов. Конечно, все они себе на уме, но им нельзя было отказать ни в мужестве, ни в выносливости, и они, в конечном счете, заслуживали лучшей участи. Тем не менее, наказать их было необходимо. За всю свою полную опасностей жизнь он много раз убеждался в том, что слабость — причина тяжелых неудач и бесчисленных поражений. Чтобы спасти человеческую жизнь, надо вовремя отсечь загнивающий орган.
В наступившей тишине Анжелика продолжала ждать.
Рука, ласкавшая ее волосы, заронила в ней надежду, но она не вставала с колен, зная, что не переубедила его, и что он, вопреки ее чарам, может стать еще более недоверчивым и безжалостным.
Какой еще довод привести ему?.. Дух ее блуждал в пустыне, где призрачное видение повешенных на реях ларошельцев сливалось с видением, явившимся ей у скалы Фей в то ледяное утро в Ньельском лесу. Пляска смерти немых, болтающихся в воздухе тел. И вдруг среди них промелькнули осунувшиеся личики Лорье и Жереми, бледная, как мел, Северина в чепчике.
Наконец она заговорила голосом, дрожавшим от биения ее сердца.
— Жоффрей, не отбирайте у меня то единственное, что у меня осталось.., уверенности, что я нужна несчастным детям. Я сама во всем виновата. Я решила спасти их от участи, которая хуже смерти, от гибели самой души. Тогда, в Ла-Рошели, у них на глазах преследовали, унижали, бросали в тюрьмы, заковывали в цепи их отцов. Так неужели случится так, что я привезла их сюда, на край света, чтобы они увидели позорную смерть своих отцов на виселице?.. Такое потрясение! Не отнимайте этого у меня, Жоффрей! Я не перенесу их горя. Сейчас я живу только одним — помочь избежать рокового исхода. Неужели вы лишите меня этого?.. Разве я так богата?.. Что останется у меня, если исчезнет надежда спасти их, дать им порезвиться на зеленых лужайках — их наивной мечте… Я потеряла все: земли, состояние, титулы, имя, честь, моих сыновей… И вас, вашу любовь… У меня больше нет ничего, кроме дочери, над которой висит проклятие.
Стон застрял у нее в горле, она прикусила губы. Пальцы Жоффрея больно сжимали ее затылок.
— Не надейтесь разжалобить меня слезами.
— Знаю, — прошептала она. — Я такая неловкая.
«Напротив, слишком ловкая», — подумал он. На самом деле, он уже еле выдерживал вид ее слез. Он почувствовал, как судорожно дрожат ее плечи, и сердце его разрывалось от жалости.
— Встаньте… Видеть вас на коленях невыносимо.
Обессиленная Анжелика послушно встала. Помогая ей, граф на мгновенье задержал в своих руках ее холодные, как лед, руки, и в раздумье заходил по каюте. Когда Анжелика смотрела на него, он видел мученическое выражение ее глаз, влажные ресницы, набухшие веки, следы слез на щеках.
И вдруг он ощутил такой сильный прилив чувств, что с трудом удержался от соблазна крепко обнять и поцеловать ее, страстно шепнуть: «Анжелика! Анжелика! Душа моя!»
Он не хотел больше видеть, как она дрожит перед ним, но в то же время он еще помнил и ее недавнюю браваду, которую он простил ей с большим трудом.
Как сочеталось в ней все это: сила и слабость, дерзость и покорность, жесткость и нежность? В этом был секрет ее обаяния. Ему предстояло либо ужиться с этим, либо обречь себя на беспросветное одиночество.
— Прошу вас сесть, госпожа аббатиса, — сказал он вдруг. — Поскольку вы опять хотите поставить меня в безвыходное, положение, скажите сами, какое решение предлагаете вы? Не получится ли так, что мой корабль, побережье и форт скоро станут ареной новых кровавых стычек между вашими вспыльчивыми друзьями, моими людьми, индейцами, лесными охотниками, испанскими наемниками и всей фауной Мэна?
Легкая ирония этих слов принесла Анжелике несказанное облегчение. Она присела и глубоко вздохнула.
— Не думайте, что вы уже выиграли партию, — сказал граф. — Я просто задаю вам вопрос. Что мне делать с ними? Ведь дурной пример заразителен. Получив свободу, они станут ждать подходящий момент для реванша. Мне же совершенно не нужно, чтобы здесь, на этой полной опасностей земле, среди нас появились новые враждебные элементы… Я мог бы, конечно, избавиться от них так же, как они собирались поступить с нами: высадить с семьями на пустынном берегу, подальше к северу, например. Но это обрекло бы их на такую же верную смерть, как и виселица. А покорно отвезти их — в благодарность за измену — на острова я не могу, даже ради вас. Я потеряю уважение не только своих людей, но и всего Нового Света… Глупцам здесь не прощают.
Опустив голову, Анжелика погрузилась в раздумье.
— У вас была идея предложить им часть ваших земель для колонизации. Почему бы нет?
— Почему? Ведь мне придется снабдить их оружием, то есть вооружить тех, кто объявил меня врагом. Кто даст мне гарантию их лояльности по отношению ко мне?
— Доходы от предстоящей деятельности. Однажды вы сказали мне, что они смогут здесь зарабатывать гораздо больше, чем ведя торговлю на островах. Это правда?
— Да, это так. Но пока здесь еще ничего не создано. Надо все начинать самим. Выстроить порт и город, наладить торговлю.
— А не поэтому ли у вас возникла идея выбрать именно их? Ведь вам, конечно, известно, что гугеноты творят чудеса, когда начинается освоение новых земель. Мне рассказывали, что английские протестанты, называвшие себя пилигримами, основали несколько прекрасных городов на побережье, которое еще недавно было дикой пустыней. Ларошельцы могут сделать то же самое.
— Этого я не отрицаю. Но их странный и враждебный образ мыслей вынуждает меня усомниться в их дальнейшем поведении.
— Но эта же самая их особенность может стать и залогом успеха. Конечно, договориться с ними и впрямь нелегко, но они хорошие купцы, да и умные, смелые люди. Ведь они без оружия и золота, имея очень маленький опыт в мореплавании, сумели осуществить свой план и захватить трехсоттонный корабль. Разве это не убедительно?
Жоффрей де Пейрак расхохотался.
— У меня не столь великодушное сердце, чтобы признать это.
— Но вы способны на любое великодушие, — проникновенно сказала Анжелика.
Остановившись, он пристально посмотрел на нее. Восхищение и преданность, которыми светились ее глаза, не были притворными. Это был взгляд ее юности, когда она беззаветно и пылко отдавала ему свою любовь.
Он понял: кроме него для нее на земле не было никакого иного мужчины.
И как он мог усомниться в этом? Его охватило чувство радости. Он почти не слышал, что она говорила.
— Жоффрей, вы могли подумать, что я легко прощаю поступок, который ранил вас в самое сердце и привел к непоправимому — к смерти ваших верных друзей. Я возмущена неблагодарностью, проявленной по отношению к вам. Но я все равно буду продолжать бороться за то, чтобы победила не смерть, а жизнь. Иногда между людьми возникает непримиримая взаимная враждебность. В нашем случае это не так. Мы все-таки люди доброй воли, пострадавшие от недоразумения, и я чувствовала бы себя виноватой вдвойне, если бы не старалась его рассеять.
— Что вы имеете в виду?
— Жоффрей, когда, не зная, кто скрывается под маской Рескатора, я пришла к вам с просьбой взять на борт этих людей, которых лишь несколько часов отделяло от ареста, вы сперва отказали мне, а потом согласились. Следовательно, вам пришла мысль сделать из них колонистов. Я убеждена, что, принимая это решение, не забывая о своих интересах, вы, видимо, хотели дать изгнанникам нежданный шанс.
— В этом вы правы…
— Но почему вы сразу же не раскрыли им свои намерения? В дружеской беседе растаяло бы то подозрение, которое вы заронили в них. Никола Перро говорил мне, что в мире нет людей, чей язык вы не смогли бы понять, и что вам удалось обзавестись друзьями и среди индейцев, и среди пилигримов, обосновавшихся в колониях Новой Англии.
— Дело в том, что эти ларошельцы сразу вызвали во мне враждебность, которая, естественно, стала взаимной.
— Но из-за чего?
— Из-за вас.
— Из-за меня?
— Безусловно. Вы сами сегодня помогли мне понять истоки сразу же возникшей между нами антипатии. Постарайтесь представить себе, как это получилось, — взволнованно воскликнул он. — Я увидел вас среди них, как в вашей родной семье. И мог ли я не заподозрить, что кто-то из них ваш любовник, а то и супруг? К тому же оказалось, что у вас есть дочь. Так может, ее отец тоже был на борту? Я видел, с какой нежностью вы ухаживали за раненым, чья судьба волновала вас настолько, что вы просто перестали обращать на меня внимание.
— Жоффрей, он ведь спас мне жизнь!
— К тому же вы еще и объявили мне о предстоящем вступлении с ним в брак. Я старался привлечь вас к себе, опасаясь снять маску, пока ваш дух витает вдали от меня. Мог ли я не возненавидеть этих ограниченных, скрытных пуритан, которые так околдовали вас? В общем, я полностью созрел для того, чтобы поприжать их. А тут еще эта история с потерявшим из-за вас голову Берном и его сумасшедшей ревностью.
— Кто бы мог подумать! — огорченно сказала Анжелика. — Такой спокойный, уравновешенный человек. Надо мной висит какое-то проклятие, из-за которого между мужчинами возникают раздоры.
— Красота Елены привела к Троянской войне!
— О Жоффрей, только не надо говорить, что я причина стольких страшных бед.
— Да, из-за женщин происходят самые ужасные, необъяснимые бедствия! Недаром говорят: «Ищите женщину!»
Он поднял ее подбородок и нежно провел рукой по лицу, как бы стирая след тягостных переживаний.
— Но они же приносят иногда и самое большое счастье, — продолжил он. — По правде сказать, мне понятно желание Берна убить меня. И я прощаю его только потому, что одержал победу благодаря не столько томагавкам моих могикан, сколько сделанному вами выбору. Пока я сомневался в вашем выборе, бессмысленно было взывать к моему милосердию. Такова цена нам, мужчинам, дорогая моя. Она не очень высока… Попробуем же исправить ошибки, в которых
— и я признаю это — есть доля вины каждого. Завтра пироги перевезут на берег всех пассажиров. Маниго, Берн и другие поедут с нами, но они будут в цепях и под стражей. Я расскажу им, что я от них жду. Если они согласятся, я заставлю их поклясться в лояльности на Библии… Надеюсь, что такую клятву они не посмеют нарушить.
Он взял со стола шляпу.
— Вы удовлетворены?
Анжелика не ответила. Ей трудно было еще поверить в свою победу. У нее кружилась голова.
Поднявшись, она проводила его до двери и там непроизвольно положила свою руку ему на запястье.
— А если они не согласятся? Если вы не сможете убедить их? Если в них возобладает мстительность?
Отведя глаза в сторону, он пожал плечами.
— Дадим им проводника-индейца, лошадей, повозки, оружие и пусть катятся.., к черту в ад.., в Плимут или Бостон, там их встретят единоверцы…
Глава 8
Стоя на полуюте, Анжелика вслушивалась сквозь туман в далекие голоса земли. Пение или зов? Там был неведомый, но уже совсем близкий мир, выбранный для новой жизни Жоффреем де Пейраком. Поэтому Анжелика уже чувствовала привязанность к нему.
Она жадно впитывала в себя эти звуки, и постепенно ее охватывало радостное волнение, перед которым отступала усталость. Она отвыкла от слова «счастье», иначе именно так она определила бы свое состояние. Счастье было эфемерным, хрупким, и все же душа ее уже отдыхала от битв, ощущала невероятную полноту жизни. Настал решающий час. Он навсегда останется у нее в памяти, как луч света в ее судьбе…
Сообщив измученным женщинам утешительную весть, она поднялась на корму и теперь стояла в тумане рядом с Онориной и ждала.
Ей надо было побыть одной, в одиночестве обдумать все происшедшее, преодолеть подавленность, которая уже начала отступать.
Жоффрей только что расстался с ней, а она уже ожидала его возвращения. Анжелика хотела вновь услышать его голос. Прислушиваясь к всплескам воды под веслами приближающейся лодки, возможно, его лодки, она ждала, когда раздадутся его шаги. Она сгорала от желания быть рядом с Жоффреем, любоваться им, внимать его словам. Разделять с ним радости и заботы, мечты и устремления, стать его тенью, быть в его объятиях. Ей хотелось бегать по холмам и петь песни. Но пока приходилось ждать в тумане, на пороге Эдема, в плену на корабле, на котором они пересекли море мрака. В памяти воскресал каждый обращенный к ней жест, каждое слово.
И вдруг на нее напал смех:
«Влюблена! Влюблена! Как безумно я влюблена!»
Радость возвращенной любви заполнила ее сердце. Она снова ощутила нервную породистую руку, ласкающую ее волосы, услышала его ласковый голос: «Прошу вас сесть, госпожа аббатиса…»
«Он не мог так быстро и щедро принять мою просьбу, если бы не любил меня. Он помиловал их! Он бросил к моим ногам этот царский подарок, а я опять дала ему уйти.., как в те времена, когда он небрежно дарил мне дорогие украшения, а я не осмеливалась его благодарить. Не странно ли это?.. Он всегда внушал мне какой-то страх. Может быть, потому что он очень не похож на других мужчин?.. Или потому, что я чувствую себя перед ним слабой?.. И боюсь подпасть под его власть? Но что из того, если это произойдет. Я женщина, и я его жена».
Только благодаря узам брака они смогли найти друг друга. Граф де Пейрак не мог забыть свою супругу. Он поспешил к ней на помощь в Кандии, затем, когда Осман Ферраджи предупредил его, отправился в Мекнес. И в Ла-Рошель он примчался, чтобы выручить ее.
Да, именно так! Теперь она не сомневалась, что граф де Пейрак появился у стен Ла-Рошели не случайно. Он знал, что она в этом городе! Кто же предупредил его? Она перебрала в уме все возможные варианты и остановилась на наиболее вероятном — болтовня месье Роша. В портах, связанных с Востоком и Западом, известным становится все.
«Он всегда стремился помочь мне, когда я оказывалась в затруднительном положении. Следовательно, он дорожил мною, а я доставляла ему одни неприятности».
— Мама, ты дрожишь, как от дурного сна, — с укором произнесла Онорина. Вид у нее был явно недовольный.
— Ты ничего не понимаешь, — ответила Анжелика, — все так прекрасно!
Онорина чуть надулась в знак несогласия. Чувствуя смутные угрызения совести, Анжелика погладила ее длинные рыжие волосы. Девочка запомнила, что, когда отношения между Черным Человеком и ее матерью налаживаются, ее благополучию приходит конец. Мать почти забывала о ней и даже страдала от ее присутствия…
— Но ты не бойся, — вполголоса сказала Анжелика, — я не покину тебя, дитя мое, пока ты будешь во мне нуждаться. Твое маленькое сердце уже изведало немало потрясений. Онорина, я хочу что-то сказать тебе, моя хорошая. — Гладя ладонью круглую голову Онорины, она размышляла о загадочной природе их дружбы, их глубокой, нерушимой близости. — Ты всегда была моей самой любимой. Мое чувство к тебе оказалось более сильным, чем к другим моим детям. Мне кажется даже, что именно благодаря тебе я научилась быть матерью. Лучше бы мне не признаваться в этом, но я хочу, чтобы ты знала все. Ведь при рождении тебе не досталось ничего.