Ей снилась смерть - Робертс Нора 4 стр.

Испытывая легкое раздра­жение, Ева вынула универсальный магнитный ключ и вставила его в прорезь замка. Прежде чем войти, она громко сообщила о своем присутствии – нет ничего хуже, чем перепуганный обыватель, который, приняв тебя спросонья за грабителя, набрасывается на неждан­ного гостя с кухонным ножом.

– Мисс Хоули? Это полиция. Мы получили сооб­щение об инциденте в вашей квартире.

Ответа не последовало. Ева нажала выключатель, и светильники под потолком ярко вспыхнули.

В просторном холле было тихо и уютно. Приглу­шенные цвета, непритязательные линии. На экране те­левизора мелькали кадры какого-то старого фильма: обнаженные мужчина и женщина невероятной красоты перекатывались на простыне, усыпанной розовыми ле­пестками, и театрально стонали. На столике у темно-зеленой софы стояла вазочка, до краев наполненная за­сахаренными конфетами, а позади нее – подсвечник со свечами разной высоты красного и серебристого цвета. Пахло клюквой и хвоей. Оглядевшись, Ева поня­ла, откуда исходит хвойный аромат: в углу, опрокинув­шись, лежала чудесная елочка. Правда, гирлянды и ук­рашения были разбиты, падая, деревце сплющило несколько коробок с подарками, перевязанных яркими лентами.

Ева вытащила оружие и обошла холл по периметру. Никаких других следов насилия не было заметно. Па­рочка на экране одновременно достигла оргазма и те­перь кончала, оглашая помещение звериным рычанием и стонами. Ева прошла мимо, напряженно прислуши­ваясь – не к этим, конечно, звукам.

До ее слуха донеслась музыка – негромкая и моно­тонная. Это была одна из тех навязчивых рождествен­ских мелодий, которые в преддверие праздника звучат на каждом углу и от которых вскоре возникает ощуще­ние, будто тебя долбят по башке резиновым молотком.

Выставив оружие перед собой, Ева вошла в корот­кий коридор, в который выходили две двери. Обе были приоткрыты. За одной из них Ева разглядела раковину, унитаз и краешек ванны – все белоснежное. Прижима­ясь спиной к стене, она осторожно приблизилась ко второй двери. С каждым ее шагом музыка звучала все громче, повторяя один и тот же примитивный мотив­чик.

Еще не войдя в комнату, Ева учуяла свежий запах смерти – сладковатый, с металлическим привкусом. Резко распахнув дверь, она прыгнула вперед, крутану­лась вправо, затем влево – с прищуренными глазами, вся превратившись в слух. Но Ева уже знала, что нахо­дится в этой комнате одна – если, конечно, не считать того, что раньше было Марианной Хоули. И все же на всякий случай она проверила стенной шкаф, заглянула за шторы, а потом вышла из комнаты, чтобы проверить оставшуюся часть квартиры. Только после этого она наконец позволила себе расслабиться и подошла к кровати.

«Придурок из квартиры 2А был прав, – подумала Ева. – Она и вправду хорошенькая. Не красотка с облож­ки, не куколка с подиума, а просто очень симпатичная женщина с мягкими каштановыми волосами и большу­щими зелеными глазами».

Глаза женщины были широко открыты, смерть не успела похитить их удивительную красоту. Пока еще не успела. На бледных щеках лежал совсем свежий, аккуратно нанесенный тонкий слой румян, ресницы накра­шены, на губах – помада вишневого цвета. К волосам женщины, прямо позади правого уха, было приколото украшение: маленькое блестящее дерево с птичкой, си­дящей на одной из серебряных веточек. Убитая была обнажена, если не считать серебристой гирлянды, опу­тавшей ее тело. Одно из колец гирлянды обвивало ее шею, и было очевидно, что оно-то и сыграло роль удавки.

Помимо странгуляционной полосы на шее, багро­вые полосы были видны также на запястьях и лодыжках жертвы. Очевидно, перед смертью женщина пыталась активно сопротивляться, и ее привязывали к кровати. А потом веревки сняли.

Радиоприемник, стоявший в изголовье, мелодич­ным мужским голосом пожелал убитой веселого Рожде­ства. Ева вздохнула и вытащила рацию.

– Диспетчерская? Это лейтенант Ева Даллас. У ме­ня убийство.

- Да, погано начался денек!

Сержант Пибоди подавила зевок, мрачно разгляды­вая тело. Несмотря на ранний час, форма на ней была с иголочки и безукоризненно отглажена, а коротко ост­риженные волосы выглядели так, словно эта женщина только что вышла из парикмахерской. Единственным признаком, по которому можно было догадаться, что ее совсем недавно вытащили из кровати, был след от по­душки, до сих пор не сошедший со щеки.

– И, судя по всему, он также погано закончится, – пробормотала Ева. – Предварительный осмотр пока­зывает, что смерть наступила ровно в полночь – мину­та в минуту. – Она отошла в сторону, чтобы пропус­тить к трупу бригаду медэкспертов, которые должны были подтвердить или опровергнуть ее выводы. – Смерть наступила в результате удушения. На теле – мало повреждений. Следовательно, жертва начала сопротивляться лишь в самый последний момент, когда поняла, что ее жизни грозит опасность. Незадолго пе­ред смертью она была жестоко изнасилована. Посколь­ку квартира звуконепроницаема, женщина могла кри­чать и звать на помощь до посинения, и ее никто бы не услышал.

– Я не вижу никаких следов взлома, насилия и не­санкционированного проникновения в помещение, – заметила Пибоди. – Если не считать опрокинутой рождественской елки. Впрочем, и это, как мне кажется, сделано не преступником, а самой хозяйкой дома.

Ева кивнула, наградив коллегу одобрительным взгля­дом.

– У вас зоркий глаз, Пибоди, – сказала она. – Когда мы закончим здесь, повидайтесь с мужичком из квартиры 2А и заберите у него пленки с записью камер наблюдения, установленных на этом этаже. Поглядим, кто к ней приходил.

– Поняла. Что еще?

– Пошлите пару полицейских по этажам. Пусть обойдут все квартиры и опросят жильцов. – Ева подо­шла к приемнику, стоявшему возле кровати. – Выклю­чит кто-нибудь эту чертову штуковину или нет?! – раз­драженно воскликнула она.

– У вас, похоже, не самое праздничное настроение, Даллас, – заметила Пибоди и тонким холеным паль­цем нажала на кнопку.

– Рождество для меня – всегда как гвоздь в заднице, – откликнулась Ева и бросила команде медэкспертов: – Вы закончили? Тогда давайте-ка ее перевернем, прежде чем тело упакуют.

В том, что убитая была изнасилована, сомнений не оставалось. Причем изнасилована с особой жестокос­тью. Продолжая осмотр тела, Ева обратила внимание на яркую татуировку на плече.

– Глядите-ка, похоже, свежая, – пробормотали она. – Пибоди, снимите это на видеокамеру, прежде чем уйдете отсюда.

– «Моя единственная любовь», – прочитала Пибоди надпись, алевшую на белой коже, и сложила губы сердечком.

– По-моему, временная татуировка. – Ева накло­нилась так близко к телу, что едва не прикоснулась но­сом к плечу убитой. – Наложена совсем недавно. Надо проверить, где ей ее делали.

– Куропатка на грушевом дереве, – неожиданно произнесла Пибоди.

Ева выпрямилась и недоуменно вздернула бровь.

– Что?

– Заколка. Я говорю про заколку в ее волосах. Пер­вый день Рождества. – Поскольку Ева продолжала смот­реть на нее непонимающим взглядом, Пибоди тряхнула головой и пояснила: – Это старая рождественская песня, лейтенант. «Двенадцать дней Рождества». В ней поется о том, что парень каждый день дарит своей единственной любимой что-то новое, и в первый день это – куропатка на грушевом дереве.

– Дурацкий подарок! На кой черт кому-то нужна птица на дереве? – проворчала Ева, но внутри у нее шевельнулось какое-то непонятное предчувствие. – Будем надеяться на то, что эта женщина была действительно «единственной любимой» того парня, который все это сотворил.