Там, в их общем прошлом можно отыскать момент, когда неясно было, кого мать выберет, а перед кем извинимся. Подросшему сыну теперь донельзя неловко смотреть в глаза вновь обретенному и очень молодому отцу: мать сделала свой выбор, когда ей банально не хватило секса.
У нас в семье все решает папа. А кто у нас папа – решает мама.
– Я вас, – сказал Брюс, набивая рот омлетом, – не понимаю. Подумаешь, десять лет разницы! Видывал я и более фантастические браки. Ну ладно… слыхивал про них. Вы ж выше этой ерунды. А? Что значит: слишком молод?
– То и значит. В возрасте… любого человека есть нечто драгоценное. Двенадцать лет, что я был изъят из обращения, я не развивался. Точки отсчета не было, системы координат, а главное – людей, движущихся рядом. Только такие, как я. Душа, как шкура, полируется трением о другие души. Разные. Мне с твоей матерью сейчас душой не равняться: она намного больше. От того, что я приду и начну давить на чувство долга, никто не будет счастлив.
– А как же… ну… любовь? Всепобеждающая сила и все такое?…
– Она знает, каково это было. И я помню. Я потерял все, но получил ее, и ей тоже ничего, кроме меня, не оставили. Она была мне и родиной, и жизнью. Куда еще нам было деваться, как ни вцепиться друг в дружку всей душой? Она родила мне сына, воспитала и вырастила его. Теперь мы свободные люди – оба. Теперь другой мужчина – ее родина и ее жизнь, и мне туда нельзя.
Он, видите ли, виноват перед ней. Он был мертв.
А еще любая генетическая экспертиза признает Натали Пульман-Эстергази-Норм его матерью. Что это будет за жизнь? Кривая насмешка над всем, что между ними было?
– Вот Тецима, – Рубен сложил ладонь лодочкой. – А вот торпеда. Я не смогу нести ее, если не будет правильно выбран общий центр тяжести. Точка внутреннего равновесия обоих, – Брюс ожидал, что отец скажет «тел», но Рубен употребил другое слово, – душ. Она прожила бы и без него, и он справился бы один, но они решили так. Любой, кто между ними сунется, будет мерзавцем. Ты представляешь, сколько это стоит?
– Это – что?
– Добровольность. Я слышал, он хороший мужик.
– Да обалденный. Мать как тогда прибалдела, так и… Извини.
В самом деле, едва ли Рубену приятно через слово слышать «а вот Рассел то и се». Надо последить за собой.
– Когда я с ним летал на каникулы, мать была совершенно спокойна. Меж собой мы называем моральностью, – ухмыльнулся Брюс. – Но – тссс! Мы ведь ни над кем не хотим потешаться?
– Меньше всего, – согласно кивнул отец. – А сейчас ты почему не с ним?
– То есть как почему? Я ведь сказал – мать. Она, видишь ли, не видит ничего страшного в том, чтобы махать в джунглях мачете, ночевать в сугробе, заходить на отрицательный угол при сильном боковом ветре с ледяной крошкой… – черт, как-то это называется, забыл… когда есть кому удержать меня на вытянутой руке за шкирку! Разумный, контролируемый экстрим! – передразнил он. – Хочется хоть раз отдохнуть как мужику – с пивом и девочками! Мы с матерью подумали и решили, что лучше тебя никто меня плохому не научит.
– О как!
– Однозначно. Я, признаться, боялся, что ты заявишь: мол, она слишком старая для тебя, и мне придется бить тебе морду.
– А ты-то чего? Все думали, тебе прямая дорожка в Академию. Почему ты взял да и отказался от фамильной карьеры? Ты же любишь летать.
Брюс поерзал на аутентичном полешке, заменявшем ему сиденье. Эта часть Дикси, причесанная и зеленая, славилась лужайками, оборудованными под туристические стоянки. И не надо делать вид, будто он не ожидал этого разговора.
– Мой прадед был адмирал. Дед – военный советник, и даже военный министр. Мой отец…
– …военный труп, если называть вещи своими именами.
– …с ума сойти какой герой, едва ли ты станешь с этим спорить.
Кое-какой навык пилотирования у меня есть, но в целом – мир слишком прекрасен, чтобы всю жизнь держать его в рамке прицела. А?
– Не могу возражать. И не хочу. Но если ты не поступил в Академию, тебе придется служить повинность на общих основаниях. Ты думал на эту тему?
Прежде чем ответить, Брюс покончил с омлетом и метким, как ему казалось, броском отправил коробку в кучу, где уже лежали пивные жестянки, матовые от росы. Не забыть зарыть, иначе оштрафуют.
– Думал, – сказал он. – Ну, начать с того, что Рассел не видит в срочной службе ничего невозможного. Все ж не в джунгли к диким зверям и бактериям…
– Насчет зверей и джунглей ему, конечно, виднее, – задумчиво промолвил отец. – Тут у него личный опыт. Однако даже элитные космические войска Зиглинды, насколько я помню, были той еще школой выживания. Наука, направленная на то, чтобы держать удар. На что похожа общественная повинность здесь, на Новой Надежде?
– Да она ничем не отличается от летнего скаутского лагеря, с выездом на хозработы. Срочку даже девчонки проходят. «В целях определения своего места в структуре общества». Получить специальность и более или менее разобраться, как жизнь устроена. Ничего страшнее скуки там нет. Уж мы-то не Империя, а СССП – свободное содружество самоопределившихся планет. Это вы Родину защищали, а нас куда пошлют, там и станем щитовые домики собирать.
– Меня обманывать несложно, – усмехнулся Рубен. – Я сам обманываться рад. И что, моего сына устроит проскучать… сколько там у вас положено? Полтора года?
– Есть альтернативный вариант, – Брюс вытащил из печи дошедшее там какао. – На Фриде набирают группу для специального задания. Это закрытая информация, не спрашивай, откуда я знаю. В общем, я послал резюме, и если повезет, меня зачислят. Тогда проблема решится сама собой. Эта миссия засчитывается за срочку.
– Слишком обтекаемо, чтобы родители могли расслабиться и курить бамбук.
– Нашли планету с подходящими основными параметрами, – пояснил Брюс. – Либеллин-VI, у голубой звезды в созвездии Енота. Туда пойдет группа ученых, чтобы оценить возможность терраформации, плюс небольшое число колонистов с ценными специальностями. Если планета окажется хорошей, первые поселенцы займут лучшие места. С ними, само собой, будет ограниченный контингент вооруженных сил. Так всегда делается. Вот с этим я свои надежды и связываю. Вкусно, а? Все ж не судна в хосписе выносить.
Рубен задумался.
– Одно очевидно, – сказал он наконец. – Начать жрать друг дружку от классовой разницы и со скуки тут шансов меньше, чем где бы то ни было. Когда доходит до дела, распри забываются. Ты с приятелями заявился или один?
– Один, – неохотно признался сын. – Говорю же, я получил информацию левым образом, и с меня взяли слово, что дальше она не пойдет.
– Мать знает?
– Скажу, если будет положительное решение. Извини, но у них семья: они едят за одним столом, решают, что купить, и все такие дела… Я, в общем, уже довольно большой цветочек, меня пора пересаживать в отдельный горшок.
– Матери обычно другого мнения, знаю по своей. Им нужно над кем-то крыла простирать.
– Ну так пусть простирает их над Айной. Сестре пять, ее надолго хватит.
– Цинизм, – сказал Рубен, ухмыляясь, – прибежище незрелых юношей и ничтожных старцев. К тому же он способен утешить только сам себя.
– Я видел множество людей, которых считали мудрыми только за то, что они способны были родить афоризм, – прищурился сын. – За тобой записывать, или можно «вольно»?
– Вольно, рядовой. Это во мне комэск проснулся.
– Не то чтобы я был ему не рад, но…
– Я понял. Как насчет сменить обстановку?
– Хорошая идея, – Брюс просиял. Ему хоть как вечером нужно было в город.