— Почему ты вдруг загрустила, любимая?
— Я не хочу, чтобы это мгновение заканчивалось. — В ее голосе прозвучала безнадежность. — Я даже не хочу дышать.
Он понял ее гораздо лучше, чем можно было вообразить. Если она впервые открыла для себя блаженство, то он только что обнаружил, что первая любовь предала ее.
— Значит, ты не разочарована, Кейтлин?
— Мне трудно описать свои ощущения, милорд. Однако их нельзя назвать неприятными.
— У тебя потрясающая способность недоговаривать. — Он чмокнул ее в кончик носа и перекатился на спину, чтобы продемонстрировать ей вновь охватившее его возбуждение. — Ты не против попробовать еще раз?
— Я никогда не была против, милорд. — Кетлин с удивлением услышала собственный смех. — Я… колебалась перед неизвестностью.
— Как хорошо ты сказала. И для меня ты была такой же неизвестностью.
Она покачала головой, внезапно посерьезнев:
— Не смейся надо мной. Ты же спал с десятками женщин.
Он зажал ее лицо между ладонями.
— Но никогда — с тобой, Кейтлин. — Он жестом собственника накрыл ее грудь рукой. — Мы с тобой никогда не были вместе. Поэтому то, что мы испытали, восхитительно и дорого нам обоим.
Они снова ласкали друг друга, купаясь в блаженстве, наслаждаясь близостью обнаженных тел, и вскоре все его сомнения и ее воспоминания превратились в расплывчатые тени и сгинули в небытие.
Глава 29
Кетлин положила голову Квинлану на плечо и робко погладила его по тыльной стороне ладони. Свет свечи подчеркнул контраст между ее светлой кожей и его более темной, с золотистыми волосками. К своему удивлению, она обнаружила маленькие шрамы на суставах.
— Как у виконта может быть такая рука? — с неподдельным интересом спросила она.
— У любого офицера, который умеет держать в руках саблю, есть шрамы. — Зевнув, он потянулся. — Чем меньше их количество, тем лучше ученик.
Он сказал это беззаботным тоном, но она тут же встрепенулась и пристально посмотрела ему в лицо.
— Вы были ранены при Ватерлоо, милорд?
— Был, — осторожно ответил он.
Близилось утро. Ночь показала, насколько Кетлин непредсказуема. Подремав всего час, она проснулась от страшного голода, который он попытался утолить вином, фигами, холодным цыпленком и виноградом, принесенными из кухни гостиницы.
— Я спрашиваю потому, что всегда хотела знать, как погиб лорд Петтигрю. — Она отщипнула виноградину от грозди, лежавшей на блюде на кровати.
— Его смерть была быстрой и достойной. Он спас мне жизнь. — Ее взгляд оставался пронзительным, и ему нужно было понять, откуда эта резкая смена настроения. — Ты очень любила его?
Она отрицательно покачала головой, что чрезвычайно изумило Квинлана.
— Я вообще не любила его. Он даже мне не нравился.
— Потому что он взял тебя силой?
Она прикусила губу.
— Это была моя вина. Я по дурости поверила в болтовню мужчины, который видел во мне лишь глупую девочку.
— Мужчины очень жестоки, когда ими движет похоть, — тихо проговорил Квинлан.
— Думаю, он был отличным солдатом, если судить по тому, с какой настойчивостью шел к цели.
— Он был у тебя первым? И опять его пронзил ее взгляд.
— Он был у меня единственным. И вместе мы были только один раз. Жаль, не правда ли, что одного промаха оказалось достаточно?
— Жаль. — Значит, ему так и не удалось избавить ее от причиняющих боль воспоминаний? — Можно мне спросить, зачем ты хранишь его кольцо?
Кетлин кивнула:
— Ты имеешь на это право. Теперь. — Ее улыбка была чуть более грустной, чем раньше. — Это напоминание об ошибке. Я надеялась, что больше не совершу ее. — В ее глазах отразился вызов.
— Что еще ты желаешь знать?
Квинлану хотелось бы отложить этот разговор на другой раз, но он понимал, что, если сейчас попытается уйти от ответа, она потом вспомнит об этом и усомнится в нем.
А ему нужно ее доверие. Поэтому он должен рискнуть и сказать ей правду.
Он погладил ее по щеке, сожалея о том, что не может уберечь от новых переживаний.
— Вряд ли ты способна поведать то, что мне не известно о личности Эррола Петтигрю.
Кетлин вспыхнула:
— Так ты знал обо мне? И о ребенке?
— И о письме, которое он отправил тебе. Его написал я.
Она застыла. Наверное, подумал он, Лот чувствовал себя так раньше, когда обнаружил, что его жена превратилась в соляной столб. Однако спустя секунду Кетлин доказала, что она живая. Она села, не обратив внимания на то, что тонкий шерстяной плед, которым они укрывались, соскользнул и обнажил ее до талии.
— Ты написал письмо. — Это не был вопрос.
— Я написал много писем для солдат. Я делал это, чтобы как-то занять себя. Они прозвали меня Пером.
— Не верю! — прошептала Кетлин.
Ее красивое лицо покрыла мертвенная бледность. Она издала сдавленный звук, как будто ее душили, и соскочила с кровати. Прежде чем Квинлан сообразил, что она намерена сделать, она схватила свое платье и принялась что-то искать. Наконец вытащила из корсажа потрепанный листок бумаги.
Отшвырнув платье, она вернулась к кровати, но не легла, а села на край.
— Это ты написал? — Она протянула Квинлану листок. Он взял его, развернул и пробежал глазами текст, хотя в этом не было надобности.
— Я. — Он посмотрел на Кетлин. У нее был такой вид, словно он ударил ее. Неожиданно она сдернула с него плед и завернулась в него.
— Как ты мог написать такую подлость? Квинлан сел и прикрыл подушкой все ещё напряженную плоть.
— Когда он рассказал нам…
— Вам? — в ужасе пробормотала Кетлин.
— Он рассказал нескольким друзьям, что у него есть женщина, которая забеременела. Он не называл имени. — В наказание он получил ее недоверчивый взгляд. — Когда он попросил меня написать письмо, я согласился.
— Зачем?
Он опустил глаза.
— С моей стороны это было чистой самонадеянностью. Меня заинтриговала ситуация. — Кетлин прижала руку ко лбу, и он поднял голову. — Я знаю, это не оправдание. Меня распирало сознание собственной значимости. Для меня было игрой представлять, как молодая беременная женщина отреагирует на то, что ее бросили.
— Надеюсь, «Глупец удачи» просветил тебя, — с ехидцей заявила Кетлин.
— Господи, да! — Квинлан все понял, и его залила краска стыда. Ее героиня трижды пыталась покончить с собой! — Значит, ты…
— Нет. Было бы трусостью не довести дело до конца. — Затем она уже не так холодно добавила: — А драма получилась хорошая, согласен?
Его восхищению не было предела:
— Твоя пьеса явилась злым обвинением за мою глупую выходку и сознательную слепоту. Письмо выглядело тем, чем оно было на самом деле: подлой попыткой разрушить добрые чувства женщины к тому, кто ее соблазнил.
— Ты достиг поставленной цели.
Он увидел, как дрогнула ее нижняя губа, и в его душе что-то перевернулось. Он впервые почувствовал связь с другим человеком и ощутил ее боль как свою. Ему захотелось избавить от страданий обоих. Однако он знал, что должен быть с ней честным, пусть даже под угрозой навсегда потерять ее.
— То, что я сделал, мерзко. Если это тебя утешит, я напился, прежде чем взяться за письмо.
— Так я и думала! — яростно прошептала Кетлин. — Только я полагала, что лорд Петтигрю нетвердой рукой выводил те каракули. Кстати, ты показал письмо лорду Петтигрю? И вы вместе посмеялись над бедной маленькой шлюшкой?
Выражение лица Квинлана стало менее смиренным.
— Если бы кто-нибудь назвал тебя шлюхой, я бы пришиб ее или его.
— О, понятно. Теперь, облегчив совесть, ты будешь превозносить меня до небес.