Абдаллах сжал кулаки и встал, но злость, вспыхнувшая в его глазах, сменилась мгновенной тоской - он вспомнил любимую свою Амину, оставшуюся вдовой, и отца своего с матерью, и братьев с сестрами, и Мекку вспомнил он, город юности с шумным базаром и храмом Кааба, и перевел взгляд за окно, где белели иерусалимским камнем кварталы Рамат-Эшколь. Он понимал смысл слова "навсегда", но смириться не мог.
Он хотел домой.
- Что ж, - сказал Исаак Гольдмарк на иврите, обращаясь скорее к самому себе, чем к Моше Берковичу, равнодушным взглядом смотревшему на плывущие к близким горам городские кварталы, - ты передал своему сыну по наследству то, что мог. Он привел людей к единому Богу. Аллах - имя ему.
- Аллах, - повторил Моше Беркович.
Помолчав, добавил:
- Я хотел, чтобы мой сын стал велик. Я хотел любить жену свою до конца дней. Зачем мне жить теперь? Все - прах...
Мишка Беркович хорошо знал языки, неплохо - математику, и еще умел играть на скрипочке. Историю он знал плохо. Историю Ислама не знал вовсе. В школах Кривого Рога ее не изучали.
Человек по имени Моше Беркович доживает дни в бейт-авот, что в иерусалимском квартале Рамат Эшколь. По метрикам, хранящимся в архивах Министерства внутренних дел, ему сейчас двадцать четыре года. На самом деле прожил он тридцать восемь. Выглядит на пятьдесят, а после очередной бессонной ночи - на все семьдесят.
Доктор Исаак Гольдмарк посещает своего подопечного примерно раз в два месяца. Тогда Моше оживляется, в глазах его появляется блеск, и он рассказывает гостю о своей жизни. Той жизни - не этой.
Отец пророка так и не узнал до сих пор, кем стал его сын Мухаммед. Я это знаю. Теперь знаете и вы.
А Бог един...