Льот ответил ему висой:
Правду нам рекли
Доброго к гостям
уста Гуннара!
Вечер был унылым.
Ран дочери спать улеглись рано,
и не хотели играть.
Скоро и мы пойдем на покой
У Гуннара в гостях.
Жены, украшенные златом,
Стол накрывали;
Более добрых хозяек
Не видел я прежде.
Со златоволосой
Девой прекрасной
Парой недобрых
Я слов обменялся.
Последнюю строфу он сказал более тихим голосом, и Гуннар ее не разобрал, зато Ветерлиде все хорошо расслышал и поспешил заговорить с хозяином о его поездках. Вскоре Вигдис с женщинами отправилась спать.
Позже, когда все улеглись, Ветерлиде решил поговорить с Льотом, с которым делил постель в нише с задернутыми занавесями.
— Я не понимаю, чего ты хочешь, сын, ибо Гуннар принимает нас хорошо, а ты в первый же вечер говоришь висы его дочери.
Льот не ответил, и Ветерлиде продолжал:
— Никогда раньше я не замечал, чтобы ты терял голову из-за женщины, но сегодня ты не сводил глаз с Вигдис. Мы не так долго пробыли в море, чтобы кровь твоя закипела при виде девушек.
Льот и тут ничего не ответил, а отвернулся к стене и сделал вид, что спит.
III
На следующий день Гуннар с Ветерлиде решили отправиться осмотреть исландский корабль, но Льот улегся на скамье и сказал, что устал. Но как только старшие уехали, он вскочил на ноги, потому что решил найти Вигдис и поговорить с ней.
Льот был одет в свою обычную одежду, потому что его праздничное платье осталось на корабле. На нем был темный плащ с капюшоном, заколотый на груди позолоченной дорогой фибулой. А под плащом у него была черная рубашка, вышитая серебряными и синими нитками, потому что Льот любил красиво одеваться. Руки его украшали дорогие обручья, и на него приятно было посмотреть — он был высоким и крепким, с узкой, как у девушки, талией и стройными ногами. Лицо его, смуглое, с большим и чувственным бледным ртом, было красиво. У него были голубые глаза, а волосы перехвачены шелковой лентой.
В тот день светило солнце, и когда Льот вышел во двор, то увидел Вигдис на опушке леса на севере. Он быстро пошел за ней и вскоре догнал. Тогда он поприветствовал ее и спросил, куда она направляется. Вигдис ответила, что собиралась пойти за ягодами.
— Тогда я пойду с тобой, — сказал Льот. — Тебе не надо ходить одной. Я слышал, что в малиннике часто бродят медведи.
— Я могла бы взять с собой раба, — ответил Вигдис, — да и сама я не беспомощна. — И она указала на большой нож, который у нее висел на поясе. На лезвие были вырезаны руны, а рукоятка украшена затейливым узором из позолоченной железной проволоки.
Льот взял нож в руки и сказал:
— Какое благородное оружие, ему много лет. Откуда оно у тебя?
— Оно всегда принадлежало моей семье, — ответила Вигдис, — говорят, что женщины из моей семьи были жрицами в капище тут неподалеку. Но никто ничего не знает об этом. Наши трелли забивают там овец и режут кур; но мой отец всегда рассчитывает лишь на собственные силы и власть, а отец моего отца тоже ни на что другое не рассчитывал, как говорят.
— Как и я, — засмеялся Льот, — но я принял христианство.
— Это странная вера, — отвечала Вигдис. — И не думаю, что Белый Христос может помочь нам, если он не мог спасти самого себя, а был убит врагами.
— Не знаю, да и не очень я верю в его власть, — сказал Льот. — Но так уж случилось, что один датчанин, который помог мне и вылечил мою ужасную рану на ноге, что я получил в сражении, не захотел взять никакой иной платы, и пришлось мне подчиниться его воле и перейти в его веру.
— Да, я вижу, тебе много пришлось поездить, — сказала Вигдис, — но как случилось, что ты не поехал со своим приемным отцом на берег посмотреть, как будут разгружать корабль? У тебя тоже должны быть товары на корабле, завоеванные тобой, иначе почему они зовут тебя Вига-Льот?
— Да, я не могу пожаловаться на добычу, но я всегда думал, что самая большая удача ждет меня впереди.
— Может, и так, — согласилась Вигдис, — но говорят, исландцы очень жадны и не очень держат свое слово.
Льот ответил:
— Я никогда не слышал, чтобы человек отказывался от добра. Но никто еще до тебя не называл меня жадным.
Вигдис рассмеялась и сказала:
— Слова девушки немногого стоят.
— Мне кажется, ты меня ненавидишь, Вигдис, — проговорил Льот. — Да и при нашей встрече ты смотрела на меня неласково.
— У нас не принято слишком много смотреть на незнакомых людей, — ответила она.
Тогда Льот засмеялся и сказал:
— Ты носишь золотую ленту на голове, Вигдис, чтобы выделяться среди своих рабынь?
— Почему бы мне не носить золота, если отец дарит мне его?
Они взобрались на пригорок, вокруг которого темной стеной стоял лес. На вершине холма возвышались поставленные в круг камни, а в середине был жертвенник; но многие из камней повалились, и по всему капищу росли молоденькие березки, рябинки и ели. Кругом цвели травы, и ветер срывал с них вызревшие семена и забрасывал ими Льота и Вигдис, которой даже пришлось отряхнуть платье.
Льот сказал, когда они собирали и ели ягоды:
— Брат моей матери думает попросить Гуннара принять нас к себе в дом, пока мы будем искать лес. Он хочет заплатить ему за еду и постой. Но, может, ты будешь рада, если мы уедем отсюда побыстрее? Мне кажется, мы не очень-то тебе нравимся?
— Мой отец сам решит, кому оставаться жить в его усадьбе. Он никогда не спрашивал у меня совета, но позволяет мне решать за себя все самой.
— Могу себе представить, — ответил Льот и засмеялся. — Ты воинственная и упорная девушка.
— Так говорят, — согласилась Вигдис. — Но ты считаешь меня наглой и дерзкой девчонкой?
— Да, — улыбнулся Льот, — но, кажется, мы стали друзьями?
— Похоже на то, — ответила Вигдис, и они уселись на камень и стали жевать сладкий корень папоротника, который выкопала Вигдис. Когда же они собрались идти домой, Вигдис оставила на земле жреческий нож, и Льот не напомнил ей о нем, а тихонько спрятал его на груди. По дороге они весело разговаривали.
IV
Ветерлиде купил у Гуннара лес. Гуннар не хотел брать с исландцев деньги за постой и просто сказал, что они могут оставаться у него столько, сколько захотят. Когда же Ветерлиде сказал, что им пора в обратную дорогу, Гуннар ответил, что нет нужды так скоро уезжать из Норвегии. Так же думал и Льот, и он старался как можно чаще говорить с Вигдис.
Об этом с ним решил поговорить Ветерлиде, когда они остались как-то наедине. Льот тогда ответил:
— Больше всего мне хотелось бы получить Вигдис в жены, и ни с кем другим я не хотел жить больше, чем с ней. Она приветливее многих женщин, и у нее всегда найдется ответ на любые речи — и вряд ли я смогу найти невесту богаче, ведь она единственная дочь Гуннара. И сдается мне, что Гуннар будет этому только рад.
— Не знаю, будет ли он рад, если ты увезешь ее так далеко от дома. Но кажется мне, что если Вигдис к тебе неравнодушна, то это будет важно, потому что эта девушка сама решит, кого ей взять в мужья. И тебе лучше известно, как она к тебе относится.
Льот тогда задумался и ответил через некоторое время:
— Не так уж легко понять женщину. Часто кажется мне, что я ей не противен, но она быстро меняет свои решения. И может изменить.
— Не думаю, что Вигдис способна нарушить свое слово, — ответил Ветерлиде, — но она горячая девушка и по молодости своей может не сразу склонить голову перед мужем. Мне она кажется очень независимой. И мой тебе совет, не спеши с этим делом.