– Наоборот, – ответил он вкрадчиво. – Я предлагаю тебе стать моей любовницей.
Наступило напряженное молчание. С возрастающим ужасом Зуки смотрела на Паскуале.
– Не верю своим ушам, – наконец вымолвила она. – Ты, должно быть, совсем сошел с ума!
– Может, чуть-чуть. – Его темные глаза загорелись, как будто он согласился с нею. – Но так уж ты на меня действуешь.
– Либо это, либо у тебя весьма извращенное чувство юмора.
– Да нет. Я никогда не шучу, если речь идет о бизнесе, – отозвался он холодно, как будто ему каждый день приходилось говорить на такую странную тему.
– Бизнес? Ты называешь свое нелепое и оскорбительное предложение бизнесом?
– Ну конечно. Быть любовницей – ведь это бизнес, разве не так? Обмен товаром. Ты станешь пользоваться всеми преимуществами как моя любовница. Будешь получать удовольствие, у тебя появятся всякие побрякушки, тебя ждут роскошные поездки… А в обмен на все это я буду обладать твоим восхитительным телом. Да ладно, Зуки, – нахмурился он, наблюдая за выражением ее лица, – пожалуйста, не смотри на меня так, словно ты только что вышла из монастыря. Ты, наверно, и раньше получала подобные предложения. Или будешь меня убеждать, что поехала бы на уик-энд с Сальваторе, если бы он пригласил тебя в какой-нибудь задымленный фабричный город, а не на роскошную виллу на Средиземном море? Почему бы не признаться, что, как и большинству женщин, тебе трудно устоять перед соблазнами, которые дает богатство?
Какой цинизм, подумала Зуки, не веря своим ушам. Она посмотрела на него с нескрываемым презрением.
– Я не намерена перед тобой оправдываться. К тому же, что бы я ни сказала, твой извращенный ум все переиначит. Но одно я скажу, Паскуале. Даже если бы ты остался единственным мужчиной на земле, я все равно не согласилась бы стать твоей любовницей. И это не слова. Видишь ли, во-первых, я достаточно зарабатываю, чтобы самой покупать себе побрякушки и оплачивать поездки. Я независимая женщина, и никакой мужчина не сможет меня купить! Но что еще важнее, – продолжала она, немного отдышавшись после такого страстного монолога, – любовницам, как всем женщинам, нужны не только побрякушки и роскошные поездки. Даже самым черствым из них нужно хоть чуточку любви и уважения. Но ты не знаешь значения таких слов, их в твоем словаре, по-видимому, нет, а может, никогда и не было. Тебе недоступно ни то, ни другое. В любом случае у меня больше нет желания это обсуждать. Так что уходи.
– Мне следует понимать это как отказ? – с издевкой уточнил он и улыбнулся обаятельной улыбкой. – Твои слова звучат как отказ, но я считаю, что это просто вызов.
И почему только у него такой глубокий и бархатистый голос, которому абсолютно невозможно противостоять? – с возмущением подумала Зуки.
– Считай это окончательным отказом, Паскуале. Мне бы очень не хотелось вселять в тебя надежду. – Сарказм в ее голосе вызвал у него ироническую улыбку. – Ты уйдешь, наконец?
– Да, я ухожу. – Уже взявшись за ручку двери, он подчеркнуто спокойно сказал: – Посмотрим, насколько «окончательным» окажется твой отказ. Я человек решительный. Можешь мне поверить, я хочу тебя больше, чем когда-либо хотел любую другую женщину, и, более того, я намерен получить тебя. То, что началось между нами семь лет назад, я хочу завершить, – с хрипотцой в голосе заявил он и вышел.
Потрясенная таким признанием, Зуки не успела придумать, что сказать в ответ.
Через десять минут после ухода Паскуале в дверь снова постучали, но, ошеломленная происшедшим, Зуки ничего не слышала. Сидя на кровати, она размышляла над странным предложением Паскуале стать его любовницей и его решимостью принять ее вызов. Она была уверена, что оно было сделано в момент безумия, связанного с сексуальным срывом.
Ей абсолютно не хотелось опять увидеться с Паскуале.
В дверь снова постучали.
– Убирайся! – машинально крикнула она.
– Зуки! Я должен с тобой поговорить! Пожалуйста! Это важно!
Это был Сальваторе. Бросившись к двери, она распахнула ее и накинулась на него:
– Какого черта ты не сказал мне, что обручен с секретаршей Паскуале Калиандро? И вообще, почему ты не сказал, что обручен?
– Но ведь у нас все офици… мы на работе, – жалобно возразил Сальваторе, – мы не делаем ничего такого, чего надо стыдиться!
– То-то и оно, но этому тирану Паскуале, который во все вмешивается, все кажется по-другому.
Сальваторе стал испуганно озираться, как будто ожидая, что Паскуале может вот-вот материализоваться где-нибудь поблизости.
– Нас могут услышать; могу я войти?
– Нет, не можешь! Ты с ума сошел? Если ты дорожишь своим здоровьем, держись от меня подальше, и от других женщин – тоже, кроме, конечно, Кристины. Паскуале из тех, кто не дает больше одного шанса. Так что, если ты действительно хочешь жениться на Кристине, я настоятельно рекомендую тебе стать затворником.
– Зуки, пожалуйста, позволь мне войти, – умоляюще поднял руки Сальваторе. – Я все тебе объясню, но я не хочу, чтобы Паскуале меня здесь увидел.
– Почему же?
– Потому что он запугал меня до смерти, – признался Сальваторе.
– Значит, у тебя больше здравого смысла, чем я предполагала, – сурово сказала Зуки, шире открывая дверь. – Ладно, заходи. Даю тебе пять минут на то, чтобы ты все мне объяснил. Все!
– Это будет трудно, – вздохнул Сальваторе.
– Что же ты такого сказал своей невесте о нашей поездке? Почему она позвонила Паскуале и рыдала?
– А-а… в том-то и дело, что… я ей не говорил, – нервно облизывая губы, промямлил Сальваторе. – То есть ничего ей не сказал. Сказал только, что мне надо фотографировать. Но не сказал, что уезжаю с тобой.
– Почему?
– Она… э-э… понимаешь… очень ревнует, – извиняющимся тоном сказал он.
– Да будет тебе, – сердито возразила Зуки. – Неужели ты думаешь, что я этому поверю? Ведь как фотограф ты все время работаешь с разными моделями. Если бы она тебя ревновала, ваши отношения и минуты не продержались бы.
– К другим моделям она меня не ревнует, только к тебе. – Сальваторе посмотрел на нее в замешательстве.
Глаза Зуки угрожающе блеснули.
– Что ты имеешь в виду?
Сальваторе беспомощно пожал плечами. Он был гениальным фотографом, но сейчас вдруг показался Зуки совершенным юнцом.
– Она знает, что мне всегда хотелось тебя фотографировать. А когда я с ней познакомился, я был немного в тебя влюблен. У меня даже висел в спальне твой плакат. – Он покраснел.
– Если бы ты только знал, какой я сейчас почувствовала себя старой, – устало сказала она, нервно хохотнув. – А тебе не приходило в голову, что она все равно узнала бы и именно так бы и отреагировала?
– Я вообще ни о чем не думал, – признался он. – Мне так хотелось тебя фотографировать, что я просто был счастлив, когда ты согласилась. Извини меня, Зуки.
Ну почему все повторяется? – вздохнула Зуки. На этот раз на ее пути, без всяких причин, появилась чья-то невеста. Может, я слишком доверчива? Или просто дура? – подумала Зуки.
– Тебе лучше вернуться в Нью-Йорк и успокоить Кристину. Твои друзья, несомненно, подтвердят, что мы жили в разных комнатах. А теперь, Бога ради, уходи.
– А ты что будешь делать? – поинтересовался он.
– Я? Улечу первым же рейсом, – твердо заявила Зуки.
И постараюсь выкинуть из головы весь этот ужас, добавила про себя.
Когда дверь за Сальваторе закрылась, она подошла к платяному шкафу и побросала все свои вещи в чемодан.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Зуки вошла в свою лондонскую квартиру, захлопнула за собой дверь и, бросив в холле чемодан, поспешила включить центральное отопление.