Ну-ка, давайте скорее посмотримте, что там такое,
Сколько в мешке серебра и золота ценного скрыто. —
Верх одержало средь них предложенье злосчастное это.
Мех развязали они. И вырвались ветры на волю.
Плачущих спутников вмиг ураган подхватил и понес их
Прочь от родных берегов в открытое море. Проснувшись,
Духом отважным своим я меж двух колебался решений:
Броситься ль мне с корабля и погибнуть в волнах разъяренных
Иль все молча снести и остаться еще средь живущих.
Снес я все и остался. На дне корабля, завернувшись
В плащ свой, лежал я. Назад, к Эолову острову, буря
Наши суда уносила. Товарищи горько рыдали.
Выйдя на твердую землю и свежей водою запасшись,
Близ кораблей быстроходных товарищи сели обедать.
После того как едой и питьем утолили мы голод,
В спутники взяв одного из товарищей наших, пошел я
С вестником к славному дому Эола. Его мы застали
Вместе с женою его и со всеми детьми за обедом.
К дому его подойдя, у дверных косяков на порог мы
Сели. В большое они изумленье пришли и спросили:
– Ты ль, Одиссей? Каким божеством ты попутан враждебным?
Мы так заботливо в путь снарядили тебя, чтоб ты прибыл
В землю родную, и в дом, и куда б ни явилось желанье! —
Так говорили они. И ответил я, сердцем печалясь:
– Спутники вызвали эту беду, и притом еще сон мой
Гибельный. Но – помогите! Ведь вы это можете сделать! —
С мягкими к ним обращаясь словами, я так говорил им.
Все замолчали вокруг. Отец же ответил мне речью:
– Прочь уйди скорее, мерзейший муж среди смертных!
Я не смею как гостя принять иль в дорогу отправить
Мужа такого, который блаженным богам ненавистен!
Раз ты вернулся, богам ненавистен ты. Вон же отсюда! —
Так промолвивши, выгнал меня он, стенавшего тяжко.
Дальше оттуда мы двинулись в путь с опечаленным сердцем.
Греблей мучительной дух истощался людей из-за нашей
Собственной глупости: ветер попутный теперь уж не дул нам.
Шестеро суток мы плыли – и ночи и дни непрерывно.
В день же седьмой в Телепил мы приехали – город высокий
Лама в стране лестригонской. Пастух, свое стадо пригнавший,
Перекликается там с пастухом, кто свое выгоняет.
Муж, не знающий сна, получал бы двойную там плату:
Пас бы сначала быков, а потом бы – овец белорунных,
Ибо дороги и ночи и дня там сходятся близко.
В гавань прекрасную там мы вошли. Ее окружают
Скалы крутые с обеих сторон непрерывной стеною.
Около входа высоко вздымаются друг против друга
Два выбегающих мыса, и узок вход в эту гавань.
Спутники все с кораблями двухвостыми в гавань вступили
И в глубине ее близко поставили друг возле друга
Быстрые наши суда: никогда не бывало в заливе
Волн ни высоких, ни малых, и ровно блестела поверхность.
Я лишь один удержал вне гавани черный корабль мой, —
Там снаружи, пред входом, к скале привязавши канатом.
После того поднялся на расселый утес я и стал там.
Не было видно нигде человечьих работ иль воловьих,
Дым только видели мы, как с земли поднимался клубами.
Спутникам верным своим приказал я пойти и разведать,
Что за племя мужей хлебоядных живет в этом крае.
Выбрал двух я мужей и глашатая третьим прибавил.
Выйдя на сушу, пошли они торной дорогой, которой
С гор высоких дрова доставлялись телегами в город.
Шедшая по воду дева пред городом им повстречалась —
Дева могучая, дочь Антифата, царя лестригонов.
Шла она вниз к прекрасным струям родника Артакии.
Этот источник снабжал ключевою водою весь город.
К деве они подошли и, окликнувши, спрашивать стали,
Кто в этом городе царь, кто те, что ему подначальны.
Быстро она указала на дом высокий отцовский.
В дом вошедши, супругу царя они в доме застали.
Величиною была она с гору.
Пришли они в ужас.
Вызвала вмиг из собранья она Антифата, супруга
Славного. Страшную гибель посланцам моим он замыслил.
Тотчас схватив одного из товарищей, им пообедал.
Два остальные, вскочив, к кораблям побежали обратно.
Клич боевой его грянул по городу. Быстро сбежалось
Множество толп лестригонов могучих к нему отовсюду.
Были подобны они не смертным мужам, а гигантам.
С кручи утесов бросать они стали тяжелые камни.
Шум зловещий на всех кораблях поднялся наших черных, —
Треск громимых судов, людей убиваемых крики.
Трупы, как рыб, нанизав, понесли они их на съеденье.
Так погубили они товарищей в бухте глубокой.
Я же, сорвавши с бедра мой меч отточенный, поспешно
На черноносом своем корабле обрубил все причалы.
После того, ободряя товарищей, им приказал я
Дружно на весла налечь, чтоб избегнуть беды угрожавшей.
Смерти боясь, изо всей они мочи ударили в весла.
Радостно в море корабль побежал от нависших утесов.
Все без изъятья другие суда нашли там погибель.
Дальше оттуда мы двинулись в путь с опечаленным сердцем,
Сами избегнув конца, но товарищей милых лишившись.
Прибыли вскоре на остров Ээю. Жила там Цирцея
В косах прекрасных – богиня ужасная с речью людскою.
Полный мыслей коварных Эет приходился ей братом.
От Гелиоса они родились, светящего смертным,
Матерью ж Перса была, Океаном рожденная нимфа.
К берегу там мы корабль свой причалили в полном молчаньи
В пристани тихой; какой-то указывал бог нам дорогу.
На берег выйдя, мы там пролежали два дня и две ночи,
И пожирали все время нам сердце печаль и усталость.
Третий день привела за собой пышнокосая Эос.
Взявши копье и отточенный меч, поспешно пошел я
С места, где был наш корабль, на высокий утес, не увижу ль
Где я следов работы людей, не услышу ль их голос?
Я стоял и глядел, на расселистом стоя утесе.
Вдруг на широкодорожной земле у чертога Цирцеи
Дым я увидел над чащей густою дубового леса.
Тут я рассудком и духом раздумывать стал, не пойти ли
Мне на разведку, уж раз я сверкающий дым заприметил.
По размышленьи, однако, полезнее мне показалось
Раньше пойти к кораблю и к шумящему берегу моря,
Спутникам дать пообедать, потом их послать на разведку.
В то уже время, когда к кораблю своему подходил я,
Сжалился кто-то из вечных богов надо мной, одиноким:
Встретился прямо на самой дороге огромный олень мне
Высокорогий. С лесного он пастбища к речке спускался
На водопой, покоренный палящею силою солнца.
Только он вышел из леса, его средь спины в позвоночник
Я поразил и навылет копьем пронизал медноострым.
В пыль он со стоном свалился. И дух отлетел от оленя.
Я, на него наступивши ногою, копье свое вырвал
Вон из раны и наземь его положил возле трупа.
После того из земли лозняку я надергал и прутьев,
Сплел, крутя их навстречу, веревку в сажень маховую,
Страшному чудищу ноги связал заплетенной веревкой,
Тушу на шею взвалил и пошел, на копье опираясь,
К берегу моря. Нести ж на плече лишь одною рукою
Было ее невозможно. Уж больно огромен был зверь тот.
Пред кораблем его сбросив, я начал товарищей спящих
Мягко будить ото сна, становясь возле каждого мужа:
– Очень нам на сердце горько, друзья, но в жилище Аида
Спустимся все ж мы не раньше, чем день роковой наш наступит.
Есть еще и еда и питье в корабле нашем быстром!
Вспомним о пище, друзья, не дадим себя голоду мучить! —
Так я сказал. И послушались слов моих спутники тотчас.
Лица раскрывши, глядеть они стали гурьбой на оленя
Близ беспокойного моря. Уж больно огромен был зверь тот.
После того как глазами они нагляделись досыта,
Вымыли руки и начали пир изобильный готовить роскошный.