Корабли прошли над станцией!
– Я хренею, – незатейливо прокомментировал Шулыгин.
Они зависли километрах в семи южнее. Пять кораблей замерли неподвижно в воздухе на высоте в три десятка метров, носами почти касаясь друг друга, образовав звезду.
И тут, как языки, откуда-то из глубин их металлических корпусов поползли закрученные в спираль золотые штыри. Они соприкоснулись с поверхностью льда и озарились ярким, как при газосварке, светом. Вниз ринулся зеленый луч.
Полярники, не в силах сдвинуться с места, завороженно смотрели на разворачивающееся фантастическое действо. Смирнов дрожащей рукой откинул теплый капюшон. Он только сейчас заметил, что температура растет. В Антарктиду приходило тропическое лето.
Зеленый луч вгрызался в толщу льда. Вверх поднимался пар, окутывающий корабли, из-за которого едва были видны зловещие черные силуэты.
– Они решили растопить Антарктиду? – криво ухмыльнулся Шалыгин, продолжающий снимать все на видеокамеру, которую отнять сейчас у него не смог бы никто.
Температура все росла. Вскоре стало просто жарко. Зеленый «сварочный» луч погас неожиданно. И тут же из клубов пара поползли вверх темные туши летательных аппаратов – неторопливо, с уверенностью.
Они поднимались вертикально. И походили на подводные лодки, всплывающие с океанского дна.
– Они уходят! В космос! – разочарованно завопил Шалыгин.
– Скатертью дорога, – Смирнов накинул капюшон – температура быстро падала, и бил в лицо штормовой ветер, который все крепчал. – Как бы не сдуло станцию!
Когда корабли исчезли в синеве неба, полярникам понадобилось несколько минут, чтобы элементарно прийти в себя. После этого Смирнов завел второй, исправный, вездеход. И четверо человек, прихватив счетчик Гейгера и другую аппаратуру, отправились к месту, над которым висели корабли, Радиационный фон был выше обычного и рос по мере приближения к месту, но до опасной величины ему было далеко.
Вездеход качнулся и замер на краю идеально выпиленного круглого колодца диаметром метров тридцать, что уходил, казалось, в центр земли. Мощный луч фонаря растворился в темноте,
– Ничего себе, – покачал головой Шулыгин.
– Бесова мила, – хмурился все больше Смирнов.
– Это был первый контакт, Палыч. И они ушли, – при этих словах Шалыгин не мог скрыть разочарования.
– Хорошо, если так. Только бы не вернулись, – Смирнов нагнулся, снял рукавицу и провел рукой по острому краю колодца.
– Почему? – спросил профессор Шри Атал.
– Это зло. Неужели вы не чувствуете?
Глава вторая
ПЕРВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ
Я иду по длинному коридору. В конце его – зовущий свет. Мне хочется туда. Но с каждым шагом идти все труднее. И воздуха все меньше. И в душе нарастает тревога, готовая вот-вот трансформироваться в панику. Я знаю, что не дойду. И знаю, что должен дойти. Там, где светится щель в двери, меня ждет что-то. Или кто-то. То, что очень нужно мне То, чего мне так не хватает.
Вконец обессиленный, я падаю на колени. И по ушам бьет нечеловеческий отчаянный визг…
Меня будто за пятку дернули – и я очнулся на грешной земле Точнее, на жестком ложе.
Я попытался еще раз нырнуть в глубины сна, потому что не завершил там то, что должен был завершить обязательно. Но этот визг влек меня обратно…
На сей раз я проснулся окончательно.
А проснувшись, понял, что владевшая мной тревога не рассасывается. Она без труда перекочевала из эфемерных реалий сна в плотный вещественный мир. Только теперь она наливалась, пульсировала отвратительным, елозящим пилой по нервам, звуком.
Кто я? Откуда? И где нахожусь, шарх все это возьми? Впрочем, сомнения и неопределенность владели мной лишь мгновение.
Очень быстро хаос чувств и фрагментарных воспоминаний начал складываться в общую картину.
Итак, я лейтенант третьего класса, пилот-стажер Серг Кронбергшен. Боевых вылетов – ноль. Время налета на учебных машинах – четыреста часов. Выпускник школы истребителей на Галахваре… Стоп. Тут опасная боль. Тут живут боль и острое ощущение утраты.
Пульсирующий звук, скребущий изнутри, – это сигнал общего сбора. Он означает, что в течение пятнадцати минут все, свободные от несения службы, обязаны построиться в строевом зале.
Я жил (громко сказано для одной ночи) в одноместной каюте, достаточно просторной и комфортабельной, оснащенной всем необходимым – ванной, санузлом, компьютерным голографическим комплексом, полным набором мебельных трансформсров, пищеблоком. На линкорах, представляющих из себя гигантские металлические махины, стоящие дороже, чем инфраструктура иной планеты, нет проблем с пространством. А энергии кварковый реактор вырабатывает более чем достаточно – хватит для любых бытовых нужд. Это вам не катер огневой поддержки, где человек на человеке, а весь объем занят оружием, боезапасами и вещами первой необходимости.
– Комбинезон, – приказал я.
Стена распахнулась, я подошел к ней, обернулся, и меня ласково окутал форменный комбинезон офицера военного космического флота Комбез едва слышно зашуршал, приспосабливаясь к моему организму, выбирая оптимальный тепловой режим. Я придал ему повседневный синий цвет.
Повисшие в воздухе бледные цифры демонстрировали как корабельное, так и базовое время, а также производили обратный отсчет до момента сбора. Сейчас глубокая ночь. Определенно не время для торжественных церемоний. Значит, кому-то очень нужно собрать нас вместе. И огорошить какой-нибудь новостью.
Сполоснув быстро лицо тонизирующей активной водой, я встряхнул головой, пригладил короткие волосы. Поглядел в двухметровый обманный иллюминатор окна. В нем был виден лишь огрызок ярко-голубой планеты, всю остальную ее часть закрывала уродливая, предельно функциональная, лишенная какого бы то ни было изящества масса «Атолла-1000» – главной боевой защитной станции орбитального оборонительного комплекса Дарны.
Дарна представляла собой образец заштатной скучной планетки, примечательной разве тем, что на ней расположен штаб третьей эскадры фиолетового сектора. Именно в эту эскадру я получил назначение.
Именно с ней отныне намертво связана моя судьба – судьба боевого пилота.
На Дарну я прибыл («ступил на твердь» – как говорят космолетчики) ранним утром трое суток назад пассажирским рейсом с Канказа – столицы сектора. И проклял все на свете, потратив целый день на мотание по кабинетам в штабе и пытаясь получить назначение на свой, грозящий стать мне родным корабль. Штабные крысы, занятые какими-то чрезвычайно важными делами, все значение которых способны оценить только они и им подобные, без всякой жалости и смысла футболили меня из кабинета в кабинет, попутно заставляли вытягиваться по стойке смирно, напоминая, что кометы на их рукавах весят куда больше, чем мои. И я начал достаточно быстро набираться злобы, которую питают бравые фронтовые офицеры к тыловым заморышам. Справедливости ради надо отметить, что это чувство посетило меня рановато, поскольку фронтовым офицером в полном смысле этого слова я еще не был, а был зеленым выпускником летной школы, многие же из тыловых крыс прошли не одну заварушку. Но я мечтал стать настоящим фронтовым офицером. В общем, как и положено молодому лейтенанту, мечтал о подвигах и славе. Так уж повелось, что каждый лейтенант надеется лично переломить ход войны. От юношеских надежд лечат только грубые реалии войны.
– Свет погасить.