Но в тот момент (почему-то) никто в русском правительстве не подумал о том, как такой нажим на Японию может сказаться на дальнейшей ситуации на Дальнем Востоке. Как полагает Н.Рожков, ссылаясь также на мнения, высказанные другими современниками, «уже проведение железной дороги через Манчжурию и инициатива России в отмене Симоносекского договора сделала войну неизбежной… вырвать у Японии главные плоды победы над Китаем значило сделаться ее врагом» ([107]11, с.290-291).
Одновременно с получением в аренду Ляодунского полуострова Россия (в 1896 г.) начала прокладку железной дороги от Читы через Манчжурию до Владивостока, с ответвлением до Ляодунского полуострова и Порт-Артура. И это несмотря на то, что в самой России в ту эпоху железных дорог было явно недостаточно. Всего на территории Манчжурии было проложено почти 3000 км железнодорожного полотна, которые после 1905 г. достались Японии. Авантюристичность этого строительства подчеркивает тот факт, что к тому времени уже была построена Транссибирская железнодорожная магистраль до Владивостока, поэтому ни экономического, ни стратегического значения для самой России эта дорога через Манчжурию не имела, хотя и стоила огромных денег. Правда, у Транссибирской магистрали в то время имелось узкое место, но вовсе не на Дальнем Востоке, а западнее, в районе Байкала. Там железной дороги еще не было вообще, и поезда переправлялись через Байкал паромом, что резко ограничивало пропускную способность магистрали. Но тех, кто руководил российской колониальной политикой в Китае, это мало волновало, и это узкое место сохранилось вплоть до русско-японской войны 1904-1905 гг., сыграв важную роль в поражении России в этой войне. Отсюда опять напрашиваются те же побудительные мотивы к строительству железной дороги через Манчжурию, что и Закаспийской железной дороги в Средней Азии – вывоз награбленного и получение прибылей от спекулятивной торговли (потому что для удовлетворения подобных целей достаточно и парома через Байкал).
В 1898 г. Россия решила, что ей неплохо еще иметь незамерзающий порт на Дальнем Востоке – и взяла в аренду у Китая порт на южной оконечности Ляодунского полуострова – Порт-Артур. Но на этом российская экспансия в данный регион не остановилась. В 1900 г. ввиду восстания в Китае и возможной угрозы русским интересам Россия заняла своими войсками всю территорию Манчжурии; а после прекращения беспорядков так их там и оставила, тем более что китайцы не настаивали на их выводе (а как они могли на чем-то настаивать, если весь Китай уже был поделен между Британией, Францией и Германией и превращен в колонию Запада).
Вот как эти действия России комментировал современник этих событий – известный американский писатель Марк Твен: «Затем включается в игру Россия и ведет себя нерассудительно… при моральной поддержке Франции и Германии она отнимает у Японии ее добычу – захваченный Японией в борьбе и плавающий в китайской крови Порт-Артур… далее она захватывает Маньчжурию, совершает налеты на маньчжурские деревни, запруживает многоводную реку вздувшимися трупами бесчисленных убитых крестьян… Вот еще одно цивилизованное государство со знаменем Христа в одной руке и с корзинкой для награбленного и ножом мясника – в другой» [130]. Справедливости ради надо отметить, что Марк Твен критиковал в основном политику западных государств в Китае, но, как видим, Россия была им поставлена с ними в один ряд.
Наконец, в 1903 г. началась, как пишет Н.Рожков, «корейская авантюра» - проникновение русских войск, под видом рабочих, в Корею, и получение концессии от этой страны на разработку леса на ее территории ([107]11, с.291).
Эти действия России теперь уже и на территории Кореи, которую Япония считала чуть ли не своей исконной территорией, переполнили чашу терпения последней. Незадолго до этого (в 1901 г.) японцы послали своего влиятельного представителя (бывшего премьер-министра страны маркиза Ито) в С-Петербург для переговоров с царем и русским правительством о разделе сфер влияния на Дальнем Востоке. России предлагалось отказаться от экспансии в Корею, а взамен она могла свободно действовать во всей Манчжурии. Но в Петербурге японцы получили отказ. Николай II проигнорировал мнение своего военного министра Куропаткина, умолявшего его не трогать Корею и отдать ее японцам, подписав с ними мирный договор. Последний мотивировал это крайней удаленностью Манчжурии от основной территории России и невозможностью концентрации там большой армии, что полностью оголило бы европейскую часть страны, оставив ее без всякой защиты. Эта удаленность и отсутствие еще регулярного железнодорожного сообщения с «большой землей» (то самое «узкое место» на Байкале) сыграют роковую роль в последующих событиях русско-японской войны. Но тогда никто в окружении царя не поддержал военного министра. А Николай II пребывал в такой эйфории от блестяще развивавшейся русской экспансии в Восточной Азии, которая могла его возвести в разряд «великих царей», что он не придал ни японскому визиту, ни мольбам военного министра никакого значения.
Эйфория молодого царя, надо полагать, усиливалась еще потому, что в Манчжурии и Корее он занялся довольно новым и необычным для последних Романовых видом деятельности. Он основал там личное наместничество или, говоря проще, свою личную вотчину (собственный «бизнес»). Ведущую роль в этом предприятии играли адмирал Алексеев, а также некто Безобразов, который из отставного кавалергарда благодаря расположению Николая II превратился в крупного вельможу и начал играть важную роль в дальневосточных делах. Он и сам успевал там «прокручивать» крупные деньги, извлекая из царской вотчины большие личные барыши. Как пишет А.Солженицын, «Государь сделал его своим личным разведчиком и уполномоченным на Востоке, возвел в статс-секретари и дал сноситься с собою отдельным шифром, минуя нерешительных министров… Безобразов, ознакомясь с секретными материалами Генерального штаба, решил вопреки неуклюжему военному министру, что нам не следует укрепляться на западной границе, но все средства бросить для восточного развития. К тому же, как объяснил он, наши экономические предприятия в Корее, лесная концессия, быстро начнут приносить фантастические барыши, и Восток окупит сам себя. (Пока что он взял кредит в 2 миллиона.) Его энергия воодушевляла Николая! Безобразов повсюду на Востоке в окружении своей свиты распоряжался, не считаясь ни с русскими министрами, ни с обязательствами русских дипломатов, ни с ничтожным китайским правительством. Он действовал сам от себя… Николай не мог нарадоваться своему выбору и как он сам ловко отделался от опеки министров… он пустил в почетную полуотставку Витте… Теперь Государь осуществил свою идею: полностью выделить дальневосточные дела из русских, учредил особое наместничество адмирала Алексеева – исключив весь Дальний Восток из ведения всех министерств, отдав адмиралу и командование войсками, и управление краем, и всю дипломатию с Китаем и Японией…» ([115] с.258-259).
Несмотря на некоторую гротескность приведенного описания, оно по сути верно отражает политику России в Восточной Азии на рубеже XIX-XX вв. Как и до этого в Средней Азии, ведущим стимулом предпринятой попытки колонизации Манчжурии и Кореи была нажива, причем преимущественно личная нажива крупных вельмож и, по-видимому, самого царя.