Папарацци, поджидающие леди Ди и Доди Аль Файеда толпились и здесь, но ни на Татьяну, ни на Питера, никакого внимания они не обратили.
Питер был прав на все сто. Все внимание шпиков и журналистов было сосредоточено на королевской особе, и никакого дела никому не было до двух скромных американцев — рыженькой дамочки и плотного мужчины среднего роста.
На улице шел необычный для августа дождь. “Шестисотый” мерседес в ночи, да под дождем выглядел словно немецкий танк “тигр”. Так же грозно и хищно.
Папарацци загалдели, зашелкали затворами “никонов”.
Вот ведь совпало! Именно в этот момент из этого же подъезда выходит и садится в такую же машину английская принцесса со своим арабским любовником…
— Питер? Ты что? Специально, что ли, так рассчитал?
Питер не ответил ей.
— Гони! Гони к набережной, а там от пляц де ля Конкорд на север! — крикнул он водителю, и сам не слишком вежливо пригнул книзу голову Татьяны.
И тут в окошко что-то тенькнуло и крошка от пробитого стекла брызнула Татьяне на платье.
“Мерседес” помчался с дикой скоростью. Никогда в своей жизни Татьяне не доводилось ездить по Парижу со скоростью превышающей сто пятьдесят километров в час.
— Мотоциклиста того видишь? — спросил Питер водителя.
Водитель, скосив глаз в зеркало заднего вида, молча кивнул.
— Он опять будет стрелять, ты его в тоннеле прижми и не подставляй правый борт, — сказал Питер, глядя назад и придавливая рукой Танину голову.
— Там их три мотоциклиста, — сказал водитель.
— И еще “мерседес” за нами увязался тоже, — добавил Питер.
— Кто кого гонит?
— Не пойму.
— А стрелял в нас?
— Ты помолчи, ты лучше гони и не дай стрелку приблизиться справа!
“Мерседес” мчался, как самолет по взлетной полосе перед тем, как оторваться в небо.
— В тоннеле, если он будет справа подходить, прижми его к стенке и размажь! Размажь его, заразу!
— Ты смотри, ты смотри, что они делают, зачем эти-то на “мерседесе” позади тоже лезут?
— У них своя погоня! Они с журналистами разобраться не могут никак — они тоже в отрыв хотят.
— А, черт!
Новая дырочка появилась в заднем стекле.
— Газу, и рулем, рулем влево!
— Ты смотри!
Выстрела Татьяна не слышала, но отчетливо услыхала характерный раздирающий душу и сердце звук бьющегося о бетонное препятствие автомобиля, ломающегося, катящегося с крыши на колеса и снова с крыши на колеса, разбрызгивающего битый хрусталь стекол и зеркал…
— Их “мерседес” сзади разбился! — запричитал водитель, скашивая глаз в зеркало.
— Ты на дорогу гляди! — прикрикнул на него Питер, вынимая из-за пазухи пистолет с глушителем.
Питер нажал на кнопку стеклоподъемника, и свежий ветер с ревом ворвался в салон.
Два выстрела прозвучали почти неслышно. Одна из стреляных гильз отлетела к Татьяне и застряла у нее в прическе.
— Готов! — сказал водитель.
— Я вижу, что готов, — ответил Питер, выбросив пистолет в окошко и снова поднимая стекло.
— Такой “громкой” операции у нас еще не было со времен выстрела Ли Харви Освальда в Далласе, — сказал потом Питер, поутру разглядывая в газете разбитый “мерседес” леди Ди.
В свое время леди Морвен была представлена принцессе Диане, и она испытывала к ее королевскому высочеству самые искренние чувства глубокой симпатии..
Но, тем не менее, читая в утренних газетах броские заголовки о вчерашней трагедии в тоннеле на набережной Сены, Татьяна вдруг горько усмехнулась, припомнив забавное место из обожаемых в студенческие годы Стругацких: “Бросили супостаты в рыбку золотую бомбу глубинную, а случился рядом корабль подводный — так и тоже затонул”…
Но, тем не менее, двойник уже был выпущен на волю. Дело было сделано. Вернее сказать — было сделано только полдела.
И основное действие драмы было еще впереди.
Но лиха беда — начало!
Иван Ларин
С.-Петербург. Россия
1997
Да, несчастье пришло нежданно-негаданно. Ушла от него Алиска…
Как там у Высоцкого было в песне? “Весь год жила-была и вдруг взяла — собралась и ушла. И вот. Такие грустные дела у меня”…
Грустные дела… Как же — грустные! Ужасно несносные теперь у него были дела!
И самое главное Иван не мог работать. Он срывал все сроки. И сроки издательству, и сроки киностудии.
Лева Брюшной уже присылал ребят — бить Ване морду. Но это не подействовало. Пара хорошеньких пощечин да угрозы замолотить его насмерть бейсбольными битами, если к следующему сроку сценарий и рукопись не сдаст не оказали должного действия.
Ваня запил. Запил, как в старые добрые времена.
И если садился теперь к компьютеру, то только для того, чтобы писать стихи или страстно-изнаночно-откровенные эссе… О том, как ему плохо.
Когда Алиска уже “оттуда” и-мэйлом уведомила его о своем намерении остаться на Западе, Иван с корешком-собутыльником забился на то, что если и нашла она там себе кого, то непременно алжирского араба или негра из Французского Кот д’Ивуара… И точно! Именно такого она там и нашла, как потом выяснилось. За бразильца она вышла, проживающего в Лиссабоне.
Эх, видал их Ванька в достатке, когда после первого гонорара за “Золото бандитских цепей” две недели отдыхал на самой западной оконечности Европы в городке с автогоночным названьем — Эшторил. Все они, эти бразильяно-португальцы, казались ему маленького росточка, черненькие, вороватые, вроде наших “лиц кавказской национальности”, что трутся возле Мальцевского рынка…
И Алиска написала ему: “Знаешь, я поняла, что португальцы очень похожи на нас…”
“Не знаю, — подумал про себя Иван, — может, и похожи, когда гадят… Впрочем, ей виднее, она за этим Пуэбло Мария Жу-Жу уже полгода как унитаз драила… Он, кстати, бухгалтером оказался. У него в Лиссабоне аудиторская компания”. Эх! «Бух-гал-тер, милый мой, бухгалтер! Вот он какой — совсем простой…» И хобяк он у нее имеет положительный — программы для компьютера пишет… то-то у них, надо полагать веселье дома! Писать программы в виде домашнего увлечения — это что-то по типу того, как раньше положительные во всех отношениях мужья лобзиком выпиливали или по фанерке выжиганием занимались… Класс! Луис Альберто из сериала! И маму его Чоле, наверное, зовут”.
Гуляя по Авенидо де Либердад в ихнем Лиссабоне, про который еще приснопамятный генерал Чернота у Булгакова говорил: “Не был я в Лиссабоне, но полагаю — скучнейшая дыра!” — так вот, гуляя там, обратил Ваня внимание, что все португальцы невысоки, сто семьдесят — это у них самый рослый, и все поголовно в клетчатых пиджаках.
У Ваньки тоже завалялся в шкафу клетчатый пиджак — он его года три как не носил. И Ванька подумал: “Надо его послать Хосе Жу-Жу — пускай носит в свою бухгалтерию… Правда, пинжак ему будет велик”.
От великого до смешного один шаг. Только великий живет в Питере, а смешной — в Лиссабоне.
Но живет с его Алиской! Вот беда!
Алиска была его Лолитой.
Он помнил, как она рассказывала, что, когда ей было двенадцать, она занималась сексом со своим отчимом. Причем без особого принуждения с его стороны. Как бы сама его соблазнила, соперничая с “маман”. Именно “маман” — так они ее все называли: и младший сводный братец Алиски Петруша, и сеструха Варвара… Маман — это вообще была отдельная история. А что касается романа с отчимом Николаем Германовичем, то Ванька полагал, это был тот редкий случай, когда Алиска рассказала о себе чистую правду.
Вообще, Алиска от природы была неплохой актрисой. И вот с набоковским сюжетом, надетым на ее биографию, у нее тоже получилось неплохо.