Они только твердо верили в то, что на небе есть Бог, добрый и справедливый, который из милосердия к бедным матерям, оставившим на земле сирот, позволяет им с неба наблюдать за ними, видеть их и слышать и посылать к ним иногда прекрасных ангелов-хранителей для защиты.
Благодаря наивному заблуждению сироты были уверены, что мать постоянно следит за их поступками, и если они сделают что-нибудь дурное, то это сильно огорчит ее, а их сделает недостойными попечения добрых ангелов.
Этим и ограничивались все религиозные познания Розы и Бланш, впрочем, вполне достаточные для чистых любящих душ.
Ожидая Дагобера, девочки болтали.
Разговор был им очень интересен. Вот уже несколько дней, как у них завелась тайна... важная тайна, заставлявшая биться их девственные сердца, волновавшая юную грудь, заливавшая огнем щеки и заволакивавшая беспокойной и мечтательной томностью нежную синеву глаз.
Роза лежала с краю. Ее округлые руки были закинуты за голову, а лицом она повернулась к Бланш, опиравшейся локтем на изголовье и с улыбкой смотревшей на сестру.
- Ты думаешь, он придет и сегодня ночью, - говорила Роза.
- Да. Ведь он вчера обещал.
- Он такой добрый!.. Он сдержит обещание.
- А как он хорош со своими длинными белокурыми локонами!
- А какое очаровательное имя... Оно так к нему подходит!
- А улыбка какая нежная! Какой нежный голос, когда он говорил, беря нас за руки: "Дети, благословляйте Создателя за то, что Он дал вам единую душу... То, что иные ищут вовне, вы найдете в самих себе".
- "Так как ваши сердца нераздельны", - прибавил он.
- Какое счастье, что мы помним все его слова, сестра!
- Мы ведь так внимательно его слушаем... Знаешь... когда я вижу, как ты его слушаешь, я точно вижу самое себя, милое мое ты зеркальце! проговорила Роза, улыбаясь и целуя сестру в лоб. - И знаешь, когда он говорит, у тебя глаза... т.е. у нас глаза... делаются большие-большие, а губы шевелятся... точно мы за ним про себя повторяем все его слова... Неудивительно, что мы ничего не забываем из того, что он говорит.
- И все, что он говорит, так возвышенно, благородно и великодушно.
- И потом, не правда ли, сестра, во время беседы с ним в голову приходит столько хороших мыслей? Только бы нам не забывать их никогда!
- Будь спокойна... они останутся в наших сердцах, точно птенцы в гнездышке у матери.
- А знаешь, Роза... какое счастье, что он любит нас обеих!
- Да разве могло быть иначе, когда у нас одно сердце!
- Как же можно любить Розу, не любя Бланш!
- Что бы сталось с нелюбимой?
- А потом ему было бы слишком трудно выбирать!
- Мы так друг на друга похожи!
- Вот, чтобы выйти из затруднительного положения, - сказала Роза с улыбкой, - он нас обеих и выбрал...
- Да и не лучше ли так? Он любит нас один... а мы его вдвоем!
- Только бы он не покинул нас до Парижа!
- А в Париже? Пусть он будет и там!
- Непременно с нами... в Париже... будет так приятно быть с ним... и с Дагобером... в этом громадном городе. О, Бланш, как он, должно быть, хорош, Париж!
- Париж? Это, наверно, город из золота!
- Верно, там все счастливы... потому что он так красив!
- Как и войти-то мы туда посмеем, бедные сироты... Как на нас посмотрят?
- Да, это так... но знаешь... раз там все счастливы, то, конечно, все и добры?
- И нас полюбят!..
- Кроме того, с нами будет наш друг... с белокурыми локонами и голубыми глазами.
- А он нам ничего не говорил о Париже.
- Не подумал об этом... надо поговорить с ним сегодня ночью.
- Да, если он будет расположен разговаривать... ты знаешь, ведь он часто любит смотреть на нас молча, пристально вглядываясь в наши глаза...
- Да, и знаешь, в эти минуты его взор напоминает мне взор нашей дорогой мамы!
- А как она-то, верно, счастлива!.. ведь она все видит.
- Еще бы... ведь если он нас так полюбил, то, значит, мы это заслужили?
- Скажите... ах ты хвастунья! - заметила Бланш, весело приглаживая ловкими пальцами волосы сестры, разделенные пробором.
После минутного размышления Роза вымолвила:
- Как тебе кажется... не рассказать ли обо всем Дагоберу?
- Расскажем... если ты это находишь нужным.
- Ведь мы все ему говорим, как говорили маме... Зачем же от него что-то скрывать?
- Особенно то, что делает нас такими счастливыми...
- А ты не замечаешь, что с тех пор, как мы его узнали, наши сердца бьются и сильнее, и живее?
- Да, как будто они чем-то переполнены.
- Очень просто, почему это так кажется... Ведь наш друг занимает там много места.
- Итак, мы расскажем Дагоберу о нашем счастье!
- Ты права...
В эту минуту Угрюм снова заворчал.
- Сестра, - промолвила Роза, прижимаясь пугливо к Бланш, - собака опять рычит... что это с ней?
- Угрюм!.. не ворчать... иди сюда... - сказала Бланш, похлопав рукой по краю кровати.
Собака поднялась, еще раз глухо заворчала и, подойдя к кровати, положила большую умную голову на одеяло, настойчиво продолжая коситься на окно; сестры наклонились, чтобы погладить Угрюма по выпуклому лбу с шишкой посредине - верный признак чистой породы у собак.
- И чего ты, Угрюм, так ворчишь? - сказала Бланш, легонько теребя его за уши. - А, добрая моя собака?..
- Бедняга... Он всегда ведь тревожится, когда Дагобера с нами нет.
- Это правда... он точно знает, что без него должен еще больше нас оберегать.
- А почему, сестра, Дагобер сегодня запоздал? Пора бы прийти ему с нами проститься.
- Очевидно, он чистит Весельчака.
- А мы с ним и не простились сегодня, с нашим старым Весельчаком.
- Как жаль.
- Бедное животное... Он всегда так доволен, лижет нам руки... точно благодарит за посещение...
- К счастью, Дагобер с ним за нас простится!
- Добрый Дагобер!.. вечно-то он о нас заботится... балует нас... мы ленимся, а он все берет на себя.
- Как ему помешаешь, когда он не позволяет нам ничего делать?
- Как жаль, что мы так бедны... мы даже не можем ему обещать немного покоя!
- Бедны!.. Увы, сестра! Мы всегда будем только бедными сиротами.
- Как же? А медаль?
- Несомненно, с ней связаны какие-то ожидания... иначе мы бы не пустились в такой долгий путь.
- Дагобер обещал нам все рассказать сегодня вечером...
Девушка не смогла продолжать: с сильным шумом два оконных квадрата разлетелись вдребезги.
Сестры с криком ужаса бросились друг к другу в объятия, а собака, яростно лая, рванулась к окну.
Девочки, крепко прижавшись друг к другу, бледные, неподвижные от ужаса, дрожащие, затаили от страха дыхание; они не смели даже взглянуть на окно.
Угрюм, положив передние лапы на подоконник, не переставал неистово лаять.
- О, что же это?.. - шептали сироты. - И Дагобера нет!
Потом, с испугом схватив сестру за руку, Роза воскликнула:
- Слышишь?.. слышишь?.. кто-то поднимается по лестнице...
- Боже... какие тяжелые шаги... это не Дагобер, не его походка...
- Угрюм, сюда! скорее... защищай нас! - закричали девушки, окончательно перепуганные.
Действительно, на деревянной лестнице раздавались необычайно тяжелые шаги, а вдоль тонкой перегородки, отделявшей комнату от площадки, слышался какой-то странный шорох.
Наконец что-то грузное упало за дверью и сотрясло ее.
Девушки онемели от ужаса и молча переглянулись.
Дверь отворилась. Это был Дагобер.
Роза и Бланш при виде его даже поцеловались от радости, точно им удалось избежать большей опасности.
- Что с вами?.. Отчего вы так перепуганы? - спросил удивленный солдат.
- Ах, если бы ты знал! - дрожащим голосом вскричала Роза; ее сердце, как и у Бланш, усиленно билось.
- Если бы ты знал, что произошло... да мы и твоих шагов не узнали... нам они показались такими тяжелыми... а потом этот шум... за перегородкой...
- Ах вы трусихи! Не мог же я взбежать по лестнице как пятнадцатилетний мальчик, когда должен был тащить на себе свою постель, целый ворох соломы...