— Напротив, я думаю, что он ждет комплиментов и был бы удивлен и, возможно, рассержен, если бы их не услышал.
— Мой брат точно такой же, — сказала Николь. — Он считает, что Кингз-Кип — верх совершенства, и удивляется, если люди не восторгаются, едва увидев его.
— Я думаю, большинство людей таковы, — ответила леди Кливленд. — Мой муж интересуется лошадьми, и первое, что вы должны осмотреть, когда приезжаете к нам, это конюшни!
Николь рассмеялась.
Благодаря доброте и участию леди Кливленд она почувствовала, как напряжение отчасти покидает ее.
Джентльмены вошли в. гостиную, и маркиз, заметив, что карточные столы разложены, подошел к леди Кливленд.
— Я знаю, Айрис, — сказал он, — что вы хотите сыграть в бридж. Полагаю, Вилли и леди Сара составят вам компанию.
Леди Сара, которая встала, когда он вошел в комнату, положила руку ему на локоть.
— Я хочу играть с вами, — томно сказала она.
— Может быть, позже, — ответил маркиз. — Нам с сэром Джеймсом и его сестрой нужно пройти ко мне в кабинет. Мы не задержимся надолго и тогда, возможно, нам хватит партнеров для баккары.
Леди Сара была явно разочарована. Николь почувствовала, что камень в ее груди стал слишком тяжел. Она едва не задыхалась от непонятного страха.
Но она видела, как горят глаза Джимми, и постаралась взять себя в руки.
Когда они вышли из гостиной, Джимми спросил маркиза:
— Вы хотите, чтобы я принес картины, которые я приготовил для вас? Они наверху, в моей спальне.
— Это мог бы сделать лакей, — ответил маркиз. — Но полагаю, вы предпочли бы принести их сами.
Джимми направился к лестнице, а маркиз сказал Николь:
— Нам сюда.
Он повел ее в другое крыло здания и привел в комнату, о которой Николь могла сказать лишь, что именно, таким должен быть кабинет мужчины.
Стены были увешаны фотографиями на тему спорта, а над камином красовалась великолепная картина Стабба с изображением лошади.
Диван и кресла были обиты кожей темно-красного цвета.
Когда они вошли, с коврика навстречу хозяину вскочили два спаниеля.
У стены стоял письменный стол с золотыми ручками в стиле Георга III.
Чиппендейловский застекленный шкаф был заполнен аккуратно расставленными книгами.
Красные бархатные шторы гармонировали с цветом обивки.
Николь решила, что маркиз и здесь достиг совершенства. — Присаживайтесь, мисс Танкомб, — предложил маркиз. — Надеюсь, обед доставил вам удовольствие.
— Со всей честностью могу сказать, что это был лучший обед в моей жизни, — ответила Николь. — Но ваш дом настолько поражает меня, что мне трудно думать о чем-то другом.
— Мне приятно это слышать, — кивнул маркиз. — Но в то же время мне странно, что у вас несколько испуганный вид.
Николь отвела взгляд и уставилась на камин. Она совсем не это ожидала услышать и почла за лучшее не отвечать.
— Вы очень красивы, — продолжал маркиз, — и поэтому должны выглядеть счастливой, а не наоборот.
Николь была так удивлена его комплиментом, что невольно повернулась к маркизу.
Их взгляды встретились, и она почувствовала, что краснеет.
Она опять отвернулась.
— Неужели, — спросил маркиз, — вы смущены моим комплиментом?
— Я… не привыкла к ним, — ответила Николь.
— Разве Кингз-Кип стоит посреди пустыни, или все мужчины в округе — слепые? — поинтересовался маркиз.
Николь рассмеялась.
— Все вовсе не так ужасно, но мне редко приходится видеть молодых людей. А друзья Джеймса настолько заняты лицезрением дома и картин, что на меня почти и не смотрят!
Теперь засмеялся маркиз:
— Поистине печальная история!
Помолчав, он добавил:
— Когда сегодня вечером вы вошли в гостиную в платье, словно специально предназначенном для этой комнаты, я подумал, что мне это снится.
— Сейчас, когда вы… упомянули об этом… Я понимаю, что мое платье… того же цвета, что и фарфор… И эти изящные французские стулья…
— Верно! — воскликнул маркиз. — И, возможно, когда вы его покупали, вами руководило предчувствие, что вы войдете в нем в этот дом.
Николь пришло в голову, как удивился бы маркиз, узнав, что она не покупала платье, а сама сшила его за день-полтора.
Однако говорить ему об этом не стоило.
В этот момент дверь открылась, и вошел Джимми с картинами.
Как обычно, когда Джимми делал что-нибудь особенное для Кингз-Кип, он был весьма оживлен.
Казалось, внутри него загорался огонь, и каждое слово, которое он произносил, шло не только от ума, но и от сердца.
Ведь он говорил о том, что любил больше всего на свете.
Маркиз сел в кресло.
Он выглядит, поняла Николь, подобно Юпитеру, который выбрал минутку, чтобы снизойти до простых смертных.
Сначала Джимми показал ему Ван Лейдена.
Брат не спешил и дал маркизу возможность как следует рассмотреть и необычный цвет фуражки мужчины, и глаза девочки, в которых застыл непонятный, но тревожащий душу вопрос. Маркиз ничего не сказал, и тогда Джимми поставил перед ним Мабюзе.
Маркиз приподнялся в кресле и, наклонившись вперед, воскликнул:
— Портрет Жаклин де Бургонь! Как же вам удалось его достать?
— Не могу сказать точно, где мой отец его взял, — неопределенно ответил Джимми, — но мне кажется, что это наиболее совершенный образчик блестящей техники Мабюзе.
— Вполне с вами согласен! — закивал маркиз.
Потом, с видом фокусника, который собирается представить свой «гвоздь программы», Джимми поднял «Мадонну в беседке из роз» и поставил ее перед креслом.
— Лохнер! — воскликнул маркиз.
— Одна из лучших его работ, — подтвердил Джимми. — Моя сестра едва может вынести разлуку с этим шедевром.
Маркиз посмотрел на Николь. Ее глаза были прикованы к полотну. Она опять возносила Пресвятой Деве мольбы о помощи.
Повисла долгая тишина, наконец маркиз произнес:
— Я думаю, сэр Танкомб, мне следует поблагодарить вас за три замечательные картины, которые я буду бесконечно горд иметь у себя в коллекции.
— Я был уверен, что, именно эти чувства они вызовут у вас, — сказал Джимми. — Особенно Лохнер.
— Он великолепен! — согласился маркиз. — Я знаю, что, как только эта картина станет моей, я уже ни за что не соглашусь с ней расстаться.
— То же самое чувство испытываю и я, — кивнул Джимми. — Но и Кингз-Кип многое нужно сделать, а ремонт, как всем нам известно, требует денег.
Внезапно Николь поняла, что не в состоянии больше слышать, как ее брат говорит такие вещи.
Она понимала, что сейчас начнутся переговоры о цене, и считала, что рассуждать о «Мадонне В беседке из роз» в денежном аспекте — оскорбительно.
Такую красоту и такую святость нельзя оценить в фунтах, шиллингах и пенсах. Николь поднялась на ноги.
— Надеюсь, вы… простите меня, милорд, — проговорила она слабым голосом, — если я… удалюсь в постель? У меня… немного болит голова после… поездки.
— Ну конечно, — улыбнулся маркиз. — Я все понимаю, и поскольку сегодня пятница и тем более вечер, никто из нас не будет сидеть допоздна.
— Благодарю вас. — Николь направилась к двери, но маркиз проворно вскочил и, опередив ее, распахнул перед нею створки.
— Надеюсь, вы будете спать хорошо, — сказал он своим глубоким голосом.
Сделав над собой усилие, Николь улыбнулась ему и, ни слова не говоря, пошла по коридору прочь от кабинета.
Она слышала, как закрылась позади нее дверь.
Маркиз вернулся в кабинет, и теперь начнется торг.
Николь хорошо знала, что Джимми запросит больше, чем надеется получить.
«Если бы только мы могли сохранить для, себя эту картину, — думала она. — Тогда, я уверена, все наши неприятности остались бы позади».