Даниэл Беннетт идеально подходил в качестве жениха. Для кого? Нет, только не для Леттис – у Пола на ее счет были куда более грандиозные планы, поэтому-то ее и отослали ко двору. Хар Уоррен и мальчик Беннеттов – нет, этого слишком мало для гордячки Леттис. Ну, тогда Мэри. Елизавета улыбнулась своей догадке. Пол, разумеется, преподнесет ей свое решение как величайшую новость, надеясь поразить и изумить ее – но, увы, до сих пор ему ни разу не удалось удивить жену... Но, конечно же, ей будет приятно. Настало время выдать Мэри замуж – она была чересчур энергична и горда, чтобы прозябать в девичьей. Елизавета будет только рада, если ее дочь – дочь, более других детей походящая на мать – поедет на ее родину.
Уже через месяц после свадьбы Джейн установилась чудесная теплая погода. В доме стало удивительно тихо после того, как разъехались все девочки – Джейн жила теперь в своем новом доме, а Мэри отправилась в Хар Уоррен с тетей и дядей, и, конечно же, с женихом – чтобы получше ознакомиться с обычаями их дома. Было так тепло, что показались, наконец, первые весенние цветы. В первый по-настоящему теплый день Елизавета вышла в парк в сопровождении служанок и сидела там, лениво плетя кружево. Она отправила одну из девушек в дом за лимонадом – и тут появился Джон, вернувшийся с ранней охоты.
– Доброй была охота? – спросила она, отталкивая любопытную морду Китры, тотчас же ткнувшуюся в ее рукоделие.
– Да, насколько можно вообще называть охоту доброй... Джэн подстрелил, наконец, красавца оленя, за которым так долго гонялся – и теперь страшно беспокоится за Фэнд: у собаки на боку небольшая рана – олень, защищаясь, поддел-таки ее рогом.
– Послушай, дорогой, – рассудительно сказала Елизавета, – олени ведь обгрызают, кору с плодовых деревьев и губят сады.
Джон улыбнулся:
– Ты совсем как тетя Нэн. Но все равно они имеют право жить! Мэри говорила...
– Мэри Сеймур ездила на охоту вместе с вами?
– Да, и Мэри, и тетя Нэн. Ну, еще могу понять тетю Нэн – она сильная духом женщина, но Мэри... Она так же, как и я, не любит убивать оленей. Ну, я-то, понятно, выполняю свой мужской долг – добываю мясо для семьи... А что понесло в лес Мэри – убей, не пойму!
Елизавета внимательно поглядела на него. Нет, он и вправду ничего не понимает, подумала она. Покуда она размышляла, что бы ему ответить, Джон опустился на траву у ее ног и улыбнулся ей, щурясь от солнца.
– Что это ты господинишь? Твои руки не знают покоя – ты все время чем-то занята...
– Это просто кружево, мальчик. Для детской рубашечки. – Она невольно вздохнула, а Джон на мгновение прижался лицом к ее коленям с искренним сочувствием. Она продолжала: – Скорее бы шло время – через два-три месяца я снова смогу выезжать с тобой верхом. Ты не понимаешь вполне своего счастья, Джон, – ты мужчина, и ты свободен...
Он поднял на нее глаза, и она поняла, как ее слова расстроили его.
– Мой отец... – начал было Джон, но благоразумно замолчал. – Да, я знаю, – овладев собой, произнес он. – Всякий раз, когда я выезжаю верхом, я знаю, что это величайшая радость – и от всего сердца благодарю Господа и Пресвятую Деву. Мне больно видеть, что ты словно в темнице, как пленница, осужденная вот так... – продолжать он не мог. Елизавета всем сердцем услышала то, что сын не посмел произнести вслух: «Быть пленницей отцовской похоти». Мальчик отчаянно ненавидел за это отца – ведь не было в этом прямой необходимости: он вполне мог удовлетвориться теми детьми, которых она уже родила ему, и оставить ее в покое. Лицо Джона словно потемнело от этих мучительных мыслей.
Елизавета изумленно глядела на сына. Он скорбел о ее утраченной свободе вместе с ней.
Он восставал против законного права отца на ее тело – это было нечестиво, странно, преступно, и вместе с тем ее это почему-то радовало. Как он красив, думала она, глядя на него сверху вниз, и ему так идет этот медово-золотистый загар... Ей нравились тени от ресниц, падающие на щеки, когда он глубоко задумывался, опуская глаза, и губы, изогнутые, словно лук, – нежные и одновременно по-мужски твердые... Ей нравилось, как солнце играет на его длинных ржаных волосах, оставляющих открытым чистый высокий лоб. Нет, она не чувствовала себя его матерью – она просто не могла произвести на свет это чудо! Ей так необходима была его любовь – и вместе с тем она была настолько в ней неуверена, словно он был не сын ей, а мужчина, которого она только вчера узнала и полюбила... Неудивительно, что Мэри Сеймур...
Он вдруг взглянул ей в лицо – и Елизавета залилась краской. Словно продолжая последнюю свою мысль, она проговорила:
– Тебе не приходило в голову, что теперь, когда все девочки пристроены, отец станет подыскивать для тебя жену?
Джон вскинул брови:
– Я чересчур занят. Кто станет заниматься делами в поместье, если я вдруг начну волочиться за девушками?
– Нет ли у тебя кого на уме? – будто невзначай спросила Елизавета. Если ему нравится Мэри Сеймур, она постарается убедить Пола выбрать именно ее – хотя это было бы нелегко. Ведь у девушки не было ни семьи, ни состояния – разве что небольшое приданое, подарок Джеймса и Нанетты... Но Джон лишь потрепал Китру за ушами.
– Ну уж нет! – беспечно ответил он, и Елизавета женским чутьем поняла: это сущая правда. – Мне все девушки нравятся одинаково – они словно нежные птенчики, которых приятно держать в ладонях. В моем сердце безраздельно царит единственная женщина – та, которая сейчас подле меня. – Он нежно потерся лицом о бархат ее платья, ласкаясь, как котенок. Она склонилась, чтобы погладить его по волосам, – и вдруг почувствовала, что ей стало плохо: какое-то резкое жжение в груди... – Нет уж, – продолжал Джон. – Я не хочу ни на ком жениться. Я вполне счастлив и так!
– И все же тебе придется жениться – рано или поздно, – сказала Елизавета. – Ты еще не женат только потому, что твоему отцу не удалось пока подобрать для тебя подходящей невесты. Подумай: если ты не женишься и жена не родит тебе сына, кто унаследует все имения Морлэндов?
– Да любой из моих братьев! – ответил. Джон, поднимаясь на ноги. Он склонился, чтобы поцеловать ее и вдруг положил теплую ладонь на ее живот: – Может быть, этот самый малыш, – прошептал он ей на ухо. Смущенная Елизавета рассмеялась, а Джон продолжал: – А теперь мне пора – я должен распорядиться, чтобы Клемент управился с тушей, а потом встречусь с управляющим и с кем там еще, кому невтерпеж побеседовать со мной. Благослови тебя Господь, мама. Поди сюда, Китра, к ноге!
– Господь с тобой, Джон, – рассеянно отозвалась Елизавета. Ей постепенно становилось все хуже, уже кружилась голова, и она выпрямилась, борясь с тошнотой. И тут внезапная и острая боль пронзила все ее тело – она судорожно вздохнула и схватилась за грудь. Это не схватки, подумала она – и тут разом все мысли улетучились. В ее грудь словно вонзилась раскаленная стрела – и жгучая боль мало-помалу подбиралась к самому сердцу. Она не в силах была дохнуть – попыталась подняться и рухнула на колени, а потом упала на бок, распростершись на траве...
Все вокруг плыло куда-то, она хотела крикнуть: «Джон!», но не сумела. И все равно он услышал ее! Дойдя уже до самых ворот, он вдруг обернулся – и огромными прыжками кинулся к ней. Оттолкнул Китру и перевернул ее на спину своими огромными сильными руками. Он положил голову Елизаветы себе на колени и кликнул слуг.
– Скорее, за помощью! Позовите отца и капеллана Филиппа! Быстрее! – услыхала Елизавета, как он отдает приказания слуге.