Из-за картонной стены старинного замка показалась сутулая фигура пожилого человека в сером коротеньком пиджаке с отвислыми карманами и берете малинового цвета. Он не спеша подошел ко мне, на ходу поправив какие-то слишком торчащие в проходе предметы.
Старичок достал из пиджачного кармана круглые очки с проволочными дужками, протер стекла о свисавшую портьеру, тщательно закрепил их на носу, а потом посмотрел на меня добрыми серыми глазами.
— Вы — артистка? — спросил он с почти утвердительной интонацией.
— Нет, — ответила я, но старичок протестующе замотал головой и замахал на меня руками.
— Ничего не хочу слышать! — воскликнул; он. — Вы — артистка! Не потому, что вы красивы, хотя это бесспорно. Вы обладаете одушевленной красотой, поэтому вы — настоящая артистка. А театр? Весь мир — это театр! Не правда ли?
— Мне, по крайней мере, очень хотелось бы этого. Но все чаще мне наш мир кажется глупым сериалом или компьютерной игрой.
— Вот так вам думать нельзя. Гоните прочь; такие мысли. Пусть так думает пустой и бессмысленный человек. Вы должны думать и поступать красиво.
— Почему? Разве я не могу жить, как обычный человек?
— Нет, не можете, — старичок вздохнул сочувственно. — Красота — это ответственность. Вы отвечаете за этот мир.
— Знаю, знаю, — затараторила я как школьница, — проходили. Красота спасет мир! Спасибо! Больше мне нечего делать, как спасать этот мир! Я буду, значит, всех спасать, а они пока будут обделывать свои грязные делишки. Да я даже думать о них не хочу, не то что спасать.
— За вами, наверное, активно ухаживают мужчины? — задумчиво спросил старичок. — Как это сейчас говорят? Клеятся? Можете не отвечать. Понятно, что они вам прохода не дают.
— Не знаю, куда от них прятаться… — призналась я.
— Можете приходить сюда. Самое тихое и глухое место. Стеариновый переулок. К дяде Яше, дядюшке Якову. Всегда буду вам рад! Приходите! Никто не найдет, — улыбнулся он и опять, поймав ускользающую мысль, заговорил: — Человек, обычный человек, часто бывает неприятен и скучен, его трудно бывает выносить, находиться с ним рядом. Хочется его избегать, а если любить, то издалека. А красивый человек, красивый настоящей, как я сказал, одушевленной красотой, женщина красива всегда…
— Во всякой работе красива, во всякой одежде стройна, — не удержалась я.
— Именно так. Красота дает человеку веру в физическое воскрешение, в буквальное воскрешение. От вида разлагающегося тела можно действительно потерять веру, а красота ее возвращает. Ведь если этот человек всегда красив, даже там, где остальные люди уродливы, значит, не все потеряно. Физическое воскрешение предков, жалких останков. Это идея русского философа Федорова. Слышали?
— Слышала…
Старичок, наверное, подумал, что я соврала, поэтому засуетился, заспешил куда-то.
— Вы пришли что-нибудь купить?
— Мне нужна игрушка. Не знаю, может быть, кукла… Для девочки. Для маленького ангела с чистой душой. Единственного человечка, которого я бы хотела спасти.
Мой собеседник опять оживился, взял меня под руку и повел в противоположный конец комнаты. Здесь он подошел к тяжелой портьере, потянул за длинный шнурок. Половинки портьеры расползлись в стороны, и мне открылась стена с висевшими на веревочках куклами. Кого выбрать? Красавицы, чудовища, злодеи, звери…
— Я понимаю. Вам трудно выбрать куклу так сразу. Все они двигают руками, ногами, хвостами, вращают глазами. Можно, конечно, подарить девочке медвежонка или доктора Айболита. Но вам нужно другое. Есть у меня кукла. Я сделал ее полгода назад. Без заказа просто для себя. Это клоун. Но это не тот клоун, который прыгает на арене, веселя толпу, а тот маленький артист, который остался в цирке, когда все уже разошлись. Ему очень грустно. Он одинок. Но вдруг он вспоминает девочку в третьем ряду на том самом спектакле, и у него меняется лицо.
Он улыбается… Показать вам эту куклу?
ПОЛЬ ПОЛИВАНОВ
Пока у меня был выходной, наступило настоящее календарное лето. Я приехала в усадьбу Поливановых в первый летний вечер. Я также вышла из машины со спортивной сумкой в руке, как в первый раз, также задрала голову, на этот раз чтобы полюбоваться, как заходящее солнце превращает золото флюгеров в медь. И совершенно также приоткрылась дверь и показалась курчавая золотистая головка. Но только она не скрылась, как тогда. Послышался радостный смех, и навстречу мне уже бежала Дианка. Я поспешила по ступенькам ей навстречу, чтобы она, чего доброго, не разбилась. Помпезная усадьба сразу показалась мне роднее и ближе.
— Почему ты до сих пор не спишь? — спросила я, как и положено гувернантке, следящей за режимом, сжимая милое существо в объятиях.
— Света, я так тебя ждала! — не слушая меня, лепетала девочка. — Тебя так долго не было! Зачем только придумали эти выходные!
— У меня для тебя кое-что есть, вернее, кое-кто, — я опустила ребенка на землю. — Отвернись и сосчитай до десяти.
Дианка поспешно повернулась к дому лицом и стала считать, подпрыгивая от нетерпения. Когда же она повернулась, на ступеньках перед ней стоял рыжий клоун, во фраке и огромных штиблетах. Он смотрел на мир очень грустными глазами.
Я никогда не видела такого искреннего удивления. Девочка открыла рот, развела руки в стороны, то ли растерянно, то ли собираясь обнять куклу. Она даже встала зачем-то на носочки.
— Какой холоший и глустный человечек! — сказала она, наконец, от волнения снова не выговаривал букву «эр».
— Познакомься, — сказала я клоуну, — это Диана.
И тут лицо клоуна расплылось в счастливой улыбке, и он пошел навстречу Дианке. Моя воспитанница улыбнулась и протянула клоуну обе ладошки сразу. Она, кажется, совсем не замечала ниточки, уходящие вверх от фигуры клоуна, и мои манипуляции с перекрещивающимися палочками.
— Знаешь, Дианка, есть такие игрушки, которые всегда улыбаются. Тебе грустно или хочется о чем-то важном подумать, а они знай себе улыбаются…
— Да, — согласилась девочка. — У меня есть такие в детской. Я думаю, они просто дуры.
— А этот клоун будет улыбаться, когда тебе весело, и грустить будет тоже вместе с тобой. Настоящий друг.
— А как его зовут?
Вот это я забыла придумать. Ребенку обязательно надо знать имя нового друга, для того чтобы к нему обращаться.
— У него хорошее имя… — сказала я, затягивая время.
— Какое? Забыла? — торопила меня Дианка.
— Сейчас вспомню… Оно похоже… на твою фамилию. Его зовут Поль. Клоун Поль.
— Да, это хорошее имя, — согласилась девочка. — Поль Поливанов. Я дам ему свою фамилию. Можно?
— Конечно. Поль Поливанов — это звучит гордо. А теперь пойдем-ка укладываться спать, а то нам сейчас здорово попадет. Когда ты ляжешь в кроватку, я расскажу тебе историю этого клоуна. Это цирковая история. Ты была в цирке? Когда-нибудь, может, очень скоро мы поедем с тобой в цирк…
Поливанова встретила нас около детской. Довольно поспешно похвалив игрушку, которую Дианка тут же хотела познакомить с мамой, она подтолкнула дочку в детскую, а сама пододвинулась ко мне вплотную и заговорщицки проговорила:
— Я приглашаю тебя в баню. На берегу озера. Уложишь Диану, и сразу же приходи. Я буду ждать.
— А кто останется здесь?
— Подремать рядом со спящей девочкой — дело нехитрое. Найдется кому. Полный дом прислуги! Я распоряжусь…
Потом она вдруг ощерилась, показав мелкие острые зубки, и прошипела:
— Только попробуй не прийти… Уничтожу.
Как мы тогда роняли слезы на одеяло спящей девочки! Мне казалось, что мы плачем об одном и том же. Мы с ней тогда словно стали кровными братьями, вернее, слезными сестрами.