Похватавши хлебца у матерей, побежали они по привычке на огород, на то самое место, где всегда игрывали; но друг до друга не добежали, а стали одаль, как будто между ними какая-нибудь разметка была положена.
Стоят, жуют и один на другого исподлобья посматривают, а ближе не подходят.
Наконец один заговорил:
— Нам, — говорит, — теперь заказано, чтобы с вами не водиться.
А другой отвечает:
— И нам то же самое.
Помолчали.
— Про вас наш учитель говорил, что вы — поганые.
— И наш про вас говорил, что вы — поганые.
— Нет, мы не поганые — нам наш Бог особливый закон дал, нам свинью есть нельзя, а вы едите.
— А вы её отчего не едите?
— Я не знаю.
Опять помолчали.
— А что она, свинья, вкусная или нет?
— Если мать её с черносливом и маслиной испечёт, так она очень вкусная.
Абрам задумался. Ему давно приводилось нюхать носом у Федора, как сладко пахнет свинина с черносливом, и у него теперь под языком защекотало.
Абрам плюнул и сказал:
— Поганое!
Федор говорит:
— Моя мать не печёт поганого… А у нас школа лучше вашей.
Отвечает Абрам:
— А наша ещё лучше вашей. У нас меламед [4] в сивых кудрях и все знает.
— И наш все знает!
— Наш про вас знает, что вы — поганые, а мы — чистые.
— Да это и наш говорит, что вы — поганые.
— Ну, так погоди, я об этом отцу скажу. Оба рассказали отцам, а потом сошлись и опять перекоряться начали:
— Отец говорит, что ваш учитель пустяки врёт.
— А мой отец говорит, что ваш учитель пустяки врёт.
Пошли с этих пор всякий день считаться, и скоро после того Федор и Абрам, от рождения своего дружные, начали друг друга поталкивать да с кулаками один на другого наскакивать.
— Ах ты, жид! — говорит один. А другой отвечает:
— Ах ты, гой изуверный!
Пошло дальше, в том же роде, и у других. Где только встретятся дети разноверных отцов, так уж им и не охота друг с другом в лад между собою забавляться, а охотнее стало мануться, чтобы друг друга осмеять да выругать, и притом непременно как-нибудь самым обидным манером, чтобы чужой веры или отца с матерью коснуться.
Все ещё понимали в разности вер очень мало, и то одно только самое поверхностное, а спорили очень много и часто заканчивали свои споры драками.
Глава 7
Из-за детей вскоре и отцы начали ссориться и сами тоже стали учить детей, чтобы не сходились. Через вас, дескать, теперь только стала распря.
Фёдорова мать и Абрамова мать пошли раз на огороды, чтобы поискать сыновей, и видят, что их сыновья стоят друг против друга на меже и толкаются, а у самих у обоих глаза горят и оба друг на друга кулачонки сучат.
Один покрикивает: «Подойди-ка, подойди!» — и другой тоже.
Матери их развели. Всякая взяла себе под рукав своего и говорят:
— Удивительно, отчего прежде они никогда не ссорились. Это, верно, твой моего задирать начал.
А другая отвечает:
— С какой стати берёшь на моего говорить? Мой всегда смирный, а это твой задирает.
Начали спорить: «твой этакой», а «твой этакой» — и разругались.
— Чтоб нога твоего, — говорит, — на наш огород не вступала.
И другая сказала то же.
И взяла одна камней набрала и стёжку проложила, чтобы за этот рядок Федор с Абрамом и переступать не могли.
А другая говорит:
— Я сама ещё рядок камешков подброшу. Стали камни швырять, да, в сердцах, одна камнем в соседку попала. Та завизжала.
Кинулись друг на дружку и начали одна на другой платье рвать да в глаза плеваться. Дети за ними. Сделалась драка, и поднялся такой большой шум, что услыхали другие соседи и тоже выскочили на огород смотреть, как две бабы дерутся, а ребятишки им помогают. Услыхали наконец и отцы Федора и Абрама, что их жены и сыновья дерутся, и побежали и стали их разнимать, да вместо того сами подрались. А соседи, которые видели драку, глядят через заборы и руками пока не вмешиваются, но стараются помогать молитвами.
А потом те и Другие не вытерпели, перелезли через загородки и стали каждый своими кулаками подсоблять, и вышло общее побоище.
Пришли военные и их разогнали, и тех, кто начал драку, за клин посадили и ноги им в колодки забили, а правителю доложили, что все эти люди за веру ссорятся.
Правитель велел христианина выпустить, а жида ещё побить и с него штраф взять, чтобы другим не повадно было с крещёными ссориться.
Прежних соседских ладов между Фёдоровым отцом и Абрамовым с сей поры как и не было. Вместо приязни настало такое неудовольствие, что из них ни один друг на друга и смотреть не мог без гнева. А чтобы вперёд ещё драки не было, они разгородились высоким каменным забором так, чтобы никто на соседское место и заглядывать не мог. Так прежние добрые соседи состарились и в распре друг с другом померли.
Глава 8
А время шло вперёд, как ему Богом указано; и Федор, и Абрам выросли, отучились и стали хозяйствовать. Оба они продолжали дела, которыми их отцы занимались.
Федор торговал с заморскими городами, а Абрам золотые и серебряные вещи делал. Оба жили в достатках, но друг с другом по-прежнему, как в детстве было дружно, уже не сходились, пока пришёл один особый случай.
Гулял раз Федор в праздничный день в загородном месте, за рощами над заливом, и видит, что несколько человек из тех, с которыми он вместе в одной школе учился, напали на Абрама, отняли у него золотые кольца и самого его бьют да приговаривают:
— Вот как тебе, жид, чтобы ты наш праздник почитал и не смел бы работать и ходить с непочтением.
Федору вспомнилось детство и жалко стало Абрама: за что его обижают? Федор и вмешался.
— Для чего, — говорит, — вы его обижаете? Какое зло он вам сделал?
А те отвечают:
— Он нашей вере непочтение сделал.
— Какое же непочтение?
— Он в наш праздник работу разносит и, как шёл мимо ворот, где лик написан, головы не открыл.
А Федор, так как знал Евангелие и закон еврейской набожности, то и говорит:
— Вы не вправе поступаете. Работать никогда не грех. Сказано: если у тебя овца упадёт в яму, разве её, хоть и в праздник, не вытащишь? [5] И за непоклон головы с него напрасно взыскиваете: это не обида, потому что по-нашему перед святыней надо голову открыть, а по ихнему обычаю это как раз наоборот уставлено: у них надо перед святыней непременно с покрытой головой быть, а открыть голову — значит непочтение.
Это действительно так было, как объяснял Федор, но ему не поверили, и все заговорили:
— Ты врёшь: как можно перед святыней покрывши голову быть? Это ты выдумываешь!
А Федор отвечает:
— Нет, я верно знаю и говорю правду.
— А почему тебе такая правда известна, а нам неизвестна? Мы все в одном месте учились. А Федор отвечает:
— Я ранее школы дома об их вере в книжках читал.
— Ага… Ну так ты, — говорят, — верно, и сам потаённый жид.
И набежало ещё со всех сторон много людей, справлявших праздник, и стали спрашивать:
— Что здесь за шум и за что ссорятся?
А прежние стали скоро, частоговоркой, рассказывать, что вот поймали жида с непочтением, а Федор хотя и крещёный, но за жидовскую веру заступается и свою ниже ставит. А те люди, не разобравши дальше, отвечают Федору:
— Ты виноват!
— Чем?.. Я никому зла не сделал.
— Как, — говорят, — зла не сделал! А разве ты за жида не заступился?
Федор не солгал и хотел рассказать, из-за чего вышло то дело, в котором он заступился за Абрама, но его перебили и все закричали:
— Это все равно: если ты жидовский обычай оправдываешь и с своими равняешь, то это все равно что ты жидовскую веру хвалишь. Примите же и честь одинаковую.
И стали все бить их обоих вместе — и Абрама, и Федора. Избили их и оставили обоих в роще, в тёмном месте.
Глава 9
Федор с Абрамом долго пролежали тут без памяти, а ночью, при прохладе, пришли понемножку в себя и стали, друг на друга опираючись, ползти домой.