— Старший садовник сказал, что вы два года ждали, когда эти цветы расцветут, и, какая удача, они расцвели как раз теперь, чтобы порадовать вас.
Герцог посмотрел на цветы в ее протянутых руках и сказал:
— Да, они очень хороши, как я и ожидал.
— Где вы их нашли?
— В Дарджилинге, когда был в Индии.
Сэмела не удержалась от восхищения.
— Так вы были там? Расскажите, пожалуйста. Я всегда мечтала побывать в Индии! Я прочитала уйму книг об этой стране, но читать и видеть своими глазами — разные вещи.
Герцог был приятно удивлен, ибо, много путешествуя, он замечал, что женщин не интересуют рассказы о его приключениях, если только это каким-то образом не касается их самих.
Сэмела поставила цветы на тумбочку, а затем сказала:
— Простите, прежде всего мне следовало поинтересоваться, как вы себя сегодня чувствуете.
Герцог нахмурился.
— Я не допущу, чтобы Иейтс сговаривался с вами, — резко сказал он. — И я встану тогда, когда захочу, и, несомненно, сделаю это завтра.
Он ожидал, что Сэмела оскорбится или, по крайней мере, смутится, но вместо этого она протянула руку и положила ему на ладонь.
— Пожалуйста, пожалуйста, будьте благоразумны! Я хочу, чтобы вы мне показали так много, а если ваше выздоровление затянется из-за того, что вы поднялись раньше, нам с вами не удастся это сделать.
Герцог удивленно смотрел на нее.
Увидев мольбу в ее глазах, он понял, что она говорит абсолютно искренне, и у него мелькнула мысль, что он ведь намеревался как можно скорее уехать от нее в Лондон.
Но, сказал он себе, поскольку это пока явно невыполнимо, ему следует полностью наслаждаться тем, что он дома, пусть даже и с женой.
Словно читая его мысли, она тихо сказала:
— Я вовсе не пытаюсь помешать вам делать то, что вы считаете нужным, на это у меня нет права. Но все так волнуются за вас, и я очень, очень молилась, чтобы вы поскорее поправились.
— А разве это так важно?
— Еще бы!
Она вздохнула и огляделась.
— Я даже не представляла, что все окружающее вас будет так вам подходить.
— Что вы имеете в виду? — с любопытством спросил герцог.
— Этот дом, обстановка, лошади, люди, которые не просто служат вам, но и любят вас, все это так соответствует тому образу рыцаря, которого я видела победителем на стипль-чезе.
— Неужели вы серьезно хотите сказать, что думали обо мне с тех пор?
Он задал этот вопрос насмешливо, но был поражен, когда она отвернулась в сторону и румянец, подобный небу на утренней зорьке, подступил к ее скулам.
— Кажется, мне не следует говорить вам… но, наверное, вас удивило, почему я согласилась… выйти за вас, в то время как вы считали, что мы… никогда не встречались.
— Уж не хотите ли вы сказать, что согласились быть моей женой лишь потому, что видели меня на стипль-чезе и после этого думали обо мне? — изумился герцог.
— Именно так! Когда маркиза Холл приехала к папе с предложением выйти замуж за ее брата, я сначала не поняла, о ком идет речь. Я даже приняла за оскорбление, что мы не увидимся… до венчания.
Она помолчала, и герцог спросил:
— И что же вы подумали потом?
— Когда она сказала, что ее брат — герцог Бакхерст, я решила, что сама судьба подсказала вам предложить мне руку. Я не только мечтала о вас, но и рассказывала себе тысячи историй после того, как вы взяли последнее препятствие, и я поняла, что вы добьетесь всего, к чему стремитесь всем… сердцем.
Ее речь показалась герцогу настолько завораживающе-искренней, что он почувствовал, как и его самого уносит в какой-то фантастический мир.
Он прекрасно помнил те скачки, и поскольку полоса препятствий была сложной, барьеры очень высокими, а под ним был молодой конь, он считал, что у него мало шансов на победу.
На последнем барьере он лишь огромным усилием воли заставил коня прыгнуть, после чего они помчались прямо к финишу.
Когда те, кто следил за гонкой, его приветствовали и поздравляли, он знал, что заслужил это, и ему теперь казалось поразительным, что Сэмела тоже была в числе зрителей и понимала, какой ценой ему досталась эта победа.
— Я вижу, вы любите верховую езду, — заметил Бакхерст.
Она просияла.
— Люблю больше всего на свете и очень хочу кататься вместе с вами. Но, пожалуйста, не укрощайте Рыжего Строптивца, пока не выздоровеете окончательно.
— Вы снова учите меня, что я должен делать и чего не должен? — развеселился герцог.
— Не совсем так, — серьезно ответила Сэмела. — Я просто говорю, что вы редкий человек и вам не следует рисковать своей головой.
Герцог подумал, что получал в жизни немало комплиментов, но, вероятно, этот — самый лестный.
— Спасибо. Но если вы думаете, что вам удастся завернуть меня в кокон и там держать, то ошибаетесь: я могу вскипеть, разозлиться, и тогда вам лучше будет держаться от меня подальше.
— Вы забыли, что моя задача в качестве жены — развлекать вас, и потому я придумала массу вещей, которые позволят нам весело проводить время, начиная хотя бы с газет. Хотите послушать, что пишут о нашей свадьбе?
— Нет! — невольно вырвалось у него.
Говоря это, он вспомнил, как ненавидел женитьбу и все с ней связанное, и, как наваждение, представил себе, как Эдмунд со своей вульгарной Лотти читает в газетах отчет.
Потом он услыхал, как до него откуда-то издалека донесся очень тихий голос:
— Простите… Я вовсе не хотела расстраивать вас. Просто я не представляла… как вам ненавистна наша свадьба.
Он слишком поздно понял, что опрометчиво высказал свои мысли вслух при Сэмеле, что было по крайней мере ужасно грубо.
С некоторым усилием он взял себя в руки и, запинаясь, сказал:
— Просто я задавался вопросом, сколько человек из числа наших гостей, пришедших выпить шампанского, поднять тосты за наше здоровье и пожелать нам счастья, были вполне искренни и сколько пришли лишь из желания посмотреть на вас.
— Думаю, большинство были искренни, так как люди вами восхищаются. Все знают, что вы выдающийся человек и, что еще важнее, вы вдохновляете всех спортсменов Англии. Они хотят быть похожими на вас, побеждать в честной борьбе и следовать вашему примеру не только на беговой дорожке, но и во всем остальном.
Герцог во все глаза смотрел на свою молодую жену. Он никак не мог поверить, что она нахваливает его без всякой корысти, но вместе с тем ясно чувствовал, что ее искренность не является показной.
Бакхерст хорошо разбирался в людях, и те, кто служил с ним в армии, знали, что он по своему характеру — врожденный лидер. Люди, которыми он руководил, не только восхищались им, но и уважали, при этом все они знали, что, как стреляного воробья нельзя провести на мякине, так и его невозможно обмануть. Лгуна он видел насквозь еще до того, как тот раскрывал рот, чтобы солгать и тем спасти себя от наказания. Хотя герцог редко использовал свой дар ясновидца с женщинами, он был уверен, что Сэмела говорит абсолютно искренне, и это удивляло его.
Понимая, что допустил ошибку, выдав свое истинное отношение к их свадьбе, он сказал:
— Мне хочется верить, что вы говорите чистую правду. Не сомневаюсь, что все англичане в душе спортсмены, о чем зачастую забывают наши политики.
— Мне тоже так кажется, — сказала Сэмела, — поэтому я уверена, что вам предстоит немало потрудиться в палате лордов.
Герцог поднял брови, а она продолжала:
— Мне понравилось ваше выступление против ловли животных силками, а еще больше — против травли быка собаками [6] , ужасного, жестокого и позорного развлечения, которое никому не посоветуешь наблюдать.