1100
согласья не рушили,
чтобы дружинники,
те, чья участь
по смерти конунга
жить под убийцей
кольцедарителя,[68]
ни слова злобы
не смели вымолвить;
если ж из фризов,
помянув старое,
1105
распрю новую
кто посеет
меч без жалости
его жизнь решит!
Так зарок был дан.
И тогда на костер
золотые сокровища
вместе с воином,
с героем Скильдингом
были возложены:[69]
1110
люди видели
окровавленные
битв одежды
железотканые
с кабаном позолоченным
на груди вождя
среди многих воителей,
в сече сгибнувших.
По желанию Хильдебург
там, на ложе огня,
1115
рядом с Хнафом лежал
сын ее благородный,
дабы плоть его
вместе с дядиной
жар костровый истлил;
погребальный плач
затянула она,[70]
вой скорбящей жены,
и взметнулся дым,
в поднебесье огонь,
1120
пламя под облака:
кости плавились,
кожа углилась,
раны лопались
и сочилась кровь.
Так пожрал дух костра,
пламя алчное,
лучших воинов
двух враждебных племен
– и не стало их.
1125
И спешила дружина,
рать скорбящая,
разойтись по домам
в ютских землях,
в пределах фризских;
сам же Хенгест,
доверясь клятве,
время зимнее
вредотворное
вместе с Финном провел,
1130
об отчизне печалуясь;
и закрылись пути
кольцегрудых ладей
– воды вспучились,
ветром взбитые,
а затем во льды
заковал их мороз.
Но пришла пора,
повернулся год
– чередой возвращаются
1135
времена с небес
(так и ныне!)
на земли смертных,
стаял зимний покров,
зеленели поля,
и сбирался в путь
гость с чужбины;
но чаще на мысли
приходила ему
не морская тропа,
1140
но кровавое мщение
– в новой схватке
он фризам попомнил бы
встречи прежние!
Потому не отверг он
Хунлафинга[71]
меч, возложенный
на колени его,
пламя битвы,
клинок прославленный
1145
(ютам памятно
это лезвие!),
от которого
Финн лютосердый
принял смерть в бою
во дворце своем.
Так случилось,
что Гудлаф с Ослафом,
с горькой вестью
к данам ходившие,
1150
возвратились из-за моря,
и сердца их исполнились
духом ярости
– кровь заструилась
в доме Финна,
и рать была выбита,
и жена его
стала пленницей.
Было Скильдингам
чем грузить ладьи
1155
драгоценностями,
самоцветами,
– всем, что в доме,
в хоромах Финна,
отыскать смогли;
и жену благородную
возвратили они
из заморья в отечество,
в землю датскую!»
Так закончил
1160
сказитель песню;
пир продолжился
за медовым столом,
и вино – дивных бочек сокровище
разносил виночерпий.
Златовенчанная
вышла Вальхтеов
в зал, где конунг
сидел с племянником
(не порвались еще
1165
узы кровные),
а в стопах у владетельных Скильдингов
сел вития
Унферт, признанный
меж людьми
многодоблестным,
хоть и был он убийцей
кровных братьев своих.
И промолвила Вальхтеов:
«Господин мой,
1170
испей эту чашу,
о даритель сокровищ,
да возрадуешься
ты, друг воинов!
Слово доброе
молви гаутам,
будь с гостями
не скуп, но равно
дари и ближних,
приветь и дальних!
1175
Назвал ты сыном,
так я слыхала,
героя-гаута,
который ныне
очистил Хеорот
кольцесверкающий, —
так будь же щедрым,
покуда можешь! —
когда же срок твой
придет, оставишь
1180
своим сородичам
казну и земли!
А добрый мой Хродульф[72]
поддержит славу
юной дружины,
коль скоро прежде,
чем он, о Скильдинг,
ты жизнь покинешь;
сторицей, надеюсь,
воздаст он нашим
1185
детям за прежнее:
был сиротой он,
его мы вскормили
и мы возвысили
нам на радость,
ему во славу!»
Затем повернулась
к скамье, где братья,
Хредрик и Хродмунд,
сыны ее кровные,
1190
сидели средь юных,
а между ними —
герой гаутский,
воитель Беовульф.
Ласковым словом,
чашей медовой
был он привечен,
а также пожалован
двумя запястьями
златовитыми
1195
да украшением
– кольцом ошейным,
какого в жизни
я и не видывал,
и кто из героев
владел, не знаю,
подобным сокровищем,
кроме Хамы,[73]
который, в дом свой
внеся ларец
1200
с ожерельем Бросинга,
бежал от гнева
Эорменрика
под руку Предвечного.[74]
Гаутский Хигелак,
внук Свертинга,[75]
тем даром Вальхтеов,
кольцом был украшен
в последней битве,[76]
где защищал он
1205
свою добычу,
стоя под стягом, —
войнолюбивца
Судьба настигла
в пределах фризских:
надев на шею
то украшение,
пришел за море
дружиноначальник,
но пал под щитами,