Сверток с документами переходит в руки к врагу, а Венгровер получает очередной приказ: теперь ему надлежит жениться «для ведения нормальной жизни».
Как и положено в разведках, кандидатура жены выбрана уже заранее, Венгроверу остается лишь приехать в подмосковный Воскресенск, разыскать какогото Николая Казакова и спросить: продаются ли у вас щенки (хорошо еще, не славянский шкаф). Все остальное – сделает Николай.
И верно: тот незамедлительно знакомит Венгровера с секретарем воскресенского химзавода Конюшовой Клавдией, и по путевкам, подаренным заботливым шпионом, молодые отправляются на отдых в Крым, а вскоре официально оформляют свои отношения. Живут они в квартире ответственного работника Львовского – ясное дело, квартирку подобрал опять же шпион. И в 309-ю школу определил его работать тоже он, а заодно потребовал, чтобы Венгровер исправно делал фотографии учителей и ребят. Нетрудно догадаться, зачем: в этой школе учились дочь Сталина Светлана, дочь наркоминдела Литвинова. Об этом, правда, Венгровер в «зоявлении» благоразумно умалчивает (даже у безрассудства есть пределы), но для всевидящего НКВД тайн не существует…
Свою исповедь Венгровер завершил описанием примет связника:
«среднего роста, лет ему 30-36, брюнет, лицо средней полноты, без усов и бороды, говорит чисто, по-видимому русский, хотя он говорил, что является латышом. Одевался всегда хорошо. Носит – синий костюм, сорочка с галстуком, имеет черное демисезонное пальто, на голове – кепи».
Как тут не припомнить бессмертный диалог вдовы Грицацуевой и репортера Персицкого:
«– А может, вы вспомните, товарищ? В желтых ботинках.
– Я сам в желтых ботинках. В Мосвке еще двести тысяч человек в желтых ботинках ходят».
И еще одно художественное произведение предвоенной поры волей-неволей приходит не ум. По своей известности, конечно, оно не в силах тягаться с романом Ильфа и Петрова, однако Венгровер, без сомнения, был с ним знаком.
«Стою я раз на стреме, держуся за наган,
И тут ко мне подходит не знакомый мне граждан…»
Далее эта популярнейшая в воровской среде песня повествует о том, как «незнакомый граждан» пытался совратить честного блатаря с истинного пути, всучивал деньги «и жемчуга стакан, чтоб я ему разведал советского завода план», но «советская малина врагу сказала нет» и сдала его «властям НКВД».
Не сей ли шедевр тюремной лирики и подтолкнул Венгровера к мысли изменить свое амплуа – «окраску», как говорят «деловые»? Перевоплотиться из обычного уголовника в шпиона, дабы, теперь уж наверняка – вручить свою судьбу вместе с судьбой Ядвиги Дзержинской – в руки госбезопасности?
Никакого иного объяснения, увы, неожиданным «признаниям» Венгровера найти мы не можем, ведь, как уже говорилось выше, меньше всех в «политическом» повороте дела были заинтересованы МУРовцы. А это значит, что решение «стать» шпионом наш герой принимал самостоятельно.
Наверное, это был первый и единственный за все сталинские годы случай, когда кто-либо захотел «переиграть» НКВД, добровольно бросаясь в лубянское пекло.
Любые «игры» с этим ведомством заканчивались печально – это понимала вся страна, – и только такой бесшабашный авантюрист, как Венгровер, смог отважиться на такую рискованную комбинацию…
Сов. Секретно
Спецсообщение
31 декабря 1939 г. № 604550 Разослать:
тов. Берия
тов. Меркулову
тов. Федотову [95]
В гор. Москве 20 декабря с. г. ликвидирована шайка воров-взломщиков в числе 8 человек, возглавляемая неоднократно судившимся и бежавшим из лагеря редидивистом Венгровер Борисом Рувимовичем, 1926 года рожд.
Шайкой совершено в Москве до 60 квалифицированных квартирных краж, преимущественно у ответственных работников. Обысками отобрано много носильных вещей и ценностей.
Члены воровской шайки поддерживали тесную связь с гр. Дзержинской Ядвигой Генриховной, 38 лет, б/п, пенсионеркой, являющейся племянницей тов. Феликса Эдмундовича Дзержинского, которая сожительствовала с 4-мя ворами, была осведомлена о их преступной деятельности, хранила и лично сбывала краденые вещи.
Расследование проводит ОУР УРКМ гор. Москвы Начальник ГУРКМ НКВД СССР майор Зуев [96]
31-го декабря – то есть спустя 11 дней после ареста Венгровера – на Петровке принимают решение об аресте Ядвиги Дзержинской.
С точки зрения закона, оснований для этого у следствия накопилось с избытком. С политической же – никакой критики действия МУРовцев не выдерживают.
Глупые сыскари! Привыкшие иметь дело с жуликами и бандитами, поднаторевшие в дебрях уголовного кодекса, они были совершенными детьми в вопросах тайной политики и дворцовых интриг.
Можно было быть хоть тысячу раз преступником, нарушить все без исключения статьи УК, но если ты относишься к касте неприкасаемых, входишь в обойму власть предержащих, все эти статьи и законы не стоят ни гроша, ибо не они определяют твою судьбу. Воля вождя, воля ареопага – сталинского Политбюро – вот главный закон страны, и до тех пор, пока император не повернет вниз большой палец, ты можешь ничего не опасаться. А повернет: никакой разницы нет – виноват или нет. Был бы человек, а статья найдется; обвинили ведь Пятакова [97] в том, что он тайно летал в Норвегию встречаться с иностранной разведкой, хотя ни один советский самолет в эти годы норвежскую границу не пересекал… Иностранцы, правда, подняли скандал, все буржуазные газеты поставили под сомнение суд и следствие – а толку? Расстреляли, как миленького, и фамилию не спросили…
Для того чтобы бросить в темницу племянницу Феликса, мало было доказать ее связь с бандой Венгровера. Куда важнее было получить на это санкцию, отмашку, а коли дело касалось такой фамилии, дать ее должен был, как минимум, сам нарком. Да и тот вряд ли решился бы брать на себя ответственность в одиночку: Чека – вооруженный отряд партии, это еще задолго до Берия придумали…
Напрасно корпел пом. начальника МУРа Никульшин над «стражным» постановлением, напрасно упражнялся в изяществе, выписывая постановление на арест. И хотя подмахнули его и начальник МУРа, и начальник всей московской рабоче-крестьянской милиции товарищ Романченко, главный автограф так и не был получен.
Верхний левый угол, где заглавными буквами крупно было набрано «САНКЦИОНИРУЮ», а ниже – чернели титулы того, кто одним своим росчерком пера карал и миловал – «Зам. наркома внутренних дел СССР, комиссар госбезопасности 3 ранга» – этот угол так и остался девственно чистым. Зам. наркома Меркулов документ этот – один из немногих; обычно подмахивал бумаги десятками, жизнь человека обесценилась до гроша – подписывать не стал.
Высочайшей милостью Ядвиге Дзержинской было даровано еще целых три месяца свободы…
Весть об аресте «мальчиков» оглушила Ядвигу. Первый день она вообще не выходила из дому, мучилась. Самые страшные картины возникали в ее воображении, и лишь на другое утро она взяла себя в руки.
Отныне все ее помыслы были с ними – «невинными» жертвами чьей-то преступной ошибки.
– Конечно же, это ошибка, – успокаивала она своих дочерей, а вместе с ними и саму себя. – Разберутся. Отпустят…
То ли по простоте душевной, то ли из-за вечной своей инфантильности Ядвига и представить себе не могла, какие тучи сгустились над ее головой, что занесен уже над ней карающий и обоюдоострый меч революции, выкованный когда-то ее железным дядей.