И тут, увидев, какое у Джоселина сделалось лицо, она не сдержалась и улыбнулась.
– Ты хотела сказать соски? – нахмурившись, спросил он.
– Да нет, я хотела сказать именно сиськи, – ответила она, – а что – это грубое слово?
– Да, его не очень-то часто употребляют в светской беседе, так же как, например, люэс.
– А это что – сифилис? – на этот раз он удивленно поднял одну бровь.
– Да, конечно. Но тебе не кажется, что эта болезнь не очень-то подходящая тема для обсуждения в день свадьбы?
– Но ты же сам спровоцировал меня на это, – жалобно проговорила Николь, и Джоселин не выдержал и рассмеялся.
– Интересно, в нашей будущей жизни смогу ли я тебя еще на что-нибудь спровоцировать?
– Конечно, у тебя будет масса возможностей сделать это, – ответила она и вдруг опять ощутила прилив какого-то глупого безмятежного счастья.
Она вновь почувствовала себя на съемках красивого исторического фильма. Она играет роль молодой, взволнованной и прелестной невесты, а актер – чуть старше ее – заботливого мужа. Остальные актеры и массовка одеты сельскими жителями и слугами, что очень подходит к декорациям. Все они чествуют молодую пару и произносят тосты в их честь. Единственное, что делало эту сцену не похожей на съемку, – некому было крикнуть «стоп», и скрытые камеры все продолжали и продолжали работать.
Потом началась та часть картины, которую Николь помнила очень хорошо, потому что то же играла в спектакле «Несносная леди». Тогда она была одной из гостий, теперь же ее роль была главной. День, заполненный танцами, весельем и выпивкой, постепенно перешел в вечер. Приближался тот час, когда жених и невеста должны отправиться в постель.
Возбужденные женщины, шелестя юбками, весело смеясь и подбадривая невесту, начали подниматься наверх, чтобы помочь ей раздеться и приготовиться к первой брачной ночи. Николь выпила к тому времени уже довольно много, чувство реальности и не думало к ней возвращаться, ей все еще казалось, что продолжаются съемки. Когда она стала подниматься по лестнице вместе с другими женщинами, взгляд ее упал на Джоселина, стоящего возле лестницы и внимательно наблюдавшего за ней. Почти машинально она послала ему воздушный поцелуй.
Ее ждали огромная кровать, украшенная цветами, и две служанки, готовые в любой момент помочь ей избавиться от платья. Зная, что она должна делать, Николь спокойно стояла, пока девушки развязывали многочисленные кружевные тесемки старомодного платья, в которое она была одета. Вскоре на ней не осталось ничего, кроме чулок и подвязок, которые, как она знала, по традиции нужно бросать гостям перед тем, как опустится полог кровати и молодые останутся вдвоем. Потом ей через голову надели длинную кружевную ночную рубашку, принадлежащую тоже кому-то из уехавших Ноллисов. Волосы были расчесаны, и дамы помогли невесте расположиться на огромной, с четырьмя стойками кровати в ожидании жениха.
Тут в комнату с важным видом вошел жених, и женщины подняли веселый шум. Он был в одном нижнем белье, его держали за запястья, он делал вид, что не хочет идти и мужчинам приходится вести его силой. Потом, смеясь и отпуская шуточки, мужчины вышли из комнаты и спустились вниз, а его светлость лег рядом с невестой. Женщины весело завизжали, когда из кровати вылетели чулки и подвязки, а потом наконец тяжелый полог упал, отвязанный твердой рукой жены доктора.
– Теперь все отправятся по домам? – прошептала Николь.
– Совсем нет, – ответил Джоселин, – музыка, танцы, ужин, вино и поцелуи будут продолжаться до рассвета.
– Для скромной свадьбы это довольно буйное веселье.
Он улыбнулся с довольным видом:
– В эти неспокойные времена приятно видеть, что народ находит в себе силы веселиться, так что простим им это.
– А как же Оливер Кромвель и пуритане? Они одобряют такие забавы?
– Скорей всего нет. Я уверен, что многие только из-за этого сделались приверженцами короля.
– Потому что они не хотят, чтобы их лишили права веселиться и следовать красивым обычаям?
– Конечно.
– И это правильно. Ты можешь представить себе Лондон без театров, где людям некуда пойти и не на что посмотреть?
Он внимательно посмотрел на нее:
– Почему ты так говоришь?
Сбитая с толку событиями этого дня и выпитым вином, Николь ответила:
– Я уверена, что их собираются закрыть. Теперь, когда Лондон в руках парламентариев.
– Ничего не слышал об этом.
– Уверена, что так и будет.
Джоселин улыбнулся:
– Похоже, я женился на ведьме, – он повернулся к ней, одной рукой подперев голову, а другой взял ее за подбородок. – Николь, я должен тебе кое-что сказать, и сказать сейчас. Я прекрасно понимаю, что ты вышла за меня замуж только потому, что старалась избавиться от притязаний Дензила Локсли, и я нисколько не надеюсь на то, что ты испытываешь ко мне какие-то чувства. Поэтому я оставляю за тобой право расторгнуть брак, как только ты этого пожелаешь.
Она уставилась на него:
– Что ты имеешь в виду?
– То, что сказал. Церковь имеет право расторгнуть брак, который мы заключили. Запретить развод может только специальное постановление Парламента, а он занимается этим так редко, что об этом не стоит и говорить. Ты очень красива и желанна, но, несмотря на это, я не хочу навязываться тебе в качестве нелюбимого мужа. И следуя этому принципу, я собираюсь покинуть тебя сегодня ночью и буду делать это каждый день, пока ты не признаешься мне, что полюбила меня и готова отдаться, или пока ты не скажешь, что хочешь расторгнуть наш брак.
У Николь в голове мелькнула глупая фраза типа: «Ты что, шутишь?», а так как ничего более подходящего она не придумала, поэтому предпочла промолчать.
– Ты молчишь, – продолжал Джоселин, – и в этом нет ничего удивительного. Но завтра, когда ты обдумаешь эти слова, ты поймешь, что я поступаю правильно, – его голос звучал все уверенней. – Если наша совместная жизнь продлится долго, и мы будем наслаждаться обществом друг друга, тогда ты сможешь мне отдаться не только телом, но и душой. Сейчас я понимаю только одно: ты самая загадочная, самая необыкновенная женщина, какую мне доводилось встречать. Я вижу твою неординарность и чувствую, что у тебя есть какая-то тайна, которую я пока не разгадал. Но в один прекрасный день, если мы еще будем вместе, я ее разгадаю. Клянусь.
Николь все еще ничего не говорила, она молча смотрела на него и чувствовала, как по щекам у нее бегут слезы. Джоселин же, видя, что она плачет, не мог понять почему.
– Может быть, я задел твое самолюбие, но, умоляю тебя, не принимай мое поведение таким образом. Я не буду трогать тебя, но я верю, что наши отношения могут стать просто необыкновенными, что наши души смогут понять друг друга и слиться воедино. Поэтому я не буду принуждать тебя спать со мной до тех пор, пока не завоюю твое полное доверие.
Это было уж слишком. Николь плакала навзрыд до тех пор, пока не сообразила, что он встал с кровати и отправился к себе в комнату. Только тогда она затихла и спокойно лежала, глядя на светлую полоску зари, которая начала медленно окрашивать темное небо. И тут, обдумывая их разговор, она вспомнила, что Джоселин, обращаясь к ней, назвал ее Николь.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Первое известие о том, что сэр Дензил Локсли знает, где прячется его падчерица, привез им мистер Джон Холлин, приехавший в Грейз Корт на своей старой худой кляче. Его лицо было серым, и он, и его кобыла тяжело дышали. Представ перед лордом Джоселином и леди Аттвуд, которые как раз собирались идти обедать, он не стал откладывать свое сообщение в долгий ящик.