Всем хороша получилась красавица, но не могла она ступить, не могла обнять рукою, не слышала она ласковых слов Ильмаринена, молчали ее уста и не было в глазах блеска страсти.
— Стала бы ты совсем хороша, — сказал изваянию мастер, — если б имела душу и голос.
Отнес он деву из злата и серебра на свою постель, заправленную шелком, и положил на пуховую перину и покойные подушки, а сам отправился топить баню. Приготовил Ильмаринен мыло, связал новый веник, принес воды три кадки и напустил погуще пару. Вдоволь напарился кузнец, омыл с тела золотой нагар и лег на пуховую перину под одеяло и медвежью шкуру — спать со своей золотою женой. Но вскоре почувствовал Ильмаринен, что исходит от изваяния страшный холод, что коченеет уже его бок, которым прижался он к своей новой супруге, — понял тут кузнец, что не годна ему такая жена, и решил отвезти ее Вяйнемёйнену, чтобы стала она старцу подругой и скрасила его дни.
До утра отогревался Ильмаринен на печке, а после отвез деву в Вяйнёлу к дому вещего песнопевца.
— Вот тебе, Вяйнемёйнен, красотка, — сказал Ильмаринен старцу. — Не будет она с тобой болтлива и не будет надувать щеки от обиды.
Оглядел Вяйнемёйнен изваяние и спросил кузнеца:
— Зачем привез ты ко мне этого золотого истукана?
— Привез я тебе в подарок жену, — ответил Ильмаринен, — чтобы скрасила она твои дни.
— Кузнец, милый друг мой, — сказал рунопевец, — брось в огонь эту деву и накуй из нее украшений и кубков или отвези куклу, как диковинку, к немцам — пусть там любит ее богатый и сватается к ней знатный! Что до меня, то негоже мне брать в жены не живую деву, а игрушку из серебра и злата,
И запретил Вяйнемёйнен грядущим поколениям склоняться перед золотом и серебром, не велел подрастающим героям сватать такую деву, ибо блеск у золота холодный, а серебро дышит в душу морозом.
35. Ильмаринен едет свататься в Похьолу
Разломал Ильмаринен изваяние из серебра и золота, бросил его до лучших времен в горнило, а сам запряг коня в расписные сани и отправился в Похьолу сватать у Лоухи вторую дочь.
За три дня добрался кузнец в туманную Сариолу. Встретила его на дворе старуха Лоухи и принялась выспрашивать: как живется ее дочери с мужем в доме у свекрови? Хороша ли она как хозяйка и как невестка? Но, поникнув головой, сказал Ильмаринен в ответ:
— Не спрашивай ты больше о дочери — умерла она лютой смертью от волчьих клыков и медвежьих когтей. Зарыли уже красавицу в землю под серебряные травы, и теперь пришел я за второй твоей дочкой: отпусти ее со мной, пусть займет она место сестры!
— Дурно я поступила прежде, что отдала тебе дочку — не для погибели я ее растила, не в пищу волкам и медведям! — сказала со злобой Лоухи. — Нет, не выдам я тебе вторую, чтобы смывала она с тебя сажу и вычесывала гарь из волос! Скорее брошу я родное дитя в пучину водопада — пусть пожрет ее страшным зевом налим Маны!
Скривил Ильмаринен от обиды рот, тряхнул курчавой головой и без приглашения вошел быстро в дом. Стояли в горнице на столе пышные хлебы, испеченные из муки, что намололо Сампо, полны были солонки солью, а сундуки — деньгами, но не помнила хозяйка Похьолы, чьим искусством была сделана изобильная мельница.
За столом сидела дочка Лоухи; увидев красотку, прямо к ней обратился кузнец:
— Выходи за меня, девица, займи место сестры, чтобы печь мне медовые хлебы и варить доброе пиво!
Но ребенок, что сидел на полу в горнице и играл с денежкой, испугался Ильмаринена и заплакал:
— Уходи от нашей двери — причинил ты уже горе дому! Сестрица, милая, не обольщайся женихом, не смотри на его стройные ноги и яркие уста — на самом деле волчьи у него зубы и медвежьи когти, а нож его жаждет крови и рад срезать невинные головы!
— Не пойду я за тебя, негодного, замуж! — сказала девица кузнецу. — Погубил ты мою сестру, можешь и меня извести. Заслуживаю я лучшего жениха — постатнее и с санями покраше, чтобы ехать в них к большим палатам, а не к кузнице, где чумазый муж будет раздувать угли!
Рассердился Ильмаринен на эти слова, схватил девицу в охапку и выбежал опрометью, словно метель, из дома. На дворе бросил он девицу в расписные сани и погнал коня, одной рукой держа вожжи, а другой обхватив добычу. Возмутилась девица дерзостью кузнеца и, страшась горькой жизни в мужнином доме, воскликнула:
— Если сейчас ты меня не отпустишь, то разобью я ногами сани!
— Окованы железом мои сани, — ответил на это Ильмаринен, — не разбить их тебе ногами.
Заплакала бедная девица, заломила руки и сказала постылому жениху:
— Если не отпустишь меня, то обращусь я рыбой и сигом уйду под волны!
— Не скроешься ты от меня, красавица, в волнах, — ответил Ильмаринен, — щукой пущусь я за тобой в погоню. Знай, нигде не найдешь ты спасения: побежишь в лес горностаем — настигну я тебя выдрой, взмоешь жаворонком в облака — помчусь за тобой орлом.
Стала тогда несчастная девица изводить Ильмаринена обидными речами — вот пересек саням дорогу заячий след, а девица горько вздохнула и со слезами сказала:
— Беда мне, злая досталась мне доля! Уж лучше сосватал бы меня заяц, а не кузнец увез под мятою полостью — покрасивей будет косой, да и рот его милее для поцелуев!
Опустил Ильмаринен глаза и закусил губу, но ничего не ответил, только подстегнул коня вожжами. А тут как раз зафыркал вислоухий на лисий след, и вновь запричитала дева:
— Горе мне, бедной! Лучше б ехать мне в санях с лисом, а не с кузнецом оставаться — жилось бы мне с лисом лучше, да и морда лисья краше лица суженого!
Стерпел Ильмаринен и эту обиду; но вскоре испугался конь, заржал у волчьего следа, и, вздохнув, опять загоревала девица:
— Злосчастная моя жизнь! Милее мне быть с волком, что всегда только в землю смотрит, чем сидеть в санях с кузнецом, — приятней для меня грубый волчий мех, чем волосы суженого, да и ласки дикого зверя отрадней!
Побелели щеки Ильмаринена, однако снес он и эти слова.
По пути домой остановился кузнец на ночлег в чужой деревне. Усталый с дороги, тотчас уснул Ильмаринен, а девица, которую похитил он себе в жены, отдалась на том ночлеге первому встречному и вместе с ним смеялась над спящим мужем. Утром застал Ильмаринен красотку за блудом и, вспомнив все, что накопилось у него в душе на эту вредную девицу, не пожелал себе такой жены.
Решил кузнец в наказание зачаровать невесту и обратить ее в лесного зверя или быструю рыбу, но, подумав, понял, что если отправит он ее в лес, то перепугается в нем все зверье, а если пустит в воду, то сбегут из глубин рыбы. И тогда взялся Ильмаринен за острый меч, чтобы покончить с дурною девицей, — однако, угадав его желание, так сказал клинок:
— Не для того я откован, чтобы губить слабых женщин и воевать с беззащитными.
Тогда пропел Ильмаринен сильные заклятия и обратил девицу в чайку, чтобы скакала она по утесам, носилась в непогоду над побережьем и выкликала свои дурные речи.
И с поникшею головой поехал кузнец к отчим полям один.
По пути встретил Ильмаринен вещего Вяйнемёйнена, и спросил рунопевец:
— Отчего ты печален, кузнец Ильмаринен? Вижу, едешь ты с севера — плохо, значит, поживает туманная Похьола?
— Отчего же ей, Похьоле, плохо жить? — ответил кузнец. — Неустанно мелет там Сампо, звонко шумит его крышка: один день мелет для пропитания, другой — для продажи, а третий — для пирушки. Сладко живется в Похьоле, раз есть там Сампо! Где стоит эта мельница, в тех краях всегда будут достаток и благо!
— А где оставил ты супругу? — спросил Вяйнемёйнен.