Если ты не в состоянии запомнить пэра и графа, — саркастически добавил он, — то сомневаюсь, что ты вспомнишь какого-то мистера.
Уязвленная его незаслуженным упреком, Элизабет холодно поинтересовалась:
— И кто же третий?
— Мистер Ян Торнтон. Он…
Это имя заставило Элизабет вскочить на ноги, в голове у нее зашумело, и ужас сковал все ее тело.
— Ян Торнтон! — вскрикнула она, ухватившись ладонями за стол, чтобы не упасть. — Ян Торнтон! — повторила она высоким голосом, в котором смешались ярость и истерический смех. — Дядя, если Ян Торнтон и говорил когда-либо Роберту, что женится на мне, то только под дулом пистолета! Его интерес ко мне никогда не подразумевал женитьбу, и Роберт вызвал его из-за меня на дуэль!
Фактически он стрелял в него!
Вместо того, чтобы смягчиться или расстроиться, дядя встретил это известие с полным равнодушием.
— Вы не понимаете меня? — яростно спросила Элизабет.
— Я понимаю то, что он ответил на мое письмо утвердительно, в очень сердечной форме, — закипая, ответил он. — Возможно, он сожалеет о своем поведении в прошлом и теперь хотел бы загладить его.
— Загладить! — вскричала она. — Я понятия не имею, испытывает он ко мне ненависть или просто презрение, но, уверяю вас, он ни раньше, ни сейчас и в мыслях не имел жениться на мне! Это из-за него я не могу показаться в обществе!
— На мой взгляд, тебе только на пользу быть вдали от разлагающего влияния Лондона, но речь не о том. Он принял мои условия.
— Какие условия?
Уже попривыкший к тревожным вскрикам Элизабет, Джулиус бесстрастно изложил, что ее ждет в дальнейшем:
— Каждый из трех претендентов согласился, чтобы ты приехала к нему с кратким визитом для того, чтобы выяснить, подходите ли вы друг другу. Люсинда поедет с тобой в качестве опекунши. Первым будет Белховен, потом — Марчмэн, потом — Торнтон.
Комната поплыла перед глазами Элизабет.
— Я просто не могу этому поверить! — выкрикнула она и в своем несчастье уцепилась за самую незначительную из проблем. — Люсинда отправилась в отпуск, это ее первый отпуск за все годы! Она в Девоне у своей сестры.
— Тогда возьми Берту, а Люсинда присоединится к тебе позже, когда ты будешь у Торнтона в Шотландии.
— Но Берта — моя горничная! Моя репутация будет разорвана в клочья, если я проведу неделю в одном доме с мужчиной с одной только горничной в качестве компаньонки.
— Тогда не говори, что она горничная, — отрезал Джулиус. — Поскольку я уже указал в письмах, что твоей опекуншей будет Люсинда Трокмортон-Джонс, ты скажешь, что Берта твоя тетя. И больше никаких возражений, мисс, — закончил он, — вопрос решен. Пока все. Можешь идти.
— Вопрос не решен! Говорю вам, это какая-то ужасная ошибка. Ян Торнтон никогда не захочет видеть меня, даже в большей степени, чем я хочу его увидеть!
— Никакой ошибки, — сказал Джулиус, завершая беседу. — Ян Торнтон получил мое письмо и принял наше предложение. Он даже послал указания в свое шотландское поместье, чтобы его приготовили к твоему приезду.
— Ваше предложение, — закричала Элизабет, — а не мое!
— Я не буду обсуждать с тобой эти подробности, Элизабет. Дискуссия закончена.
Глава 4
Элизабет медленно сошла в холл и завернула за угол, намереваясь вернуться к Александре, но у нее так сильно тряслись колени, что она была вынуждена остановиться и опереться рукой о стену, чтобы удержаться на ногах. Ян Торнтон… Пройдет сколько-то дней, и она предстанет перед ним.
От этих мыслей у нее закружилась голова, страх, ненависть и унижение душили ее.
От этих мыслей у нее закружилась голова, страх, ненависть и унижение душили ее. В конце концов она развернулась и пошла в маленькую гостиную, где упала на диван, уставившись пустым взглядом на кусок обоев, где когда-то висела картина Рубенса.
Ни на секунду Элизабет не поверила, что Ян Торнтон хочет жениться на ней, и не могла себе представить, что подтолкнуло его принять немыслимое предложение ее дяди. Она была наивной, доверчивой дурочкой в той области, которая его интересовала.
Теперь, запрокинув голову и прикрыв глаза, Элизабет с трудом верила, что могла быть когда-то такой безрассудной — или беспечной, — какой она была на том уик-энде, где повстречала его. Она была так уверена в том, что ее будущее ясно, но тогда у нее и не было причин думать иначе.
Ей исполнилось всего одиннадцать лет, когда погибли ее родители. Это было ужасное время, но потом приехал Роберт, чтобы утешить и подбодрить ее, и пообещал, что вскоре все снова будет хорошо. Роберт был на восемь лет старше Элизабет, и, хотя он был всего лишь сводным братом — по матери, от ее первого брака, — она любила его, как родного, и полагалась на него всегда и во всем. Родители так часто оставляли ее одну, что она воспринимала их как приятных гостей, которые три-четыре раза в году прилетали домой, чтобы надарить ей подарков и снова упорхнуть, весело помахав рукой на прощание.
За исключением утраты родителей детство Элизабет было безоблачным. У нее был легкий, солнечный характер, и все слуги в доме любили ее до безумия. Повариха готовила ей лакомства, дворецкий обучил игре в шахматы, Эрон, главный кучер, научил играть в вист, а когда она выросла — стрелять из пистолета, чтобы в случае опасности она могла защитить себя.
Но из всех «друзей» в Хэвенхёрсте больше всего времени она проводила с Оливером, старшим садовником, который появился у них, когда ей было одиннадцать лет. Тихий, душевный человек с ласковым взглядом, Оливер занимался оранжереей и клумбами, нежно разговаривая со своими растениями и черенками.
— Растения нужно любить, — объяснил он, когда однажды она застала его беседующим с поникшей фиалкой и страшно этому удивилась, — им это нужно так же, как людям. Попробуй, — предложил он, кивнув в сторону фиалки, — скажи этой хорошенькой фиалке парочку добрых слов.
Элизабет чувствовала себя довольно глупо, однако последовала его совету, зная, что как садовнику Оливеру нет равных, — после его появления в Хэвенхёрсте их сад неузнаваемо изменился. Поэтому она склонилась над фиалкой и серьезно сказала:
— Надеюсь, что скоро ты совершенно поправишься и к тебе вернется прежняя красота!…..
Затем она отступила назад и стала ждать, когда пожелтевшие, увядшие листья начнут подниматься к солнцу.
— Я дал ей немного лекарства, которое готовлю сам, — сказал Оливер, заботливо переставляя горшок с цветком на лавку, где находились пациенты, требующие особого ухода. — Приходи через несколько дней, и ты увидишь, как старательно она будет показывать тебе, что поправляется.
Позже Элизабет узнала, что Оливер ко всем цветам обращается только в женском роде, а ко всем другим растениям — в мужском.
На следующий день Элизабет снова отправилась в оранжерею, но фиалка была такой же поникшей, как вчера. Пять дней спустя она совершенно забыла о ней и зашла в оранжерею просто для того, чтобы угостить Оливера пирожными.
— Ваша маленькая подружка уже заждалась вас, мисс, — сказал он ей.
Элизабет подошла к столу с больными растениями и отыскала там фиалку. Ее нежные цветы крепко стояли на маленьких хрупких стебельках, зеленые листики тоже воспряли духом, расправились и оживились.
— Оливер! — радостно воскликнула она. — Как тебе удалось сделать это?
— Ваша доброта и отчасти мои лекарства, вот что вернуло ее к жизни, — сказал он и, то ли оттого, что в глазах Элизабет он прочитал искренний интерес, а может быть, просто потому, что хотел отвлечь недавно осиротевшую девочку от горестей, повел ее по оранжерее, называя растения и рассказывая, какие из них он собирается скрестить, чтобы получить новые сорта.