Ему не хотелось так страстно желать тебя, Брай, но он ничего не мог с собой поделать. Он никогда не играл на своих чувствах, разве не так?
— Нет, — быстро ответила Брай. Люк удивленно поднял брови.
— Пока вы обе не договорились до того, что Оррин святой, позвольте мне заметить, что Оррин всегда играл на чувствах к Брай, и от этого всем было только хуже. Оррин годами оскорблял вас обеих, и вы с этим мирились, думая, что каждая из вас защищала другую. Он нанес вред вашему здоровью и вашей психике.
Брай отошла от матери и, нахмурившись, посмотрела на мужа.
— Это Оррин, — заявила она. — Вот почему ты здесь. Ты всегда говорил, что твой приезд сюда никак не связан с сокровищами. Ты приехал в «Конкорд» из-за Оррина Фостера. Ты ведь был знаком с ним раньше, не так ли? Или слышал что-то о нем. Вот почему ты спрашивал о семейных фотографиях и время от времени задавал о нем вопросы. Разве я не права? Вот почему ты собираешься уехать от меня. Когда ты утрясешь все свои дела с Оррином, ты меня покинешь.
— Ты закончила? — спокойно спросил Люк.
Карие глаза Элизабет внимательно следили за ними.
— Это выше моего понимания, — пожала она плечами.
— Совершенно верно. — Люк улыбнулся ей. — Простите нас. Нам лучше поговорить наедине, — предложил он Брай. — Хочешь прогуляться или перейти в другую комнату?
Брай посмотрела на мать, прося совета.
— Прими предложение прогуляться, дорогая. Прогулка всегда освежает мозги.
Покончив с завтраком, Люк поднялся, и они, выйдя на веранду, спустились в сад. Брай шла за Люком, пока не поняла, что он направляется к конюшне.
— Мы поедем верхом? — удивилась она. — Почему ты не сказал об этом сразу? Я бы переоделась.
— Потому и не сказал. Ты можешь ехать в женском седле.
— Я не люблю…
— Тогда делай, как хочешь.
— А что, если мы кого-то встретим?
— Разве ты не та женщина, которая всего несколько дней назад скакала через поле в одной ночной рубашке и халате?
Брай нечего было возразить на это.
Как только они оказались далеко от дома. Люк пустил свою лошадь легкой рысью. Аполлон занервничал, но Брай быстро его успокоила. Она оглянулась на дом, но увидела сквозь деревья только крышу, сверкающую в лучах утреннего солнца. Воздух был напоен свежестью, небо сверкало голубизной. Но ничто не могло улучшить ее настроения. Ей казалось, что над ее головой повисла черная туча. В любой момент она могла обрушить на нее дождь, град или…
— Скажи, ради небес, что сейчас творится в твоей голове? — спросил Люк.
Как странно, что он упомянул небеса, мрачно подумала она, и именно в то время, когда ей стало казаться, что молния пронзит ее сердце.
— Ты специально завез меня так далеко от дома, чтобы никто не мог слышать моих криков? Я же сказала, что не буду удерживать тебя. Если любовь ко мне — недостаточная причина, чтобы остаться, то другой я просто не могу придумать.
Люк понял, что она на грани истерики, и спокойно ответил:
— Я привез тебя сюда не для того, чтобы выслушивать твои крики или скрыться от посторонних глаз. Просто я хочу поговорить с тобой наедине. То, что ты сейчас услышишь, должно остаться между нами. Это не предназначено для чужих ушей.
— Моя мама…
— Ничьих ушей, — настойчиво повторил Люк. — Ты меня понимаешь?
Брай неохотно кивнула.
— У тебя есть сомнения в том, что я люблю тебя?
— Нет.
— Хорошо. Тебе приходило в голову, что если я уеду на какое-то время, то рано или поздно вернусь обратно?
Такое не приходило ей в голову. Никогда. Наоборот, она убедила себя, что если он уедет, то это навсегда. Она смотрела на него, потрясенная тем, что сама не смогла додуматься до столь очевидной истины.
— Я не твой отец, не Шелби и не Рэнд. Если я уезжаю, то возвращаюсь назад. Помни об этом, Бри.
— Они говорили то же самое. Совершенно теми же словами.
У Люка перехватило дыхание и защемило сердце.
— Прости. Я понимаю, что они были в этом уверены, как уверен и я. Но они говорили эти слова вам в пение потому что не знали, как обернется дело. Я же еду не на войну и не пускаюсь в далекое плавание. Я всего лишь еду в Нью-Йорк вместе с твоим отчимом.
— Значит, я права и твое появление здесь как-то связано с Оррином?
— Да.
— Ты можешь сказать мне, что это за дело?
— Что именно ты хочешь знать?
Брай задумалась. По правде говоря, ей вообще ничего не хотелось знать, но она все же спросила:
— Для начала я хочу знать, почему ты должен уехать в Нью-Йорк вместе с Оррином?
— Я дал обещание.
— Кому? — Задав вопрос, она уже знала ответ: — Твоей матери и теткам?
— Совершенно верно.
— Значит, я была права, когда говорила, что ты давно знаешь Оррина?
— Нет. Именно это и затруднило мою задачу. Даже сейчас я не совсем уверен, что Оррин — тот самый человек, который мне нужен.
— Вот почему ты хотел найти его фотографию… Чтобы отослать ее в Нью-Йорк?
— Да. Я сделал несколько набросков его портрета, но прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как моя мать и тетки видели его. Он мог сильно измениться за это время, а его волосы могли поредеть или поседеть.
— Но Оррин Фостер не такое уж распространенное имя.
— Возможно.
— Не мог бы ты рассказать мне обо всем поподробнее?
— А ты уверена, что хочешь знать?
— Нет, не уверена. Но это не значит, что я не должна знать. Разве ты привез меня сюда не с этой целью? Мне бы хотелось, чтобы ты меня не щадил. Во всяком случае, не в том, что для тебя важно.
Прошло несколько минут, пока Люк, наконец, заговорил. Он говорил под горячее дыхание их лошадей и отдаленный шум реки.
— Хорошо. Но прежде ты должна узнать и кое-что другое
Интуитивно Брай поняла, что Люк сначала расскажет о себе и, лишь поведав ей тайну своей жизни, поделится с ней своими проблемами.
— Я тебе однажды говорил о пансионере моей матери.
— Человеке, который нанял тебя, чтобы помочь со счетами?
— Да. Это был лишь повод, чтобы снабжать меня карманными деньгами. Я действительно работал на него, но он не нуждался в моих услугах. У него было для этого достаточно служащих. А для меня это было своего рода учебой, отвлекающей от улицы и влияния разных бандитских группировок. Мать настаивала на том, чтобы я поступил в колледж. Но эта перспектива меня не воодушевляла. Мою жизнь с матерью и тетками нельзя назвать обычной. Они были, как бы это получше выразиться, свободомыслящими. Я даже представить себе не мог, как бы я жил с этим в университете или с Наной Дирборн, человеком строгих правил. О своих чувствах я не мог рассказать матери и теткам. Это бы их обидело. Я винил их в том, что они поставили меня в такие обстоятельства и в то же время старались держать меня подальше от них.
Люк украдкой бросил взгляд на Брай. Она сидела, склонив голову набок. Ее брови сошлись на переносице, и она, затаив дыхание, ловила каждое его слово.
— Тогда я был к ним несправедлив, но не понимал этого. Улица предоставляла мне другие возможности. Я знал, что смог бы заработать себе на жизнь и добиться влияния в определенных кругах. Я научился хорошо играть в карты и добывать деньги другими способами. Моя мать знала это, знали и тетки. Посовещавшись, они решили, что пора обратиться к мистеру Моррисону.
— Пансионеру, — уточнила Брай. Люк не подтвердил ее предположение, и она решила, что он не расслышал. — Ты ведь говоришь о пансионере своей матери, не так ли? — спросила она.
— Да, — ответил Люк, не глядя на нее. — О том человеке, который был нашим пансионером. — Глубоко вздохнув. Люк продолжил: — Брай, мистер Конрад Моррисон был больше чем просто пансионер.